Здесь нет убийств и трупов, а есть любовь и ласки
Коль нет вам восемнадцати, не суйте сюда глазки.
Пункт второй
— Да уж! Я то думала, что у меня нет комплексов, — восхищенно произнесла Таня, разглядывая еще влажные фотографии. – Знаешь, в этом что-то есть. Снимешь меня так же?
Я тоже был весьма доволен результатом. Единственный снимок, на котором угадывалось присутствие фотографа, это сделанный на кухне, где Алёнка одарила меня лукавым взглядом. На остальных царила вполне достоверная непринужденность. Что немаловажно — теперь я мог внимательно изучить, как же девушки писают. Странно, что раньше этот аспект меня совсем не занимал. Я куснул Таню за ушко.
— Неужели они тебя не возбуждают? – я показал на снимки.
— Главное, что ты меня возбуждаешь. Если бы меня возбуждали женщины… Интересно, я не разу не занималась любовью с женщиной. Ты бы хотел посмотреть на это?
— Я бы даже сфотографировал. И с кем?
Таня задумалась.
— У меня даже подруг таких нет. А эта девочка мне нравится. Жаль, что девственница.
— Ну, не совсем. У нее в ванной, под рукой, фаллоимитатор. И, кажется, лесбиянство она уже проходила. Это современная девственница.
— Нормально! Может, она и в задницу давала?
— Не знаю, при мне не давала.
Я включил фен, что бы последние отпечатки быстрее высохли, и начал одеваться.
В «Черепашку» я пришел за полчаса до срока, и успел занять угловой столик. Бар освещался всего двумя светильниками, и один из них находился надо мной. Девушка появилась минут через пять, после моего прихода. Я помахал ей рукой.
— Привет. Не терпится посмотреть?
— Конечно, — откровенно ответила она.
— Тебе коньячок, или полегче?
— Можно и коньячок.
Я оставил ей толстый конверт и специально купленную конфету, которую обещал.
— Ну, как? – когда я вернулся с заказом, Алёнка не дошла и до трети пачки.
— Прекрасно! – глаза у нее горели. – Можно некоторые увеличить?
— Без проблем. До сорока сантиметров, я могу сам спечатать.
— Как это?
— Сорок на шестьдесят или сорок на восемьдесят. Примерно вот такие, — я показал на столе размеры.
— Я выберу потом, — забыв про коньяк, Аленка вновь углубилась в просмотр.
— Вау! Аленький цветочек! Ты ли это? – к нам подошла высокая стройная брюнетка.
Короткие черные волосы, тонкие черты лица, карие глаза, чуть раскосые. Весьма симпатичная подружка у моей, скоро уже и не клиентки.
— Любава! Ты то, что здесь делаешь? – обрадовалась Аленка.
— Иногда, заскакиваю выпить чашечку водки. Меня здесь никто не знает, можно спокойно посидеть.
— То есть, раз я тебя знаю, то всю малину тебе испортила?
— Милая, ты же знаешь, я всегда рада тебя видеть. Я надеюсь, ты позволишь подсесть к вам? Заодно познакомишь меня со своим молодым человеком. Как я догадываюсь, фотографом?
— Как Вы догадались, Холмс? – удивился я.
— Элементарно, Ватсон, — девушка спокойно села рядом, — Аленка смотрит фотографии в первый раз, это у нее на лице написано. Если бы она сама отдавала их печатать, то давно бы уже посмотрела. Значит, их принесли Вы. Просто так, парни не носят с собой чужие фотографии.
— Холмс, Вы как всегда великолепны!
Аленка рассмеялась, глядя на нас.
— Как Вы заказывали: ликёр, ром, сок, лимончик, — возник за нашей спиной бармен. –Я его достаточно тонко порезал?
— Какая прелесть! – с искренней радостью воскликнула Люба, словно прекрасней порезанного лимона ничего не существует. – Мне так приятно. Вы чудесный парень.
Она коснулась руки бармена, и подарила ему такой взгляд, который даже Сфинкса заставил бы дрогнуть.
— Первый раз вижу, что бы этот хам сам принес заказ, — пробормотал я, как только очарованный бармен отошел.
— Ничто не стоит так дешево, и не цениться так дорого, как вежливость, — вспомнила давний лозунг Люба, преданно глядя мне в глаза.
— Ку-ку, — подала голос Алёнка. — А теперь я вас познакомлю. Это Саша, гениальный, тонко чувствующий женскую душу фотограф. А это Люба, коварная, похотливая самка, с постоянно мокрой вагиной.
— Алёна, после такой рекомендации можно сразу влюбиться, — рассмеялся я.
— Мне кажется, она права, — проворковала Люба. – Такой короткой и точной характеристики я не разу не слышала. Покажи фотографии.
— Потерпи, я сама досмотрю.
Мне стало любопытно, даст ли она посмотреть фотографии, и какие именно. Что то мне подсказывало, что связывает их не просто совместное распитие спиртных напитков.
— Я обязательно закажу у Вас фотографии, — обратилась ко мне брюнетка.
— Но Вы же еще не видели, как я снимаю.
— Зато я вижу алёнкино лицо. Она в восторге.
