Отрешенная.
Провэн, 1915 год.
Упали. Пожелтели. Погасли. В глухом безмолвии бродя по угасающему парку,взяв с собой маленький блокнот, в которую она записывала свои ощущения, тревоги дня, настроение и общее состояние, охватывающее её осенью и весной. Жюли нельзя было назвать умиротворенной, она всегда была в каком-то нервном напряжении, её тревоги мрачными стаями носились у неё в мыслях, иногда с пугающим упорством не оставляя её даже по ночам в покое.
В такие ночи она металась в бреду в своей постели, пытаясь совладать с собой, опять не выдерживала и стремительно выбегала в парк, как и в эту ночь. Не смотря на то, что темнота, таящая неопределенную опасность, её очень пугала, остановить все же не могло.
Онемевая от безумия своих мыслей, задыхаясь, она спешила к высокому старому дубу, именно там ей становилось спокойнее. Обняв толстый ствол дерева, вцепившись пальцами в извилистую кору, она могла подолгу стоять возле него, не шевелясь, как будто делясь с ним своими тревогами и наваждениями, а дуб отдавал свою годами накопленную энергию, спокойствие, и смирение перед суетой. Вновь почувствовав единение с природой, она с успокоенным сердцем отправлялась домой.
Дом.
Он был наполнен картинами, выполненными в странной, экспрессивной технике, которая никак не ассоциировалась с таким нежным созданием как она. Широкими мазками, резкими линиями, темными тонами красок, она казалось, кричала о боли терзавшей её нежную девичью душу. Со стороны её творчество казалось непонятным и диким. Но так она освобождала себя от мощной отрицательной энергии, бродящей по клеточкам её тела.
Все вещи были аккуратно сложены по цветам, их расположение ни в коем случае нельзя было менять. Это очень нервировало Жюли. Маниакально передвигая за гостями все на свои места, она раздражала людей своей педантичностью, понимала это, но ничего не могла с собой поделать. Если вещь оказывалась не на своём месте, для неё это было сродни катастрофе, казалось что не привычное положение вещей, может поменять что-то в нём безвозвратно. На кухне все поверхности блестели, салфетки кипельно белели на столе, чашки и блюдца расставлены на подносе в определенном порядке. Продукты тщательно мылись, она не могла допустить проникновения в свой организм болезнетворных бактерий.
Процедуры.
Диагноз в карте был не утешительным: вялотекущая дифицитарная шизофрения. Принимать препараты (антидепрессанты) приходилось под присмотром, Жюли никогда не могла перечить своей авторитарной бабушке, даже не смотря на то, что после их приема, она по несколько дней не выходила из угнетающего оцепенения, в сердце как будто поселялась склизкая жаба, тревога становилась из резкой, гнетущей и давящей. Слоняясь по дому как привидение, Жюли натыкалась на предметы, как будто не замечая их. Она становилась едва ли не опаснее сама для себя, чем в острые периоды. Сердце медленно колотилось, словно хотело и вовсе прекратить свою работу. Кровь совсем не грела, она постоянно зябко куталась в бабушкин шерстяной палантин.
Лекарства были не правильно подобраны, не грамотным психиатром. Но кто же знал. Пытки продолжались. Возражать было бессмысленно.
Жюли.
Внешне Жюли напоминала хрупкую княжну середины 18 века. Бледная кожа, соломенно-русые ниспадающие по плечам слегка вьющиеся волосы, тонкие, изящные пальцы и кисти рук, немного сутулая осанка, но, не смотря на это довольно ладная фигура. Блуждающий взгляд её призрачно-голубых глаз, пугал и притягивал одновременно. Одевалась она не броско, но всегда очень аккуратно, платье нежно голубого цвета до колен, непременно белый кружевной воротничок, это было не модно, но для неё законы извне были чужды.
С обувью было сложнее. Обувь должна была быть непременно подходящей по оттенку к одежде, на небольшом, не в коем случае не больше 5 см. каблучке и не из кожи.Объяснялось это просто, убивать животных нельзя, а ходить на каблуках опасно, это привлекает внимание противоположного пола, а внимание это Жюли очень пугало.
