В понедельник я обнаруживаю в своём кабинете Ладислава Тота. Он сидит, живописно-небрежен — как всегда, в образе поэта примерно начала прошлого века. Пышные тёмные волосы почти до плеч, с крохотной косичкой на затылке прямо поверх этой романтической массы; светлый шёлковый шарф, узкое типичной карпатской лепки лицо. Иногда он кажется мне до невозможности похожим на императора, а иногда, как сейчас, не более, чем карикатурой на собственного деда.
— Садитесь, — кидает он мне, даже не думая освободить моё законное кресло. — У нас будет разговор.
— Что ж вы так утрудились, господин Тот? — самым елейным тоном вопрошаю я, элегантно опускаясь на стул для посетителей. — Как мой непосредственный начальник, вы меня и вызвать могли. Тем более, что мне привычнее бывать в подземельях, чем вам — в наших смертных пенатах.
— Не ёрничайте, — Тот раздражённо вертит ручку, выдерживая паузу, во время которой я пытаюсь сообразить, что именно могло его вызвать сюда и в таком дурном расположении духа. Нет, точно не моя провинность, я ничего и не делаю. Опять враги императора шалят? Интересно, а у императора действительно есть враги? Мне лично всегда казалось, что всем на него… всё равно. Ну, вот он есть. И что дальше?
— Какого дьявола вы устроили тут на прошлой неделе? Вас муха укусила? Или у вас особые дни? — некрасиво подёргивая углом рта, осведомился Тот. Хм?
— А что было на той неделе? — искренне спрашиваю я. Тот кидает на меня испепеляющий взгляд.
— Какого чёрта вы переправляете мои приказы? Какого адского ада вам вообще понадобилось совать в них нос?
— Прекратите чертыхаться. На вас это смотрится чересчур опереточно. И я не помню, чтобы интересовалась вашими приказами; напротив, я перечитывала и правила только те, на которых стоит моя подпись.
Обычно я совсем не чувствую такую боевитость в себе. Но на выходных барышня Катарина Риц изволили меня довести до состояния почти идентичного тому, в котором совершаются ужасающие преступление против личности и особенно её здоровья. Пока Кристо возил тётю Дину к какой-то её родственнице, Ринка бродила за мной по пятам и вслух сравнивала каждое моё действие и каждое моё предпочтение с действиями и предпочтениями своей матери, конечно же, куда более совершенной, чем я, грешная.
— Мама не стала бы мыть окна целых сорок минут. Ей хватало и десяти.
— Мама никогда не купила бы подобную безвкусицу. Я была у неё дома, сервизы всегда были очень стильные.
— Ты так неловко режешь морковь. Мама её чиркала моментально. Настоящая «волчица» умеет обращаться с ножом.
Она только ребёнок, без устали повторяла я себе. Ни черта не понимающий подросток, ветер в голове, ненависть ко всему миру, поиск виноватых и смысла в жизни.
Тем не менее, раздражения накопилось столько, что я с наслаждением схвачусь с Тотом, даже если он потом меня как козявку раздавит. Я к тому времени уже выпущу пар и буду спокойна, умиротворена и полностью равнодушна к внешним обстоятельствам — а внутренние Ладиславу неподконтрольны.
— Вы прекрасно понимаете, о чём я говорю, Лилиана! Если вам что-то дали подписать — значит, вы должны подписать именно это, поскольку за вас уже подумали, как надо, и подумал некто гораздо более умный и опытный, чем вы, позвольте заметить!
Стальной корпус с филигранной чеканкой замечательной сувенирной ручки в пальцах вампира неровно треснул. Невероятно. Тот никогда не казался мне настолько эмоциональным.
— Кроме того, — Ладислав, нахмурившись, взглянул на ручку, — ваше любопытство замедляет исполнение приказов. Будьте добры хотя бы удовлетворять его после того, как дадите документу силу.
— Некто умный и опытный, — парировала я, буквально источая мёд и миро с языка, — торопясь запустить исполнение очередного приказа, не продумал таких простых деталей, как экономия времени за счёт отказа от чрезмерной формализации обращения эвакуирующих к эвакуируемым и использования кодового слова опасности, которое также частично предотвращает возможность похищения маленького бастарда Шаньи и его нянек под видом эвакуации. Более того, некто умный и опытный не подумал о том, что критическая ситуация может продлиться достаточно долго для того, чтобы ребёнок стал страдать от жажды и по этому поводу орать, брыкаться и отвлекать собственную охрану.
По лицу Тота я понимаю, что он даже не удосужился посмотреть, какие именно изменения я внесла в инструкции гвардейцам.