Девушка успела смешать принесенное барменом и даже попробовать, когда Алёнка досмотрела фотографии, и протянула подруге всю пачку. Как бы, подтверждая мои самые смелые предположения.
— Мы можем не важничать, и перейти на ты, — неназойливо предложила мне Люба, принимая пакет.
— Хорошая идея.
— О-о-о… М-м-м… — Сначала удивленно взлетели брови, потом полуоткрылся рот. Кажется, ей фотографии тоже понравились.
— Аленькая, ты меня удивила. Приятно удивила, — наконец произнесла она. – Ты просто прелесть. Подаришь мне некоторые?
— Мы потом с тобой выберем, — ответила девушка.
— Ты хочешь меня сфотографировать? — брюнетка облизнула губы. — Так же.
— С наслаждением, — бархатным голосом прошептал я.
— Блин, во любовники, — хмыкнула Алёнка.
— Алёночка, солнышко, у меня идея. Согласись, хорошо?
— Как же я могу согласиться, если не знаю, какая идея.
— Очень хорошая идея. Давай вместе сфотографируемся. Подожди, подожди, — Люба сжала её запястье тонкими пальцами. – Я у Петровича ключи возьму. У него дача по будням пустует. Там не дача, а дворец. Аленькая, поехали с нами, можешь не фотографироваться. Просто мне поможешь.
— Знаю я, какая тебе помощь понадобится.
— Но, мы же будем не одни. Ну, пожалуйста.
— Стоп, стоп, — я решил заявить о себе. – Ближайшие дни у меня забиты точно. Только после выходных. Когда лучше, до или после обеда?
— Да нет, хотелось бы на весь день уехать, даже с ночевкой.
— Могу зарезервировать сразу понедельник. Только что бы не передумали.
— Я сегодня же у Петровича про ключи спрошу, и вечером позвоню.
— Замечательно, я как раз неделю спланирую.
— Ой, а, сколько это стоит?
— Около трёх долларов за отпечаток, — вставила Алёнка, едва я успел открыть рот.
Я закрыл рот, и кивнул головой. Мысленно пересчитал свой заработок с неё, по самому зверскому курсу. Больше одного не получалось. Иногда, мои клиенты, приводя своих знакомых, завышали цены, получая разницу в качестве процентов, но не до такой же степени.
— Неплохо, но это того стоит, — Люба посмотрела на меня с уважением. – Аленькая, поехали с нами.
— Саша, пообещай помочь, если она начнет меня насиловать.
— Обещаю. Смотря, как помочь?
Мы еще немного поболтали, и я начал собираться.
— Я тоже пойду, — поднялась Алёнка.
Люба осталась еще посидеть. На улице достаточно стемнело, что бы появилась необходимость проводить даму. Теперь, она уже не была клиентом.
— Однажды я у Любаши на дне рождения наклюкалась, как свинья, — начала рассказывать Алёна. — Она меня ночевать оставила. После этого любовью ко мне воспылала. Такое про эту ночь рассказывала…. Говорит, что у нее никогда такой женщины не было.
— Так она лесбиянка?
— Вот еще, да она в каждую вторую ширинку готова залезть. С женщинами у нее так, легкий флирт. А в меня, почему-то влюбилась.
— Кстати, почему ты ей такую цену вкатила?
— Не волнуйся, она деньги всегда достанет. Они к ней сами липнут.
Увлеченные разговором, мы не заметили, как к нам приблизилась веселая компания.
— Нормальная телка, — раздался сиплый голос.
Мы остановились. Нас окружало пять парней. Подобное количество раскидать в одиночку можно только в голливудском боевике. Не надо было Аленке так беречь свою девственность. Обидно будет отдавать ее уличным хулиганам.
— Чувак, если ты погуляешь, пока мы с твоей теткой побазарим, то будешь живой. Ага?
Придётся применять военную хитрость, в надежде на их гражданскую глупость.
— Пожалуйста, — я пожал плечами, и отошел на пару шагов. – Мне даже интересно будет посмотреть. Ну, что же вы мнетесь?
Парни удивленно переглядывались, пытаясь понять мою доброту. Аленка с ужасом смотрела на меня, губы ее задрожали. Я выдержал театральную паузу, и достал из кофра тяжелый пистолет с солидным глушителем.
— Веселей, ребята. Кто первый?
— Гониво! – выкрикнул один из них. — Игрушкой пугает.
— Может, игрушкой, — согласился я. – А, может — зажигалкой?
Достав сигарету, я взял ее в рот и поднес ствол пистолета к лицу. Раздался негромкий хлопок, и половина сигареты, взлетев вверх, упала на асфальт. Я навел оружие на ошалевших парней.
— Черт, кажется это не зажигалка, — как бы сам удивившись, пробормотал я. — Рыжий, у тебя все равно ноги кривые, давай я тебе одну прострелю. Это же игрушка, что ты дрожишь?
— Пасаны, валим на хер отседова. Нехуй с придурком связываться.
Спорить с ним никто не стал.
— О, Боже, — Аленка в слезах кинулась ко мне. – Я уже подумала….
— Главное, что бы они не подумали. А, то поймут, как их развели.
