— Ну что, заходим?
Паша Суслов (Суслик) кокетливо посматривает на Игрушку (Игрину Олю), которая через неделю станет его женой. Будущая жена подмигивает.
Я также боязливо жмусь к внешним дверям на станции «Петроградская». У меня сегодня нет поддержки, потому что мой молодой человек, к сожалению, допоздна работает. Промоутером, и как раз рекламирует свадебные аксессуары. То есть, по логике, он должен быть сейчас со мной для придания бодрости духа, а ребята — затариваться у него разными финтифлюшками для ожидаемого празнества.
Но тем не менее, мы стоим нынче втроем на пресловутой станции метро, пассажиров на платформе мало, и вагон уже подъезжает: Олины волосы затягивает тоннельным ветром в проем между закрытыми дверьми. Мои волосы не затягивает, потому что я ношу пуританский «ежик», который очень нравится мне и не нравится папе и Вите, моему бойфренду.
У нас сегодня задача — спеть в метро. То есть мы с Сусликом играем и поем в рок-банде (на английском звучит именно так: rock-band) несуразные песни, а Витя, Оля и другие общие друзья — наши фанаты — частично подыгрывают нам на разных инструментах, и иногда подвывают в такт. Выступаем мы в основном в музыкальных подвалах и на квартирниках для узкого круга посвященных. А непосвященных мы решили посвятить в таинство музыки именно сегодня, вернее, уже сейчас — подобрав соответствующий репертуар: «I will» Битлз, «Самолет» Валерии, «Я сошла с ума» гр. Тату и, наконец, хит специально для Пашиного вокала — «Я любил и ненавидел…» «Арии». Расчет был верный — чем разнообразнее репертуар, тем больше слушателей мы зацепим нашей искренностью, пылкостью и страстью. День мы выбрали отличный, когда пассажиры максимально устанут и захотят расслабиться — понедельник, пол-одиннадцатого ночи. Линия «Просвет-Купчара».
Оля единственная из нас окончила музыкалку и на затею смотрела с долей здорового скепсиса, расценивая ее как оригинальный психологический эксперимент. Годы ее музыкального образования прошли довольно уныло: из дома в школу, затем в музыкальную студию и обратно. Сольфеджио, растяжка пальцев на пианино, ноты (ноты песен для фортепиано) и гаммы, гаммы, гаммы… Наверное, поэтому затем Оля поступила на факультет психологии Большого универа, и стала высококвалифицированным гештальт-терапевтом. Кажется, я правильно выговорила название.
То, что Оля нам завидовала, было очевидно; мне показалось, она даже вздохнула, когда двери вагона, наконец, раскрылись и мы с Сусликом бодро вошли внутрь.
Суслик носил привычную джинсу, его длинные волосы были заплетены в косу, в руках томилась обшарпанная гитара, а я контрастно стояла рядом, держа бубен и нащупывая в кармане сарафана губную гармошку. Накануне я брала урок игры на последней.
— Мы г<р>уппа «П<р>ек<р>асное <р>ядом!» — Страшно картавя, бодро заявил Суслик и начал играть первую композицию. Вошедшая вслед за нами Оля нервно теребила в руках черную вязаную шапку Сусликова деда Анисия, которую тот одолжил внуку, навравшему, как мерзнет студенческая голова с не краснеющими от вранья ушами на октябрьском ветру. Паша обладал как минимум пятью покупными шапками, тремя вязаными будущей женой колпаками и несколькими растаманскими беретами — но страдающий склерозом дед не помнил перечень гардероба внука.
Накануне я проводила опрос на работе — как коллеги относятся к пению в метро.