— Ну, — сказал он. — Ну… в данном случае любопытство, может быть, и оправданно. Но к чему вам, скажите, на милость, расписание занятий гвардии рядовых и офицеров и тем более указы об улучшении их быта? Вы думаете, что и здесь имеете больше понятия, чем я?
— Я думаю, что заметила одну нелепицу. Промах, строго говоря. Отчего-то рукопашному бою обучается не весь состав. Досадное упущение.
— В каком смысле не весь?
— «Волчицы» этих занятий не посещают.
Судя по взгляду Тота, он только что из разряда бунтовщиков перенёс меня в категорию умалишённых.
— Естественно. К чему женщине рукопашный бой? Тем более у нас нет инструкторов нужного пола, и им неизбежно придётся для показательных спаррингов вступать в телесный контакт с инструктором-мужчиной. Это скандально.
— Это необходимо. У нас нет двух разных уставов для гвардейцев императора, отдельно для «волков» и «волчиц». В результате, те и другие вынуждены выполнять одинаковые обязанности, включая возможное участие в боевых действиях, но с разной подготовкой. Уточняю: вообще без подготовки, когда речь заходит о половине, вслушайтесь, Тот, половине состава. Это глупость масштабов буквально вселенских. Или подлость. Не уверена, к какому определению склоняюсь больше.
— Бросьте. Все отлично понимают, что их чины фиктивны, и никаких обязанностей, кроме парадного стояния у трона императора, на «волчиц» не вешают.
— Тогда какого чёрта они вообще делают в гвардии? Проматывают государственные деньги?
— Во-первых, Ловаш решил, что вы будете выглядеть глупо в качестве единственной женщины-гвардейца, и набрал вам кордебалет, подобающий солистке. Во-вторых, ему нужна лояльность «волков», всех. Новой Люции ему не надо. И чтобы ночная кукушка дневную перекуковала — тоже.
— В таком случае, господа вампиры, будьте последовательны. Сказав «А», вы оказались перед необходимостью сказать и «Б». Каковы бы ни были причины того, что «волчицы» были приняты в гвардию, они должны подчиняться уставу и хорошо выполнять свои обязанности. А для этого им нужна соответствующая подготовка.
— Лиляна, поймите. Есть непреложные законы. Публика, благодаря французским сериалам и событиям турецкой войны, готова видеть девушек и женщин в форме. Но не готова видеть их же наставляющими друг другу синяки и тем более сцепившимися весьма тесно с инструкторами-мужчинами. Ваши «волчицы» вас же первую и поднимут на смех.
— Не поднимут, если я первая начну тренироваться.
Звук, изданный Тотом, представляет нечто среднее между смешком и отрыжкой. Или рычанием.
— Это невозможно. Никогда. Император не допустит, чтобы вас валяли по матам, тем более какие-то мужчины. Ведь даже для начала тренировок нужна хотя бы одна партнёрша. И это если ещё опустить маты.
— Может быть, я сама спрошу императора, что он допустит?
— Вы переоцениваете своё влияние на него.
— А вы недооцениваете народную мудрость «За спрос не бьют в нос» и «Попытка не пытка».
Ох, как мне хотелось на выходных за иной спрос ударить в нос несносной девчонке. В довершение ко всем своим дурацким замечаниям и вопросам, она измацала всю ванну зелёнкой — оказывается, именно этим она прокрашивает волосы. Ванна всё ещё толком не отмылась.
— Ну что же, — голос Тота стремительно леденеет. — Запретить этого я вам не могу. Тем не менее, как ваш начальник, я настаиваю на том, чтобы вы не задерживали приказы долее, чем на четверть часа, и не вносили изменений без предварительного согласования лично со мной. Как со мной связаться, вы отлично знаете.
— Яволь, майн хенераль, — нежно выпеваю я. Ладислав, наконец, освобождает моё законное кресло и, засунув мою же законную ручку себе в карман, покидает кабинет с видом шефа имперской службы безопасности, устроившего эффектную и болезненную выволочку нерадивой подчинённой.
— Какая от тебя польза, кроме вреда, если ты даже кресло задницей нагреть не можешь, — обиженно бормочу я под нос, устраиваясь на своём месте. Селектор издаёт лёгкое шипение и сухое замечание Тота:
— Госпожа Хорват, я всё ещё в приёмной.
— Принести вам чаю? — любезно осведомляюсь я.
— Спасибо, в другой раз, — голос Ладислава веет ночной Сахарой, и я вспоминаю, что только в пятницу в приступе веселья послала ему по внутренней сети анекдот про вампира-бомжа, дамский тампон и «чайком побалуюсь». Честно слово, я не это сейчас имела в виду, но объясняться как-то не к месту.