— Я думала, что умру от ужаса, что ты меня бросил. Откуда у тебя пистолет?
— Это действительно зажигалка, — я достал новую сигарету, и нажал спусковой крючок. Из ствола появился язычок пламени.
— В зависимости от положения предохранителя газ поджигается сразу, и тогда это зажигалка, или с небольшим запозданием. Накопившийся в стволе газ взрывается с хлопком, и тогда это игрушка. Этим даже сигарету не переломить. Я надорвал бумагу, перед тем, как вставил сигарету в рот.
— Ловкость рук, и никакого мошенничества, — Алёнка прижалась ко мне гораздо крепче, чем раньше. – Помнишь, я хотела тебя кофе угостить, а ты убежал. Сейчас я тебя не отпущу.
— Я сейчас и не убегаю.
— Тебе понравилось меня фотографировать?
— Да, ты была великолепна. Фотограф, в отличие от художника, очень сильно зависит от модели. Её красоты, настроения, умения владеть собой. Поэтому, твоя заслуга, что все получилось так замечательно, очень велика.
Когда мы пришли к ней домой, девушка отправила меня на кухню, и скоро появилась, в уже знакомом мне коротком халатике.
— Смешно, — улыбнулась она. – Я вдруг поняла, что стесняюсь перед тобой переодеваться.
— Ничего удивительного. Тогда, я старательно изображал из себя, как бы бездушную приставку к камере. Бесплотную и неосязаемую. Если бы ты воспринимала меня как мужчину, стала бы ты ласкать себя передо мной? Вот сейчас, например.
— Ни за что! – Алёнка задумалась, и принесла свои снимки. – Посмотри их.
— Я же сам их делал.
— Посмотри, при мне.
Я понял, что именно ей хочется, и начал внимательно их рассматривать. Алёнка варила кофе, поглядывая на меня. Некоторые фотографии, весьма откровенные, я поставил на стол, вдоль стенки.
— Мы будем пить кофе и любоваться ими.
— Хорошо, — она поставила чашки на стол, а я достал сигарету.
— Я поеду с вами, — вдруг решила девушка, глядя на свою галерею, расставленную на столе. – Я буду заниматься с Любашей сексом, а ты все снимешь. Ладно?
— А вдруг она не захочет?
— Зачем же она меня тащит? Платья подкалывать?
— Тебе виднее. Алёна, только ты не путай, когда я мужчина, а когда – фотограф.
— Постараюсь, — она рассмеялась. – Знаешь, зачем я тебя пригласила?
— Скажем так – догадываюсь.
— Да, я хотела отдаться тебе. Но сейчас вдруг поняла, что если сделаю это, то не смогу быть такой же красивой на твоих фотографиях.
Аленка рассказывала про горения и влечения, духовные потребности и телесные порывы, а я с интересом смотрел на ее шевелящиеся губы. Интересно, она сама этому верит? Не раз убеждался, что многословие является лишь попыткой скрыть истинные желания или уйти от ответственности. Если я сейчас наброшусь на неё и сломлю робкое сопротивление, то она будет этому только рада. Вроде как сохранила чистоту и непорочность, раз внешние обстоятельства оказались сильнее. Тем, более, что обстоятельства эти, в моём лице достаточно симпатичны и не позволят себе лишнего.
Хотя, возможен и такой вариант — благородный рыцарь защитил ее от хулиганов, и пожелал благодарности. Она отдается благородному рыцарю под давлением собственного душевного благородства. Благо, хулиганы очень кстати вылезли, как из дешевой мелодрамы. Скорее всего, даже её девственность, на самом деле лишь возможность отличиться от своих подруг. В годы моей юности по той же самой причине девчонки стремились стать женщинами.
Я раздавил в пепельнице сигарету и сел перед девушкой на корточки. Аленка замолчала, напряженно глядя на меня. Тогда я положил руки ей на колени, и стал медленно раздвигать их, не встречая ни малейшего сопротивления. Показался аккуратно подстриженный лобок, потом две тонкие складки. Аленка тяжело дышала, губы ее задрожали. Мои руки заскользили по внутренней поверхности ног, к промежности. И снова никакой попытки помешать мне. Я начал медленно перебирать волоски, иногда касаясь увлажнившихся губ. Бедра качнулись навстречу мне, еще больше открываясь. Одну руку я положил ей на грудь, ощущая сквозь тонкую ткань торчащий сосок. Сердце девушки бешено колотилось. Я взял Аленку на руки и отнес в комнату, в ее любимое кресло.
— Закрой глаза, милая. Откинься на спинку.
