— Где я?
Кажется, это самый глупый вопрос в сложившейся ситуации. Глупее было бы спросить только: «Кто вы?» и потребовать вдобавок предъявить документы.
— Не следует бояться, дитя, — мягкий мужской голос доносится из-под одного из капюшонов. Я не могу понять, из-под какого, и сурово вглядываюсь в один из подбородков наугад. Тем более, что этот подбородок ничуть не хуже любого другого: гладко выбритый, голубовато-белёсый, чуть удлинённый. — Вы среди мирных людей.
— Вот уж людьми-то от вас не пахнет, — не удерживаюсь я от замечания и вглядываюсь в выбранный подбородок совсем свирепо. Надеюсь, это выглядит так, будто я уверена в себе и чувствую контроль над ситуацией. Пожалуй, стоило бы ещё подняться с пола, но, боюсь, выйдет слишком неуклюже, и прощай, весь эффект.
В помещении, стен и потолка которого я не вижу, тишина стоит буквально могильная. Ни звуков дыхания, ни бурчания в животе, ни хотя бы капель из неисправного крана или стучащей по окну ветки: только моё собственное сердцебиение и голос моего собеседника.
— Я использовал это слово в философическом смысле, — поясняет голос. Так, похоже, говорят правее, тем более, что подбородок, на который я пялюсь, совсем не шевелится. Я осторожно перемещаю взгляд, делая вид, что задумчиво осматриваю своих похитителей. — Если вам угодно, вы — среди мирных вампиров. Но мне нельзя продолжить, не взяв с вас клятвы о сохранении нашей тайны.
Что же — если их интересуют клятвы, то убивать они меня пока не думают, так что соглашаюсь я охотно:
— Валяйте. Берите. Чем поклясться?
— Мы знаем, что цыгане могут слагать с себя обязательства, данные инородцам. Поэтому вы поклянетесь не мне, а брату Кораллу. Он цыган и примет у вас настоящую цыганскую клятву.
Один из лжемонахов выступает вперёд и откидывает капюшон, чтобы я могла убедиться, что он цыган. Когда его обратили, ему вряд ли исполнилось хотя бы двадцать лет: тонкий, нежный, он, как часто бывает с цыганскими юношами, выглядит даже младше своего возраста. Взгляд обведённых тёмной каймой глаз мягок, когда он приветствует меня по-цыгански:
— Будь счастлива, сестра. Я — Коралл.
Ох. Ох. И как мне объясняться с Тотом? Есть вещи, через которые я не готова переступить. Например, цыганские клятвы.
— Можно мне для начала пересесть на что-то сухое? — хмуро спрашиваю я, соображая, как выкрутиться из этой весьма неприятной ситуации. Выглядит немногим более лёгкой задачей, чем перепрыгнуть мчащийся на тебя грузовик. Коралл, замявшись, переводит беспокойный взгляд куда-то за моё правое плечо. Я нарочно не оглядываюсь. Лучше пусть моё поведение выглядит пренебрежением, чем потерянностью.
— Брат Коралл, помогите подняться госпоже Хорват. Дитя моё, должен предупредить, что мы вас обезоружили, так что не пытайтесь схватиться за нож или стилет.
Ха! Похоже, мне удалось их провести и они действительно думают, что я контролирую ситуацию. А я-то, признаться, и не подумала о возможности взять заложника, приставив к его горлу серебрёное лезвие. На самом деле… печально. Об этом стоило подумать.
Вампир-цыган протягивает ко мне руки, помогая подняться. Пальцы у него очень холодные и очень сухие на ощупь, и я вздрагиваю от гадливости. Я давно не трогала вампиров, а тот последний, кого трогала, был достаточно любезен, чтобы разогревать свою кожу, ускоряя ток крови. Император Батори вообще очень галантен с дамами, если не считать того, вроде бы, единственного случая, когда он пнул меня в живот. Но его можно понять — я его как раз серьёзно ранила в шею. Я невольно вздыхаю, подумав, насколько по-другому всё могло пойти, если бы я поддалась секундному порыву и, отведя волосы с шеи Ловаша, поцеловала, а не ударила «шилом». По крайней мере, мне кажется, что такой порыв был.
Брат Коралл толкует мой вздох по-своему:
— Вам больно?
— Мне мокро. Одежда впитала воду.
Может, попросить у них сухую одежду? Пока буду переодеваться, что-то придумаю. Но безымянный голос произносит за моей спиной:
— К сожалению, сухого платья для вас мы не имеем.
Что-то напоминает мне его манера выражаться! Коралл тем временем отводит меня прочь из лужи воды.
— И стула, чтобы предложить вам присесть, у нас тоже нет. Но, если вам нехорошо, брат Коралл будет вас поддерживать.
— Благодарю, мне уже лучше, — настолько сухо, насколько это возможно в мокрых рубашке и юбке, отвечаю я и отстраняюсь от вампира. Похоже, клятвы не избежать… и вдруг я понимаю, что держать Тота в безвестности мне скорее нравится, чем наоборот. В конце концов, это он — глава ИСБ — не сумел элементарно обеспечить мне достойную охрану. Меня выкрали из-под носа его бравых парней! Может быть, в других обстоятельствах эта мысль не привела бы меня в восторг, но тут, где мне, кажется, реальная опасность не угрожает… а, кому я вру — в любом случае эта мысль привела бы меня в восторг. Тот меня жутко выбесил в понедельник.
— Икону-то давайте, — требую я. Брат Коралл извлекает небольшой, с книгу, образ из глубин своей рясы, и я, поворачивая его в руках, произношу слова цыганской клятвы, обещая Кораллу, как цыганка цыгану, никому не открывать тайны, которые узнаю от присутствующих здесь господ в капюшонах.
