Библия и порнуха.
( рассказ букиниста)
Волны жизни. Мягко поднимают, мягко опускают. Баюкают. Не всегда. Часто больно роняют.
Судьба милостиво поднимала, но и кидала меня жестоко.
В одном из таких падений пришлось торговать книгами на бордюре.
Книги были подержанными. Бордюр высокий. Удобный. В пояс. У нас называют парапетом.
С детства я слыл книголюбом, активным читателем разных библиотек. Позднее скопил приличную библиотеку. Именно скопил…
Началось все со сдачи книг из библиотеки тем, кто торговал на бордюрах. Назовем их постсоциалистическими букинистами. Разноликие люди были эти букинисты. От безграмотных личностей, до глубоко опустившихся интеллигентов.
Книги сдавал за бесценок. Потом сообразил и начал торговать сам.
Самым трудным в этой торговле было раскладка, сбор и хранение товара. Пришлось перетаскивать тяжести. Иногда на неприличные расстояния. Мне стало казаться, что одной из главных характеристик книги является ее тяжесть. Мало ли что кажется человеку в голодные годы…
У людей на дне, приятелей мало, но все «избранные». Элиту составляют приемщики бутылок и макулатуры.
Я подружился с приемщиком макулатуры.
И открыл для себя новый мир. Узнал глубину изменений в душах людей. Результаты новых экономических отношений. Силу социальных потрясений и их последствия… Запросы новой культуры…
За один килограмм макулатуры платили половину цента! Двадцать килограмм – один доллар.
В числе сдаваемой бумаги, значительную часть составляли книги.
Люди, доставляющие литературу в утиль, делились на две категории. Да, да – на богатых и бедных.
Бедные приносили то, что отказывались покупать букинисты на бордюрах.
И тут начиналось ужасное.
В макулатуре оказались: А.П.Чехов, В.Маяковский, Горький, Шолохов, Леонов, Трифонов, Федин, Фадеев, Залыгин, Марков, Бубеннов (Сталинская премия), Поповкин (Сталинская премия), Гайдар, Катаев, Н.Островский, Вс. Иванов, Проскурин, Козлов, Эренбург, Мопассан, Флобер, Моруа, Хэмингузй, Дрюон, Ч.П.Сноу и т.д.
В общем, почти все. Практически вся наша и зарубежная классика. Легче написать о том, что пользуется спросом у массового читателя, ибо, в основном, он, бедный, покупает книги «на бордюрах». Не по карману ему магазинные цены на новую литературу.
Русские уезжают. Многие уехали. Другие покоятся в освобожденной и теперь уже чужой земле. Закрываются русские школы. Грозят закрыть совсем. В молдавских школах прекращено изучение русского языка. Новая молодежь его не знает. Образование дрянное, выпускает уродливых специалистов.
Культ титульного румынского языка. Молдавского языка, оказывается, не существует.
Реверансы в сторону Румынии и угроза полной ассимиляции в другое государство. Вот к чему ведет независимость в руках националистов.
Трудовое население поголовно на заработках. Большинство в России, меньше на западе. Кто будет читать книги на русском языке?
Монеты в прухе («пруфе»), а книги в макулатуре. Спасти эти книги я не мог.
Что иногда покупают?
Спец. литература: (огородничество, животноводство, строительство, ремесла, хобби и т.д.). Все, что может принести конкретную пользу и выгоду. Из художественной: Пикуль, предатель В.Суворов, мистика, ужасы, детективы и любовные романы, воспоминания полководцев, некоторые книги о ВОВ, учебники и руководства. Редко, но спрашивают книгу «про дьявола» («Мастер и Маргарита»).
Психология, тайны и небылицы, мошенничество и тому подобное. «Вершина» спроса Ф.Достоевский («Преступление и наказание», «Игрок», «Бесы» и «Идиот»).
Человек изменился – его интересуют пороки, как, впрочем, во все времена, но в лихолетье – особенно. (Прошу меня простить за неполноту анализа – все-таки это не маркетинговое исследование!).
Богатые на роскошных машинах привозили сотни килограмм книг. Им, «по случаю», доставались целые квартиры. Начинался евроремонт. Книги мешали, но менталитет скупости не позволял вывезти литературу на свалку, и они сдавали ее в утиль…
Грустные воспоминания вызывало это кладбище книг.