Обхватив девушку за бедра, я придвинул их к краю кресла. У самого моего лица распустился прекрасный цветок, распространяя аромат женского желания. Я без труда заметил набухший клитор, и коснулся его кончиком языка. Девушка тонко застонала, ее пальцы вцепились в подлокотники. Круговыми движениями, то ослабляя, то усиливая нажим я быстро привел ее к блаженству, но решил не останавливаться на достигнутом и продолжил ласки. Осыпая поцелуями ноги, живот и бедра я скоро добился результата. Изящные пальцы начали терзать плотную ткань кресла, с дрожащих губ срывались тихие стоны. Взяв пальцами горошинки сосков, я начал сжимать и оттягивать их. Аленка схватила меня за плечи и привлекла к себе. От неожиданности я чуть не упал, но она подхватила меня, и впилась в губы. Сопротивляться было бесполезно. Не отрывая губ, одной рукой я обнял Аленку за плечи, вторую опустил к промежности. Влажные складки раскрылись и мои пальцы скользнули внутрь. Аленка замычала, и еще сильнее вцепилась в меня, от сильными объятия сдавливая мою грудь. Задыхаясь от наслаждения и недостатка воздуха, я продолжал бешеную работу пальцами. Аленка обхватила кисть моей руки, пытаясь затолкнуть ее еще глубже. Сустав большого пальца так сильно давил на клитор, что я боялся причинить девушке боль, но она об этом, похоже, не думала. Совершенно внезапно, с диким криком она разжала руки, и я заслуженно повалился на ковер. На кресле, у Алёнкиной промежности появилось влажное пятно.
— Я доставил тебе удовольствие и сберег девственность. Правда же, мерзавец?
Пару минут она молчала, потом откинула руку в сторону.
— Там. Достань коньяк.
Я подошел к стенке, и, открыв бар, выбрал требуемое.
— Бокалы на кухне?
— Давай так, — снова взмах изящной кисти.
Открутив пробку, я протянул ей бутылку. Аленка жадно припала к горлышку, но сделав несколько глотков отставила коньяк.
— Какая же я дура! На черта я носилась со своей девственностью?
— Все должно происходить в срок, — мудро заметил я. – Значит, ты не была к этому готова.
Как я понял, теперь она уже не считала себя девственной. Пальца оказалось достаточно.
— Ну и что, что не была готова? Да пусть хоть на десятую часть. Я думала, что мастурбация доставляет мне удовольствие.
— Она и будет доставлять тебе удовольствие. Так же, как и секс. Не забывай, что в первый раз все ощущения гораздо сильнее. Вспомни, когда ты первый раз доставила себе удовольствие?
— Да, действительно. Я чуть сознание не потеряла. Подожди, так я все еще девушка?
— По твоим критериям – да, — вновь согласился с ней, похлопав себя по наглухо застегнутой ширинке.
Вот тут, я пожалуй, слукавил. Если правильно понял её критерии — важнее было не проникновение, а участие в близости мужчины.
— А давай, по-настоящему? – глаза её вновь разгорелись.
— Не все сразу, оставь хоть что-то на потом. Ты же сама рассказывала про сладость нереализованных желаний.
— Это я дура была, — хмыкнула Аленка.
— Тогда – более весомый аргумент — ты опять мой клиент, а у меня – принципы. Так что, если силы остались, сделай еще кофе, да я пойду.
Пункт втроем.
На этот раз я пришел в «Черепашку» вовремя, но успел допить кофе, и уже подумывал о второй чашке, когда появились девушки. Аленка была в джинсовой юбочке, и короткой черной блузке. Любаша, в отличие от нее была одета почти официально. Черный брючный костюм прекрасно сидел на ней, и только расстегнутая на две пуговки рубашка позволяла крамольные мысли.
— Ну что, сразу поедем? — спросил я, вставая.
За спиной у Любаши бесшумно появился бармен.
— Здравствуйте, а я Вас узнал, — произнес он, широко улыбаясь.
— Умница, можешь себе медаль дать, — проворковала девушка.
Мне бы такой ответ стоил, как минимум, драки. Бармен томно заурчал:
— Вам, как и раньше?
— Нет, милый, я сейчас тороплюсь. Но я обязательно загляну сюда еще. Здесь самое прекрасное обслуживание.
Счастливый парень расплылся в блаженной улыбке. Когда Любаша, плавно покачивая бедрами, пошла к выходу, он взглядом не только ее раздел, но и несколько раз изнасиловал. Только когда Любаша скрылась за дверью, он равнодушно скользнул глазами по голым ногам Алёнки.
— Называть женский пол слабым придумали сами женщины, из кокетства, — заявил я, садясь на заднее сиденье элегантного «Пежо».
— Таки да, — загадочно ответила Любаша. – Может, сумку в багажник поставим?
— Сумку! – обиделся я. – Сумку я туда уже положил. А, это кофр, набитый точнейшей техникой и оптикой. На «Пежо» по цене не потянет, но на «Жульку» наберется.
— Ого! Я себе «мыльницу» за триста баков взяла, и продавец уверял, что это суперкруть.
— Так то — мыльница! А настоящая камера тысяч двадцать может стоит. Правда, это для жирных буржуев, у нас такая за всю жизнь не окупиться.
— Я думаю… — Любаша лихо вписывалась в повороты. – Аленка, ты помнишь Петра Петровича?
— Пепе? Этот кусок сала? – изумилась Аленка. – Неужели ты с ним….
— Если бы я с ним, то мы не ехали бы к нему на дачу. Он бы уже забыл, как меня зовут. Но я дарю ему надежду, а это мужчины гораздо больше ценят, чем когда даришь себя, — Любаша обернулась ко мне и подмигнула. – Правда, гинеколог женских душ?
Я изобразил аплодисменты.
