И эту быль, и злую соль,
и эту вековую боль —
Вы не гоните прочь.
Пусть, как мольба, и как приказ,
глядят провалы наших глаз —
В безжалостную ночь.
Пусть с этой чёрствой, злой земли
нас крючьями уволокли,
и пусть наш стон затих.
Найдется тот, кому посметь
пройти сквозь жизнь, пройти сквозь смерть —
Оставшийся В Живых…
… Трибуны неистово взревели. Тяжело дыша, он сбросил с себя шлем, отшвырнул его прочь, рванул ворот, ощущая взмокшим лбом и грудью сухое прикосновение ветра.
Он на стоял на арене один.
Он был свободен. Все!
Это был его последний бой.
Завтра Лентул Батиат даст ему свободу, а уж он слово держит.
Их было восьмеро на арене. Четыре на четыре. С ним двое фракийцев и галл. С их стороны трое германцев и самнит.
Семеро лежат на песке, скорченные и распластанные. У одного из них шевелятся пальцы на руке. Ранен в живот. Как тяжело ему.
Эти семеро дали ему свободу. Да.
Как он рвался к ней.
«Славься сенат и народ римский!» — должен крикнуть он сейчас, счастливо и навеки избавленный от неволи, от унижений. Поправ убитых, запрокинув кадык и воздев ржавый от крови меч.
«Сволочи!!! — исступленно орало все его нутро. — Все. Все до одного».
«Вот что я хочу вам сказать, Сенат и народ римский. Я пришел сюда объяснить вам, помимо прочего, что не все так просто, как вам кажется. Вы заставили меня сегодня убить тех, с которыми и делил полбяную похлебку и вяленую рыбу. Убить своих товарищей. Вы заставили меня возненавидеть себя. Ради свободы, которая и так дарована нам богами. Вы, выкормыши родовитых блядей и сутенеров, считаете, что это правильно. Не так ли?
Так вот, Сенат и народ римский, я докажу вам, что вы в заблуждении. ЭТО — НЕПРАВИЛЬНО!
Это говорю вам я, фракийский воин Спартакус!
Вам придется ответить за все, уважаемый Сенат и народ римский. За все.
Но вот за этих семерых я вам выставлю отдельный счет.
Знаете что? Я заставлю вас, достойные патриции, в полном своем вооружении драться друг против друга. И когда из вас уцелеет один, я подойду к нему и скажу: «Радуйся, сука, ты свободен».
Он выкрикивал это, исступленно потрясая руками, обагренными кровью товарищей. Он выкрикивал это, обращаясь к трибуне, где восседал жидковолосый и жидкотелый властитель Рима Сулла, понимая, что ни он, никто иной на трибунах его не слышит.
Да и не выкрикивал он этого вовсе. Так кричал его кипящий мозг. А просто повторял одно и то же слово…
«Славься Сенат и народ римский!!!» — вопили трибуны.
«Сволочи!
Сволочи!
Сволочи!»
И будет солнце горячей,
И будет крик и звон мечей,
И, стиснув кулаки —
Сквозь ветра хрип увидеть вновь,
Как меркнет свет и льется кровь,
И ПАДАЮТ враги.
А мы, ушли, ушли туда,
Где раны лечит темнота,
Где нет путей земных…
За всё, что было, нас простит,
За наши муки отомстит —
Оставшийся В Живых!»