Детство. Пятидесятые годы. Молдавия. Сельская библиотека маленького села. К далеким и таинственным большим мирам тянулись нити радиоточки, щебенка, да приходящие к редким подписчикам однотипные газеты. На все село один или ни одного радиоприемника «Родина», работающего на большущих, как кирпичи батареях.
Электричества в селе не было. Керосиновые ламы и долгие зимние вечера. В эти вечера свой мир нам открывали «Дальние страны», «Как закалялась сталь», «Старая крепость». Петька Маремуха (большая муха), Юзик Стародомский.
Каменец-Подольск. Он рядом. Рукой подать. Повзрослев, не раз бывал в этом городе. Не верилось, что в таком, невзрачном, городке жили герои любимой детской книги и происходили события «Тревожной молодости».
Детская наивность. Полностью отождествляя Н.Островского с Корчагиным, не понимал, почему врачи не смогли помочь выдающемуся герою …
Меня преследует «запах нафталина» от первой детской любви Павки Корчагина, ставшей обыкновенной буржуйкой.
Странно, но еще в советское время «корчагиными» стали называть очень обездоленных людей, наплевавших на себя. Так не считаться с собой?!
Школьная библиотека скудна. Очереди на чтение «Коня-горбунка» и «Цветика-самоцветика»…
Ватагой, ранней весной в лес. Там подсохшие поляны и прошлогодняя трава. Грязи нет и можно играть в «русских» и «немцев», подражая тому, что видели в редких, послевоенных фильмах.
Лес в километре. По дороге мы, раскрыв рты, слушаем, более старшего Витьку Маленчука, о новой книге. Книга редкая. Называется «Том Сойер». И мы знакомимся, с ничего не подозревающим Марком Твеном, и приключениями его Тома из уст старшего Витьки.
Шли годы. Физики и лирики. Быть не начитанным стало стыдно, а иногда недопустимо. Люди много читали. Книги, подписки на собрания сочинений, стали главным дефицитом. Не колбаса и джинсовые тряпки, как гавкают хулители социализма, а книги. Хлеб, молоко и докторская колбаса были всегда и доступны самым бедным…
Главный отличительный признак жилища обыкновенного Советского человека – шкафы и полки, наполненные книгами, канул в лету. Другие ценности характеризуют пристанища богачей.
Остались, надеюсь, любители литературы среди нуворишей, но литературы глянцевой, новой. Чтобы старая книга не портила своей затхлостью аромат воспоминаний и не корила прошлым .
Я очнулся от грез и мрачных мыслей. Рядом крутился вертлявый малый с лицом лагерного шныря. От него тянуло вонью общего вагона. Приличная одежда из вторых рук помочь ему уже не могла.
— Мужик, у тебя порнуха есть? – развязно протянул он и махнул рукой в сторону книг.
— Порнухи не бывает, — ответил я. Он немного помолчал, выделывая на пятках затухающую юлу.
— А библия? – хрюкнул он глумливой ухмылкой.
— И библии, к сожалению, нет.
— Одна мура, — сказал он и, цикнув сквозь зубы, завилял среди прохожих.
Обидно стало. За книги, за время. За человеческую дурь…
Недалеко, за городом, у меня имелся дачный участок и небольшой садовый домик. Я его называл «Укор совести», до такой степени он не вписывался в окружающие виллы.
Там, в этом домике, спасались от утиля остатки моей библиотеки.
На следующий день попросил двух дачных алканавтов помочь убрать листья, ветки и другой дачный мусор…??
Развели костер.
— Так не доставайтесь, вы, никому, — решил я, и начал бросать книги в огонь. «Библия и порнуха» — тревожилась моя душа. На бормотание алкаши начали переглядываться.
-Двинулся, старый пень,- думали они. Я подавил кипение. Рукописи, а, возможно, и книги, известно, не горят.
-Пусть живут. Может быть, еще будут читать, — я отменил свой смертный приговор. Казнить и миловать доступно лишь царям. Я был царем на час.
Но надо предупредить… Угроза макулатуры!!!
Надо написать модным Пелевину, Акунину и Коэльо. А, вдруг, макулатура?…
Может быть им, если не получается библия – писать порнуху???
Надо предупредить…