— Гениально! Коротко и конкретно. Великолепно!
Любаша мило заулыбалась. Это был не тот похотливый оскал, который она дарила быковатому бармену, а просто милая, девичья улыбка. Вот теперь, она начинала мне нравиться.
Когда мы подъехали к двухметровым железным воротам, Люба достала мобильник, набрала какой-то номер, и тут же снова убрала его. Ворота начали открываться.
— Ого! Система «ниппель», — пробормотала Алёнка.
— А ты думала. Сюда ОМОН быстрее приедет, чем на ограбление банка.
То, куда мы приехали, назвать дачей было трудно. Двухэтажный особняк, с башенками и стрельчатыми окнами был не лишен некоторой изящности. Подземный гараж, крытый бассейн, аккуратно подстриженные деревья…. Какое-то время я просто бродил по участку, любуясь и заранее отмечая места будущей съемки. Даже просто стена, облицованная камнем, являлась великолепным фоном. По мягкой траве можно было ходить босиком. Хорошо быть слугой у народа. Нищего, полуголодного, месяцами не получающего зарплаты.
— Иди, поможешь! – позвала меня Алёнка.
Я оторвался от тоскливых размышлений.
— Ух ты! Мы что, сюда на месяц приехали? — спросил я, увидев две огромные сумки.
— Это Любаша, на всякий случай всего набрала. Может, пригодиться.
Мы занесли сумки в дом. На полу паркет, на стенах панели. Пудовые диваны, роскошный бар.
— Нравится? – рассмеялась Любаша. – В то время как бедный фотограф мечтает о жалких двадцати тысячах на камеру.
— Даже и не мечтает, — пробормотал я. – Могу обрадовать, место для съемки просто идеальное. Я думал, что будет надцатиэтажный барак «нового русского», а тут очень миленькое местечко. Очень элегантно и со вкусом.
Девчонки начали распаковывать сумки, извлекая яркое белье, юбки, парики, коробочки с косметикой. Я взялся за свой багаж. На всякий случай, тоже собрал свой полный съемочный комплект. Зонты, стойки, отражатели, вспышки, оптика…. У всякой подружки свои игрушки.
— Через пару часов закат, — начал рассказывать я план съемки. – Сейчас поработаем на улице, потом перекус, и снимаем в интерьере, то есть в доме. Завтра днём – посмотрим, что вам больше понравиться.
Люба почесала макушку.
— Одобрямс. Как будем фотографироваться?
— Как хотите. Но на улице можно попробовать что-то непринужденное, этакое диковатое, а кружевное белье оставить для дома и дивана.
— Мы все попробуем, — заявила Алёнка.
Она подошла к Любаше, и начала расстегивать на ней пиджак. Та кинула на меня быстрый взгляд, и послушно замерла. Я тут же взял камеру, и включил вспышки. Девушки рассмеялись. Тяжелый пиджак упал на ковер, и настала очередь рубашки. Ее Алёнка не стала снимать. Она стянула рубашку на руки, и оставила её удерживать запястья подруги. Полная грудь Любаши, стянутая кружевным лифчиком, возбужденно поднималась. Губы Алёнки заскользили по тонкой шее, и Люба откинула голову назад. Теперь девушки не обращали на меня никакого внимания. Я подскочил к стене, сорвал с неё какую то аляповую картину, которая постоянно влезала в кадр, и снова схватил камеру. Алёнка уже расстегнула ширинку, и запустила туда пальцы. Любаша беспомощно шевелила плечами и тяжело дышала.
— Тебе нравится, милая? – прошептала Алёнка. – Ты ведь этого хотела?
— Да, цветочек мой, да! Делай со мной, что хочешь, только люби меня! Люби!!!
Последнее слово Любаша почти прокричала. В ответ раздался мелодичный смех Алёнки. Она завела свои руки ей за спину, расстегнула лифчик и скинула бретельки. Мягкие груди, получив долгожданную свободу, качнулись и замерли в ожидании ласки. Искусительница шагнула назад и окинула свою любовницу быстрым взглядом.
— Не бросай меня, — простонала Люба.
И, снова Алёнкин смех. Она подошла, и начала покусывать темные соски, потом сжала руками груди, и начала безжалостно мять их. Любаша попыталась опуститься на ковер, но Аленка удержала ее. Она начала водить руками по бедрам, талии, ягодицам. Брюки с Любаши соскальзывали все ниже, обнажая стройные ноги. Я замер, ожидая дальнейшего развития событий, но Аленка не торопилась. Она покрывала страстными поцелуями каждый сантиметр обнажающегося тела. Показались белые трусики, которые больше напоминали кружевные панталончики начала века. Что бы сделать доступными внутреннюю поверхность ног Любаша согнула колени и развела их. Наблюдать за ними было интересно, но на фотографиях это будет выглядеть не очень эстетично. Я уже пожалел, что выпустил инициативу, в начале отказавшись от руководства процессом. Всё же, ласки и позы непостановочные, прекрасные в живой динамике, чаще всего выглядят нелепо и неестественно, запечатлённые на плоской картинке.
— Теперь ты меня разденешь, — Алёнка выпрямилась.
Любаша попыталась освободить руки, но та обняла её.