«Задолбали совсем, спасу нет!», жалобно вещала одна женщина, «только сядешь на место, возьмешь книгу почитать или просто заснешь, как тут же ввалятся оборванцы в метро: то подайте им, то послушайте, как они сотрясают воздух». «Точно!», поддержала ее другая, «Вот и мне везет на идиотов. Вчера еду пол-десятого вечера с именин племянницы, влетела орда барабанщиков с какими-то тамбуринами — и давай под них голосить! Так я — поверите — чуть не обделалась с испугу…». Общая линия настроения пассажиров была мне ясна, поэтому я изначально была против идеи сбора денег.
«Давайте просто повеселим публику?», предлагала я, но Суслик с Олей были непреклонны: «Зачем тогда вообще затевать все это? Народ как раз не привык, что кто-то выступает задарма, тогда вернее выгонят из вагона или настучат дежурному». Короче, по личной инициативе Оля и захватила упомянутую шапку и теперь сидела, будто не зная нас, на краешке скамьи и рассеянно смотрела вдаль, в перспективу уходящих вагонов.
— Соби<р>аясь вас <р>азвеселить, — начал заготовленную речевку Суслик, — мы учли, что понедельник — день су<р>овый и поэтому п<р>едлагаем вашему вниманию пе<р>вую песню, «I will» нес<р>авненной г<р>уппы «Битлз»… /шум набирающего скорость вагона на время заглушил Суслика/. …
Это время было потеряно, половина пассажиров привычно занялись делами: чтением, разговорами, рассеянным созерцанием. Парень у выхода продолжал меланхолично слушать в плейере музыку, девушка в углу целовалась взасос с тарзаноподобным гигантом, который раскачивался при этом так, что скрипела скамья. На мгновение мне показалось, что мы мешаем им уединиться. Отбросив эту мысль, я посмотрела на лидера нашей группы. Суслик еще не понял, что мы проиграли первую партию — вагон все так же жутко гремел и лязгал тормозом, а мы уже подъезжали к следующей станции.
Под «Осторожно! Двери закрываются», Суслик растерянно произнес:
— Благода<ррр>им за внимание! Будем <ррр>ады вст<ррр>етить вас на наших конце<ррр>тах (когда он нервничал, то ка<ррр>тавил особенно долго. Впрочем, мне тогда было не до иронии).
Мы вышли на следующей станции. Открытая платформа «Черной речки» не сулила ничего хорошего. Нервно озираясь в ожидании дежурного, мы отпили коньяка с чаем из домашнего термоса и, пропустив две электрички, заставили себя ввалиться в третий поезд.
«Осторожно, двери закрываются!», пропустив эту фразу, Суслик без предупреждения запел неожиданно громким голосом (он уже месяц занимался вокалом): «Who knows how much I’ve loved you…». Бабулька перед нами охнула и перекрестилась, малыш на руках у молодой матери выронил из рук погремушку и страшно заплакал. Его мать подняла глаза; «Шли бы вы отсюда, ребята» читалось во взгляде. Суслик послушно прошел в середину вагона. Пока он шел, соответственно, он снова не пел, поэтому мы опять потратили время впустую, а электричка тем временем приближалась к следующей станции. Оборвав куплет на середине, Суслик кивнул Оле. Будущая жена нехотя поднялась и, вращая тазом, пошла по вагону. Бюст мадонны раскачивался в такт неумелым попыткам машиниста притормозить. Смотря на задницу в вельветовой юбке, пассажиры, очевидно, сделав неправильные выводы, пытались понять, что привлекает Суслика во моем красном «ежике», если рядом есть такая фифа? Конечно, денег нам никто не дал.
Однако, в следующем вагоне мы сменили репертуар, и Суслик, попросив меня ему аккомпанировать, заголосил последнее из Трофима. Подвыпивший дяденька в конце вагона неожиданно поднял окосевшее веко и, с трудом собирая губы в правильное акустическое отверстие, чеканно выговорил:
— Пра-льно! Студенты на водку собирают. Держите ре-бят-ки!
и протянул Суслику десятку. Тот оскорбленно взял ее и отдал на хранение Оле, будущей жене. Немного сникнув, она вытолкнула будущего благоверного из вагона и, мигнув мне, вышла следом.
