(Отрывок из повести «Сумерки судьбы»)
Один толчок — и стрелки побегут,
А нервы у людей не из каната,
И будет взрыв, и перетрётся жгут…
Но, может, люди вовремя найдут
И извлекут до взрыва детонатор.
Владимир Высоцкий
Часть 0. Предшествие
Я потом много раз вспоминал события, предшествовавшие ТОМУ дню, и сам ДЕНЬ. День начала новой эры, день новой точки отсчета жизни. День Смерти для миллиардов погибших в ЭТОТ день и день второго Рождения для сотен тысяч (миллионов?? десятков миллионов – сколько их осталось на всей планете?), оставшихся в живых в ЭТОТ день, Проклятый день для тысяч (десятков, сотен тысяч?) выживших в последующие месяцы и годы.
Мы теперь, хоть еще иногда и называем то время «День», уже знаем, что одним днем, безусловно, тогда не обошлось. Сейчас уже почти невозможно вспомнить, когда именно, в какой момент, все стали называть те трагические времена «Днем последней черты», после «Время сумерек», а потом просто – Сумерки. Это, надо полагать, по привычке придумывать для всей пакости эвфемизмы, может, еще со времен языческих, чтобы отвадить от себя нечистую силу.
Много раз вспоминал – и не находил каких-то особенных отметин, событий, слухов хотя бы. Все было так обыденно, так прозаично, и, главное, так соответствовало нашему настроению, нашим планам на отдых и отличным перспективам на будущее!
«Все, что хорошо начинается, кончается плохо» (Закон Мэрфи).
…Поэтому все, что случилось позже, застало нас врасплох. Может статься, «неожиданным» это оказалось не для всех, ясен пень, – не мог же весь мир пребывать в безвестности, шастая по лесам да рекам (как мы) или ковыряясь в саду (как мои родители с внуками), не читая газет и не слушая новости. Говоря «весь мир» – я не имел в виду Россию. Именно Россия в эти дни занималась тем же, чем занималась последнее столетие, с отдельными вариациями: дача, сад, огород. Кое-где – озеро-река. Оставшаяся часть «населения России» (тоже немалая!), разными способами сумев отбиться от «тяги к земле», в эти дни из «земледельцев-любителей» превратилась в «астрономов-профессионалов». Эти отдыхали, нацелив в зенит разные «модели телескопов»: от простенького, без изысков, «Жигулевского» до самых навороченных и уникальных, «сваренных в лучших традициях».
Жаль, что эти «звездочеты» проглядели настоящую беду. Хоть и надвигавшуюся постепенно, не враз – ну, так ведь зато и не скрываясь, не прячась… Лихо это не обрушилась внезапно – но наступало решительно, проявляя себя открыто – да мы, как всегда, не хотели этого замечать.
Жара, изводившая страну два года подряд, вулканы и землетрясения там, где их сроду не бывало, аварии и несчастья в самых развитых странах…
Критические точки в зоне глубинных разломов сработали, как спусковой крючок, запустив необратимую «цепную реакцию» стихийных бедствий, природных катаклизмов, техногенных катастроф и прочих людских и нерукотворных напастей.
С началом экваториального разлома литосферы – горы оживают, они начинают шевелиться, их вершины вздымаются и опускаются, «как грудь красотки в порыве страсти». Просыпаются спящие вулканы. Пылающие выбросы лавы, обломки скал носятся в воздухе вперемешку с глыбами железобетона разрушаемых зданий. Сталкиваясь, они обращаются в пыль, тучи которой затем поднимаются к звездам и не могут опуститься обратно.
«Североамериканская литосферная плита двинулась вверх, а Евразийская — вниз. В «безразмерный провал» хлынула вода, достигнув мантии, нагретой до тысяч градусов» (из новостей).
Грянул взрыв, и на планете установилась нулевая видимость.
Так наступило время Сумерек
Часть 1. Предчувствие беды
Нет, конечно, мы не были беззаботными детьми, не ожидали, что за нас подумает кто-нибудь другой.
Что-то витало в воздухе уже давно, не отпуская от себя надолго. Оно исчезало и появлялось, чтобы опять расплыться, истаять, как воспоминание о только что увиденном сне, в надежде затем снова вцепиться и уже не отпускать.
Обыкновенно за текущими хлопотами о нём забывалось вовсе. Иногда лишь, короткой вспышкой дежавю, мелькало какое-то расплывчатое, размытое ощущение – не беды еще, нет, просто какой-то неправильности.
Вечером же, в предзакатные сумерки, когда, завершив обыденную суету, присядешь перед сном почитать или просто покурить – опять начинает прихватывать изнутри. Сначала едва касаясь, потом захватывает жестче и, наконец, зажимает властно и беспощадно, пробирая до судорог, до сердечного сбоя. Теперь уже бороться с ним бесполезно, оно не уйдет – наоборот, обязательно будет возвращаться. Чтобы до бесконечности напоминать о себе, угрюмыми красками рисуя туманные образы недалекого будущего. ОНО – это предчувствие. Предчаяние Сумерек.