— Дурочка, — ласково прошептала она.
Любаша всё поняла. Она схватила зубами край блузки, и потянула ткань наверх. Я вновь начал снимать. Как только показались два упругих конуса, Любаша не выдержала, и начала старательно облизывать их. Сползающая блузка мешала, но она поднимала ее носом, и продолжала ласки. Аленка, прикрыв глаза, спокойно наслаждалась.
— Дальше, — спокойно приказала она.
Любаша снова вцепилась в блузку. Что бы помочь ей, Аленка наклонила голову. Несмотря на свой богатый опыт, я впервые снимал подобное, и пленки не жалел. Пытаясь наклонится к юбке, Любаша запуталась в брюках, и рухнула перед Аленкой на колени. Та, не открывая глаз, положила руки ей на плечи, и чуть повернулась. Сначала Любаша поцеловала ей запястья, и только потом нащупала языком молнию. Короткая юбочка присоединилась к остальной одежде на ковре. Оставшись в одних тоненьких трусиках, Аленка, пританцовывая, подошла ко мне.
— Я хороша?
— Великолепно! – я показал большой палец. – Вы обе умницы.
Аленка наклонилась к Любаше и поцеловала ее в губы. Та попыталась продлить поцелуй, но Аленка выпрямилась.
— Люлю, я начинаю верить твоим рассказам, про нашу ночь.
— Да, именно так ты меня и называла, — обрадовалась Любаша, распутывая руки.
— Какие у тебя трусики замечательные! Дашь мне в них сфотографироваться?
— Конечно, милая. Можешь выбирать все, что угодно.
Девушки забросили ласки и погрузились в свои тряпочки. То, что они откладывали, я выносил во двор. За бассейном я нашел вкопанный в землю огромный булыжник. Сам бассейн был закрыт деревянными рамами, обтянутыми целлофаном, я даже принял его сначала за теплицу. На камне можно было сидеть, лежать, прислоняться к нему, в общем, очень полезный для съёмки камешек. Я прикинул расстояние, и установил штатив. Кофр положил рядом на бок, и на его откинутой крышке разложил объективы и насадки, которые могли понадобиться. Немного подождал, и заглянул в дом. Девушки сидели перед зеркалом, тихо переговаривались и совершали хитрые манипуляции над коробочками и тюбиками, разложенными перед ними. «Трудно быть женщиной» — подумал я. Обе оставались в одних трусиках, и я с удовольствием любовался их стройными фигурками.
— Только не эту помаду, ты похожа на шлюху.
— Рядом с тобой я похожа на монашку даже в кожаной юбке и сапожках до пизды.
— Кстати, когда ты собираешься стать настоящей женщиной? Я могу тебе помочь.
— Будешь свечку держать?
— Зачем же свечку?
Они рассмеялись.
— Если ты не против, я сама совращу его.
— Ничего не выйдет, он не трахает клиентов, он их имеет. У него такой принцип.
— Может он извращенец?
— Раз не потащил тебя в койку в первые тридцать секунд вашего знакомства? Это еще ничего не значит. Ты же сама назвала его гинекологом.
Подслушивать, конечно нехорошо. Зато – интересно.
— Так я имела в виду душу.
— А фотографирует он – души, да?
— Куда я этот лак засунула? Неужели дома забыла?
— Этот?
— Спасибо, Аленькая.
Пару минут они работали в молчании.
— Алька, а ты любишь меня, ну хоть столечко?
— Люлю, не приставай. Я сама не знаю. А правда, я тебя там лизала?
Любаша сладко вздохнула.
— Милая, до тебя я просто баловалась. Искала новых ощущений. А тебя я полюбила. По настоящему. Не потому что ты женщина, а….
Девушка помахала зажатой в руках кисточкой.
— Твои взгляд, улыбка, смех. Твоя кожа…. Как будто искра проскакивает, когда я тебя касаюсь.
Подслушивать нехорошо. Поэтому я отошел, не желая слушать чужие любовные признания.
Если не успеем отснять до заката, завтра еще весь день. В конце концов, для меня они просто клиенты, а я наемный работник. Гинеколог женских душ. Я хмыкнул. Почему именно женских? Вон, депутатов, вернее, кандидатов в горсовет снимал, так что – уролог? Хотя, с ними так скорее — проктолог. Если, у них вообще души есть. Интересно, куда бросить докуренную сигарету? Вокруг такая чистота, даже плюнуть хочется.
— Соскучился, дорогой? — раздался за спиной голос Любаши.
В нем не было и следа тех интонаций ненасытной самки, которыми она очаровывала бармена, и которые так коробили меня. Великая вещь, женская интуиция.
— Почему же, «дорогой»? Я могу скидку сделать.
Появившаяся Алёнка звонко шлепнула свою Люлю по попке.
Я показал выбранное мною место.
— Кстати, вы решили, что мы будем фотографировать?
— Как что? Нас.
Теперь рассмеялся я.
— Это понятно. А именно – что? Просто эротика, или есть какая-то история, вроде того пробуждения, что я снимал с Аленкой. Любовь, ненависть, отдых на лужайке, совращение.
— Я даже не знаю, — Аленка посмотрела на Любашу.