Другой пол.
Первое общение с мужским полом, со стороны, помимо дедушки. Произошло в 4 года.Это был не приятный опыт.
В комнату вошел мужчина, он был высокий, плотный, с большой головой и животом. От лысеющей макушки отражался свет,густые брови были удивленно-приподняты. Бабушка сказала: — Жюли познакомься, это Жан, наш старый, хороший знакомый.
Хорошим этот знакомый Жюли не показался с самого начала.
Как только они остались на едине.
Магазин и не только.
Поход в магазин был очень ответственным заданием. Когда Жюли принимала таблетки бабушка со спокойной душой отправляла её в магазин. Со списком продуктов, написанным размашистыми загогулинами, вручала тканевую авоську и строго на строго запрещала менять маршрут до магазина, обязательно наблюдала за ней в окно, провожая взглядом до кованых ворот во дворе.
Выйдя из двора Жюли, на которую как вы помните таблетки действовали совсем не так как положено, первым делом осторожным взглядом осматривала окрестности, а затем залезала по железной лестнице на чердак.Там было чудесно-пыльно, темно и уютно, на перекошенном столике аккуратной стопочкой лежали обрывки из газет, пачка конвертов и марок, а так же шариковая ручка с зелеными чернилами. Все письма уходили исключительно одному адресату, усопшему дедушке Жюли. Это был единственный человек который безоговорочно принимал её такой какая она есть. Нежно любил и баловал, учил и всячески развивал способности Жюли.
Когда дедушки не стало, вялотекущая шизофрения Жюли обострилась и её положили в больницу что бы хоть как-то держать её в рамках. Из больницы она вышла уже другим человеком, что-то в ней безвозвратно погибло, разбилось на мелкие частички, рассыпалось пеплом и испарилось. Остались только письма.
Одно письмо она могла писать неделю, а то и больше, т.к. надо было успеть сбегать в магазин не вызвав подозрений у бабушки.
Написав пару строк, дрожащей от волнения рукой, она быстро прятала письмо в дыру в каменной кладке, закладывала кирпичом и стремительно спускалась по лестнице. Дальше она уже бежала. Перед магазином она промакивала взмокший лоб платочком, сложенным треугольником, приглаживала волосы и глубоко вздохнув заходила в магазин. Там её уже ждали, потому что она всегда приходила ровно в 11.30 утра, ни позже ни раньше ни минутой.
Приветливая Валери, продавец, и по совместительству соседка с верхнего этажа, выкладывала по памяти все продукты из списка Жюли, аккуратно заворачивала в бумагу, завязывала сургучной веревкой и бережно складывала в авоську. Потом брала у Жюли протянутый кошелек, отсчитывала необходимую сумму и возвращала его вместе с авоськой. Все эти манипуляции занимали ровно 10 минут. Еще минута уходила на прощание и вежливые раскланивания. Потом ровно 7 минут, Жюли быстро шла к дому, останавливалась, приводила себя в порядок, так же как и перед магазином и звонила в дверь.
Обострения.
Осень и весна были тяжелыми периодами и для Жюли и для её бабушки. Было не понятно чего ожидать. Тревожные состояния, сменялись апатией, истерические припадки шли следом, без всякой на то видимой причины.Затем на изношенный моральной неустойчивостью организм накладывались психосоматические расстройства.Жюли страдала от головных болей, синдрома раздраженного кишечника и мокнущей экземы одновременно. Весной добавлялась ещё аллергия на пыльцу и тяжелейшая астма, с удушающими ночными приступами.Внешне она как бы увядала, в противовес порхающим и расцветающим по весне другим девушкам.
То что творилось в её голове, не мог понять ни один из семи психотерапевтов,психиатров и невропатологов.От них всегда ускользала первопричина всех этих расстройств.Она была запрятана глубоко в подсознании Жюли, завалена и вытеснена подростковыми страхами, детскими психологическими травмами.Вычленить главную проблему из всего этого набора было под силу только очень грамотным специалистам, но для этого надо было ехать в Париж, денег на это не было.