Когда именно и почему оно появилось, неизвестно и необъяснимо. На первый взгляд, вокруг ничего не изменилось: так же, как и раньше, стучат по утрам на стрелках трамваи. Свистит за окнами ветер и визжат покрышками иномарки, срываясь с перекрестка. По-прежнему, благоухают в скверах цветы и гуляют в парках дети с мамами и нянями; как обычно, взобравшись с ногами на скамейку, сидит «поколение пепси» и пьют на детских площадках местные алкаши.
Однотипные лица в телевизоре говорят одинаковые речи, а мы обыденно и рутинно ругаемся, слушая новости в уже привычных пробках… Но что-то неуловимое, разлившееся в воздухе, что нельзя распознать и зафиксировать, преследует и не дает покоя. Его нельзя ни попробовать на вкус, ни услышать, ни потрогать. Ничего нет, но ты знаешь, что оно есть и оттого еще сильнее пробирает дрожь и страшнее становится реальность.
Ощущение не собирается в пазл, не складывается из конструктора Лего. Оно выстраивается, как узор в детском калейдоскопе, меняясь от малейшего прикосновения – от внезапно мелькнувшего, смазанного кадра в экране телевизора, от услышанной по радио новости или спонтанно возникшего разговора у сигаретного киоска, от ночных тягостных раздумий. Оно застает врасплох, когда вместо знакомого голоса из телефонной трубки слышится механически-глупое «абонент временно заблокирован»… Или когда перед машиной возникнет колыхающаяся толпа с красными флагами, а ночью вдруг раскатисто ударит за окном автоматная очередь. А может вползти исподволь, неспешно, но неотвратимо, как медленное умирание при тяжелом похмелье, нарастающей болью в висках и затылке. И композиция, только что рассыпавшаяся от легкого касания, вдруг складывается, замирает, превращаясь в застывшее панно, совершенное в своей неподвижности. И так же неожиданно пропадает, истаяв, как роса под утренним летним солнцем, чтобы назавтра вновь появиться, нагрянуть внезапно и неотвратимо.
Часть 2. Реминисценция невзгод
Так уже случалось раньше.
Шла война, страну трясло в революционной лихорадке, империя тяжело болела, как позже окажется – неизлечимо. Но никто этого не замечал.
Февральская революция, отречение императора, июльское восстание – никак не сказались на образе жизни аристократии.
«Сливки общества» не желали различать перемен – паштеты из рябчиков и «ананасы в шампанском» казались им такими же неизменными, какой до этого представлялась монархия.
Они полагали мир и себя в этом мире вечными, как Агасфер. Элита была убеждена, что так будет всегда, и в иное просто не могла поверить.
Почему-то всем внезапно стало как будто безразлично, что будет дальше с Россией – продолжавшей войну с Германией, с императором – находившимся под арестом в Царском Селе, с миром – в котором уже начались необратимые изменения.
Не все были слепы и равнодушны – разумные люди страшились грядущей злобы и пытались докричаться до безумцев.
Об этом мрачными заголовками заявляли газеты, о том же предупреждали не потерявшие рассудка военные и духовенство, к этому призывал простой здравый смысл: пора что-то делать, что-то менять, пока еще есть время, пока не наступила страшная смута, уже изведанная ранее. Но газет никто не читал, на военных, проигрывающих войну, не обращали внимания, а здравый смысл попросту заглушали кутежами и гульбой, заливали шампанским и водкой.
«Довлеет дневи злоба его».
Вскоре, так и не проспавшись, с похмельными лицами, без единой мысли в голове, с безумно вытаращенными глазами, практически все члены этого самого общества будут бежать во все лопатки, накинув впопыхах, что придется, и зажав саквояжики с золотишком в потных ручонках, куда глаза глядят.
Вслед им будут улюлюкать вчерашние кухарки и рабочие, ныне призванные управлять государством…
А бывшие хозяева жизни, ещё накануне сверкавшие бриллиантовыми запонками и ожерельями, внезапно утратившие лоск и все потерявшие в одну ночь… Что они думали в тот момент, словно впервые увидев людей с винтовками, бегущих им навстречу по улицам Петрограда, в распахнутых бушлатах? А ничего не думали – они просто не поняли, кто эти матросы, крест-накрест перевитые пулеметными лентами, солдаты в шинелях без погон, студенты в тужурках с оборванными петлицами, откуда они все «вдруг» взялись и чего хотят.
Потом офицерским полкам, почти сплошь состоявшим из георгиевских кавалеров, доведется ходить в свои «Ледяные походы», печальным итогом которых для многих станет их «Терновый венец».
А еще позже элите империи, лучшим её сынам – офицерам, ставшими рядовыми в гвардейских полках, юнкерам, так и не успевшим стать офицерами, в белых перчатках, с «винтовками на руку» – патронов не было! – придется шагать, как на параде, под Егерский марш, не кланяясь пулям, неся развёрнутые боевые знамёна.