— Давай, сначала отдых на лужайке. Потом на диване любовь и совращение. А завтра посмотрим.
— Последний вопрос. Можно начать с обнажёнки, и постепенно одеваться или наоборот. С чего вам проще?
— В таком виде проще раздеться, — улыбнулась Любаша, и подцепила пальцами резинку трусиков.
Как только она наклонилась, крепкие ягодицы округлились, гладкая кожа мягко заблестела. Я еле сдержался, что бы не провести по ней рукой. У Аленки, которая стояла лицом к Любаше, и тоже стягивала свои тесемочки, удивленно поднялись брови.
— Смело, смело. И когда это ты успела?
— Вчера вечером. К съемке готовилась, — Любаша повернулась ко мне. – Нравится?
Ее лобок был гладким, как у несозревшей девочки. Я сдержанно пожал плечами.
— Главное, что бы вам нравилось. По моему – симпатично.
— Я когда её сквозь трусы щупала, подумала, что-то здесь не так, — проговорила Алёнка, прилаживаясь к камню.
— Нет, нет, сильно не разваливайся. Будешь, как медуза на песке, — начал я работу.
Девушка послушно села, сжав колени, и чинно положив на них ручки.
— Так хорошо? – томно спросила она.
— Корова, — хмыкнула влюбленная Люлю.
— Лапушка, — ответила Аленка.
— Барышни, алё. Солнышко скоро сядет. Вдвоем или по очереди?
— Вдвоем, только вдвоем, — хором ответили девушки.
Если не считать редких перерывов на страстные поцелуи, работали мы быстро и легко. Обе девушки на лету схватывали то, что от них требовалось. Они были стройны, грациозны и пластичны. Они красиво и естественно целовались и ласкали друг друга, удерживаясь, по моей просьбе, от более откровенных игр. Аленка примерила панталончики и пришла от них в восторг. Любашу радовала сама близость предмета ее обожания, и она тоже была счастлива. Мне работалось легко и приятно, что доставляло удовольствие нам всем. Шуточки и лексикон, до того не отличавшиеся скромностью, становились все более откровенны.
Постепенное одевание тоже было весьма относительно. Надетые брюки оставались с расстегнутой ширинкой, в которую запускались ласкающие пальцы. Короткие юбочки задирались до трусов. Плащи и пиджаки распахивались, демонстрируя шикарное белье и прекрасные тела. Прошло два часа, и пять-шесть катушек пленки. Пожалуй, впервые за всю практику я сбился со счёта, однако, старательно не забывая скусывать кончики отснятых плёнок, что бы не зарядить их по второму разу.
— Всё! Перекур и смена декораций, — я без сил опустился на камень, который так и не смогло согреть тепло женских тел.
Девушки прижались ко мне с двух сторон. Любаша вытащила у меня сигарету и глубоко затянулась.
— Извини, можно тебе задать вопрос интимного свойства.
— Вопрос задать всегда можно, — я достал себе новую сигарету.
— Мы тут накрутились на десяток порножурналов, а ты даже не отреагировал. В смысле, как мужчина. Я специально смотрела.
— Естественно. Когда нормальный мужчина видит слабо одетую девушку, он понимает или предполагает дальнейшее развитие событий, включающее бурную интимную близость. Соответственно, его организм приводит в полную боевую готовность все свои члены, образно выражаясь. Когда нормальный фотограф смотрит на ту же самую девушку, он начинает думать об экспозиции, тенях, старательно выискивает на прекрасном теле недостатки и дефекты, чтобы скрыть их на фотографии. На что же тут реагировать? Если у меня на прыщики или погрешность в два канала начнет вставать – это и будет извращение.
— Как ты умно изъясняешься, — восхитилась Аленка. – Я даже себя умной почувствовала…
— Это я устал, и у меня язык во рту плавает. В обычном состоянии я прост, как «Смена – восемь эм»
— Тогда отдыхай, мы с Аленькой пожрать принесем, — Любаша встала. – Вон беседка, в ней и поужинаем. Там лампочка есть, а то стемнеет скоро.
Кроме лампочки там оказались мягкие диваны, обтянутые кожей, или очень хорошим заменителем. Я с наслаждением вытянулся. Вскоре появились две полуобнаженные дриады с тарелками, бутылками и бокалами.
— Вы бы сказали, я бы помог, — произнес я, не двигаясь с дивана.
— Ты сейчас вроде как слуга народа, то есть наш, вот и веди себя соответственно.
— Хорошо, я вам фотографии несколько месяцев отдавать не буду, а потом кину парочку, и расскажу про инфляцию. Да, и ещё денег потребую. Слушайте, мне нравиться быть слугой!
Любаша наклонилась ко мне так близко, что я почувствовал ее жаркое дыхание.
— Будешь вредничать, я тебя целовать начну!
— А кушать когда?
— Я сама тебя скушаю, — за жадными алыми губами прятались крепкие белые зубы.
Согнув пальцы колечком, я щелкнул ее по этим зубам. Любаша с визгом отскочила, Аленка залилась смехом. Я сел и начал изучать накрытый стол. Потом покрутил в руках бутылку вина. Жаль, хорошее вино.