За ними проковыляла и я, не ко времени разболелась лодыжка, которую повредила позавчера на занятии психологической студии, куда меня пригласила Ольга. Там была такая игра: участники в количестве N под музыку бегают вокруг стульев в количестве N минус 1, а с прекращением музыки должны сесть на свободные места. Кому не хватило стула, тот выходит. Поняв главный принцип, я приучилась давать незаметные подножки бегущим передо мной, чтобы они не успели перехватить стул. Один парень, приноровившись, дал мне ответный пинок, так что я ойкнула и, хотя стул не пропустила, но бегать прытко уже не могла и вскоре выбыла.
Суслик присел на скамью и приуныл. «Ну котик, это же просто эксперимент!», пыталась приутешить его будущая супруга. Паша отчаянно отвинтил крышку термоса. «Голос сорвал, пытаясь перекричать шум поезда», пожаловался мне компаньон по бизнесу. «Давай споем вместе?», предложила я, и мы отправились к поезду, следующему в обратном направлении. Там Суслик натолкнулся на своего преподавателя по начертательной геометрии, и Рудольф Петрович, которого вяло приветствовал мой друг, саркастически заметил, что «на его занятиях Павел (то есть Суслик) вообще не поднимает ни головы, ни голоса». «Главное, чтобы поднималось кое-что другое», пошло заметил дяденька напротив. Всеобщий смех заставил Суслика покраснеть, его пунцовые щеки сопровождались румянцем до следующей электрички, которую мы опять пережидали на платформе, не в силах зайти в следующий вагон.
— Давайте спокойно поедем к дому и в районе «Электросилы» продолжим? — предложил Паша, — Там вероятность встретить знакомых меньше. Блин, теперь придется завтра переться на эту дурацкую «начерталку».
Мы доехали молча и синхронно вышли из разных дверей. Суета центра города сюда не проникала. Втроем мы напевали «Город-сказку» Танцев Минус, и неожиданно подошедшая группа школьников со словами «Ухтышка — хиппи» и «Зашибись гитара!» щедро кинула нам горсть монет в гитарный чехол. Десятки, пятерки, рубли, копейки… Пересчитав, Оля констатировала: «Окупились только входные жетоны». Мы вздохнули.
В вагоне, который подвез нас до выхода, мы исполнили подряд лучшие наши опусы периода ранней и поздней группы «Прекрасное рядом». Суслику было, похоже, уже все равно, поэтому особого энтузиазма он не испытывал. Я тоже устала и хотела спать. Однако, мы добрались до последней песни сегодняшнего репертуара — «Осколок льда».
— Я любил и ненавидел… — завывал Суслик.
Вот оно! Скрытой целью нашего выступления были не только собрать деньги и преодолеть свои комплексы, но и найти потенциального продюсера. Неподалеку он нас дремал пожилой статный мужчина с чемоданчиком на коленях и даже слегка посапывал. Довольно хмыкнув и приблизившись к объекту, Суслик вдохновенно завыл:
«Все исчезло — не осталось и следа-а-а», мужчина встрепенулся и старался понять, что происходит. В этот момент вагон качнуло, Паша от души огрел меня по лицу гитарой, я с трудом удержала равновесие, но успела осознать, как отлетел кусочек моего зуба. Было обидно и зверски больно! Я схватилась за щеку.
Потенциальный продюсер с отвращением посмотрел на мои немытые кеды, отметил растерянное выражение лица нашего музыкального босса и нервно хихикнувшую Ольгу со старой шапкой в руках.
— Пропустите, арт-тусовщики! — пробасил он и первым выскочил из приехавшего на конечную вагона.
Мы смотрели, как он торопился к выходу их вестибюля, грузно переваливаясь на ходу. Все-таки сзади он скорее напоминал директора мясного магазина.
Затем мы вышли и побрели к ларьку за пивом, чтобы отметить наш выход в большой свет.