А навстречу им будут идти такие же георгиевские кавалеры, мастеровые, рабочие, гимназисты…
Нет и не может быть между ними ни побеждённых, ни победителей. Лишь потери, без счета, с обеих сторон…
Потеряла только Россия… Сынов своих потеряла… Или они ее потеряли.
Много лет спустя они же, «белая кость – голубая кровь», значительно обнищавшие и весьма потрепанные, называющие себя теперь эмигрантами, будут пить водку в дешёвых парижских или стамбульских забегаловках.
А упившись, станут вести пьяные разговоры о той стране, где им было когда-то так хорошо, невпопад упоминая «неблагодарный народец», который они-де жаловали, а он им вот как отплатил. И чего им, мол, не хватало, при царе-то батюшке? Не-ее-т, скоты они неблагодарные, чернь, мужичьё лапотное.
Они так ничего и не поняли.
Часть 3. Безвременье
Разве что-то изменилось с тех пор? Разве не то же происходит сейчас? Разве не так же ведут себя все эти «сливки» или, скорее – «ополоски общества», считающие себя «новой элитой», «блистательным светом» (отчего-то опуская приставку «полу-»), навеки погрязнув в своих бесконечных сериалах, да шоу вроде «Избы-2», «Супружеского чтива» и прочей мерзости?
Сегодняшний истеблишмент, гордо именующий себя бизнес-элитой страны, объевшийся деньгами так, что изо рта валится, неизменно наступающий на те же грабли – по-прежнему не обращает внимания на происходящие вокруг него события.
Все враз и внезапно обнаружив у себя дворянские корни, они дружными колоннами потянулись за званиями и титулами.
Не видят и не хотят видеть, что страна, бывшая великой империей, дважды уже почти умершая, разрубленная по живому, едва начавшая заживлять раны, опять корчится в предсмертных судорогах. Вновь ее волокут на плаху, снова готовятся распять ее, разорвать на куски и бросить под ноги новым хозяевам. Целиком Россию никому не под силу завоевать, не одолеть! Потому и пластают её на части, чтобы раздать, распродать, разбазарить за подачки, надеясь отсидеться потом «за пазухой» у своих хозяев. Только нужны ли они там? Разве их кто-то ждет?
Мы все думаем – у нас еще есть время, чтобы порвать эту цепь, по рукам и ногам опутывающую Россию… прекратить этот бардак…
Но его уже почти не осталось – этого времени.
Очень скоро так полыхнет по всему миру, что мы – опять делящие «по-честному, по справедливости» свою страну, при полном отсутствии государственности – будем легкой добычей перекраивателей мира, жаждущих «новой реконкисты». Мы доживаем последние годы, а может быть, и месяцы, стабильного мирового порядка!
Сейчас уже вряд ли что можно спасти – пассионарность снизилась, дальше некуда! – у нашего народа ее уничтожали с 1917 г. Мы превратились в обывателей, приспособились, вполне комфортно себя чувствуем, паразитируя, без особых забот получая минимум тех благ, которые «выделяет» нам общество в обмен на молчание, пассивность и предательство. Как пел Владимир Семеныч – «настоящих буйных мало – вот и нету вожаков».
Чтобы в стране начались изменения, хоть какие-то, пусть даже волнения-бунты-революции – нужен, как минимум, лидер с мощной пассионарностью! Или объединение таковых с меньшей волей к победе, но выступающих единым фронтом. Понятно, что пассионарность не имеет отношения к этике, одинаково легко порождает подвиги и преступления, творчество и разрушение. Но она не бывает равнодушной! Ну, а про равнодушие и молчаливое согласие на все – незачем повторять…
P.S. «Даже СССР, даже все социалистическое Содружество … не могли обеспечить для себя нормального экономического развития – поскольку не обладали рынками сбыта соответствующего масштаба.
Говорить о том, что такого результата может достичь современная, маленькая Россия, просто наивно. Значит, речь идет не о «модернизации России», а о включении России (уже не как независимого государства) в систему рынков в рамках сателлитов другого независимого государства…»
Это из открытой печати… Россию уже никто не рассматривает как самостоятельное государство.
Часть … Сумерки (через какое-то время, неизвестно пока, какое…)
Так пришло оно — «Чу’дище о́’бло, озо́’рно, огро’мно, стозе’вно и ла’яй» – время сумерек, время, когда рождаются тени, еще не имеющие души, но уже потерявшие тело. Только теперь мы называем его, это наше время – Сумерки. И все слышат – именно так, с большой буквы, оно и звучит.
Другого не будет… А если и будет… Если когда-нибудь вновь сумеют люди возродить этот мир, который мы потеряли, сами его и убив – «жаль только – жить в эту пору прекрасную уж не придется – ни мне, ни тебе». Не увидим, не узнаем мы, как люди потом станут называть ТО время.
Знать бы только, какие это Сумерки – предрассветные или предзакатные… Увидит ли когда-нибудь хоть кто-то из живущих ныне восход солнца?
Время сумерек: утро иль вечер?
Так нужна тишина – не кричу.
От каких станет сумерек – легче,
Кто бы знал? Предрассветных – хочу.
Андрей Распутин
Ноябрь 2010 г., Екатеринбург ©