Брат Коралл принимает из моих рук икону и кивает, глядя мне за спину — стало быть, на пахана. Теперь я, наконец, позволяю себе обернуться. Главаря я узнаю сразу, по тонкой светской улыбке. Больше ничем он от остальных фигур в рясах он не отличается. Даже позы у всех одинаковые: руки на груди, как у настоящих монахов. И ноги в грубых сандалиях.
— Прежде всего, — заговаривает снова главарь, и слова его кажутся вырезанными из самого бархатного бархата на свете, — я должен извиниться за способ, которым вы были доставлены сюда. Однако никакой другой возможности привести вас не было. Дело в том, что вас охраняет императорская служба безопасности. Мы не могли передать вам послания — оно было бы немедленно прочитано, не могли позвонить вам — звонок был бы прослушан. Нам оставалось вас буквально похитить.
Если это первая тайна, которую я должна была узнать, то вечер обещает быть скучным.
— «Вы» — это кто?
— Мы, — вампиры как будто вытягиваются в струнку, — единственный монашеский орден вампиров. Cantuslanii.
— Песня, э… ламии?!
— Lanii.
Сожри меня многорогий, если это словечко входило в лицее в наш курс латыни. Видя моё замешательство главарь пробует на немецком:
— …
Я качаю головой:
— На что хоть это похоже?
После паузы упырь отвечает кратко:
— Птичка.
Птичка так птичка.
— А от меня вам что надо?
— Мы хотим попросить тебя убить императора.
Ох, и попала я. Ох, и попала.
Должно быть, я переменилась в лице, поскольку пахан делает успокаивающий жест рукой:
— Не стоит пугаться раньше времени, дитя моё. Если бы мы были злодеями, не легче ли бы нам было самим убить тебя, так легко нами полученную? В этом случае тот, кто называет себя Ловашем Батори, стал бы уязвим для нас, не так ли?
— Его охраняет ещё и гвардия.
— Полностью состоящая из «волков». А ты видела, как легко мы обращаемся с «волками», не так ли?
Видела. Видела. Я видела: ламию, не тот Пешт и…
— Девочка… где девочка, которая была со мной? Где сестра моего мужа?
О нет, не хватало только, чтобы они взяли её в заложники.
— С вашим мужем, — однако, отвечает главарь. — Она была нам не нужна, её довели обратно. Как видите снова, мы не злодеи. Мы не пытаемся выторговать у вас то, что нам нужно, за жизнь неразумного дитяти. Мы полагаемся на ваш сознательный выбор.
— Вы предлагаете мне сознательно убить императора, того, кто спас меня от ярости толпы во время антипрусских беспорядков?
— Да. Того, кто присутствовал на вашей свадьбе, как ваш названый отец, и того, кто является вашим ритуальным мужем. И, если я правильно понимаю, вашего возлюбленного.
— Неправильно понимаете. У цыганки не может быть возлюбленного. У цыганки может быть только цыган… муж.
Смех у моего собеседника мягкий и какой-то мелкий.
— В плане физическом, может быть, и так. Но я, как лицо духовное, и план имел в виду духовный.
Я пожимаю плечами:
— Как бы то ни было, чем дальше мы перечисляем, тем более очевидно, что у меня нет причин убивать Ловаша Батори по сознательному выбору. Разве что вы мне голову заморочите вашими песнями.
— Мы не злодеи, — повторяет главарь. — Тайна, которую я вам открою, не может не привести вас к нужным выводам сама по себе.
— Ловаш ест по ночам христианских младенцев? — предполагаю я.
— Нет… нет, конечно.
— Надругался над сорока сороков девственниками, и все, как один, были мальчиками из церковного хора?
— Ну и фантазии у вас!
— Намерен развязать мировую войну, в ходе которой будет систематически истреблять мирное население захваченных территорий?
— Насколько известно, нет.
— Он турок?
— Госпожа Хорват! — вампир вскидывает руку. — Просто послушайте.
— Мне трудно, — жалуюсь я. — От мокрой одежды меня знобит, и я устала стоять. Я не могу сосредоточиться.
— Брат Коралл…
Цыган развязывает пояс-верёвку и начинает стягивать с себя рясу. Я напрягаюсь — он что, мне её в рот засунет? Но Коралл спокойно складывает её в три или четыре погибели и кладёт на пол, жестом предлагая мне сесть. На нём остаются одни только штаны.
— Я не могу, брат, — лепечу я по-цыгански. — Я женщина, а не девушка. Тебе придётся потом выкинуть рясу.
— Разве мертвец не более нечист, чем любая из цыганских женщин? — грустно спрашивает Коралл. Я задумываюсь, не осквернит ли в таком случае прикосновение к рясе меня. Впрочем, он ведь уже касался меня, помогая подняться — один чёрт. Ну и вообще, если бы прикосновение к мертвецам так серьёзно опоганивало, никто бы из цыган не стал есть с «волками» за одним столом — а с нами едят, более того, нас обнимают. За исключением первых суток после охоты, которые мы обязаны проводить в одиночестве, желательно молясь и постясь. Не помню, чтобы я хоть раз пробовала выполнять последнее.
— Садитесь же, — напоминает главарь. Я опускаюсь на не самое мягкое из сидений в мире и всем лицом изображаю готовность слушать.
— Итак… тот, кого вы знаете, как Ловаша Батори…
— Так он не Батори на самом деле, да?
— Не по отцовской линии. Госпожа Хорват, я сейчас попрошу вас выслушать меня без вопросов вплоть до той поры, пока я сам не предложу вам их задавать, ладно?
Я киваю.