— Девчонки, не больше полбокала на брата, то есть сестру, для аппетита. Завтра после съемки, хоть весь здешний погреб выкушайте.
— Полбокала! Мы уже не в детском саду!
— Честное слово, делайте, что хотите. Но если выпьете больше, я вам заказ «рубашкой» вверх отдам.
— Как это?
— Очень просто, вы сначала оплачиваете весь заказ, и я выдаю его изображением вниз. Потом сами смотрите, избавив меня от своих эмоций при этом жутком мероприятии. Гарантирую, результат вам не понравиться, при всем моем старании. Зато, моя совесть спокойна, я предупреждал.
— От ста грамм вина может случиться непоправимое?
— Вполне. Тот легкий флер, с которым вы куражились, превратиться в нелёгкую вульгарность. Если бы вы фотографии для своих парней делали, я бы сам перед съемкой выпить предложил. Им бы такое понравилось.
— Какие хитрости. Я думала, фотография — это на кнопку нажимать, — сказала Аленка.
— На самолете тоже просто летать. Сидишь, штурвалом шевелишь, а моторы вперед несут.
На этом наш диспут угас, мы принялись за еду. До меня доносился приятный аромат женского тела, смешанный с тонким запахом духов. С одной стороны я любовался крепкой, точеной грудкой, с другой – крупными мягкими полушариями. Без камеры в руках я был не так уж «непокобелим», и старательно концентрировался на бутербродах и салате. На моё счастье, девушки завели разговор о каких-то своих общих знакомых. Я в это время перебирал в памяти десятки вариантов «диванной» съемки, стараясь придумать что-то, хоть немного оригинальное. У каждого человека по сторонам две руки, две ноги, сверху голова. Из этого скромного ассортимента целая армия безвестных и великих фотографов творит прекрасное или ужасное. Все зависит от вкуса творца или зрителя. Что же предстоит сотворить мне сейчас?
— Буйну голову чего повесил? – заметила Любаша мою задумчивость, допивая свой лимит вина.
— Думаю, как бы совокупить вас с прекрасным и с вечностью.
— Ты ведь снимешь всё, что я захочу?
— Нет, конечно.
— Сейчас, подождите, — девушка выскочила из-за стола, и убежала в дом.
— Интересно, что она задумала? – я посмотрел на Аленку.
— Да, что угодно, — ответила та. – Тебе понравилось нас фотографировать?
— Вы великолепны, обе. С такими слаженными тандемами мне редко приходилось работать.
— Но, приходилось?
— Как правило, на уровне поцелуев и объятий. С настоящим лесбосом, честно говоря, не приходилось сталкиваться.
— А с голубизной?
Я красноречиво поморщился.
— Ну, как? Я очаровательна? – раздался томный голос.
На улице уже стемнело, и ее появление в освещенной беседке было довольно эффектно. Тем более, что узнать теперь Любашу было не просто. Короткие черные волосы гладко прилизанны, губы покрыты темно-зеленой, почти черной помадой, щеки покрылись легкой синевой. Для ресниц и век использовались примерно те же цвета.
— Я сплю, и меня мучают кошмары, — охарактеризовала внешность своей подруги Алёнка.
— Ха-ха-ха!!! — разразилась демоническим смехом Любаша, и раскинула блеклую ткань, в которую старательно куталась.
На полных грудях были нарисованы мишени, с сосками в центре. Талию туго стягивал кожаный ремень, отходящая от него цепочка сбегала по животу, и скрывалась между большими губами, буквально, разрезая их до лобка. Красоту стройных ног подчеркивали алые чулки, состоящие из живописных дыр.
— Вульгарность, доведенная до абсурда, превращается в красоту, — поставил я свой диагноз.
— Умно, зато правильно, — Любаша улыбалась, довольная произведенным эффектом. – Снимай.
— Темно уже, пошли в дом. У меня там свет выставлен.
Облицованная темным дубом стена неплохо гармонировала с выбранным Любашей имиджем. Пока Аленка начала колдовать с косметикой и привезенным бельем, я взялся за Любу.
— Ноги ближе. Руку на бедро. Выше. Нет, пальцы не прячь. Хорошо. Не сутулься, ты же не Баба — Яга все-таки. Хорошо. Глаза, хорошо. Снимаю, — снова началась моя работа.
— Я могу к вам присоединиться? – поинтересовалась Аленка.
На припудренном до белизны лице ярко выделялись глаза и губы. Сквозь белую тончайшую ткань длинного вечернего платья просвечивало черное белье – лифчик, трусики и чулки. И белые туфли, на безумно длинных каблуках.
— Какая прелесть! Когда ты его купила? Я первый раз вижу! – эмоции Любаши относились только к платью.
— Я тоже к съемкам готовилась, — важно ответила Аленка, и повернулась спиной.
Глубокий вырез доходил до ягодиц, оставляя голой спину, которая перечеркивалась полоской лифчика. Внизу, тесемки трусиков образовывали букву «Т».
— По-моему, ваши наряды вполне выдержанны в едином стиле, — решил я. – Можно работать.
Девушки шумно выразили свое одобрение, и поцеловались, едва коснувшись губами.
Мы провозились больше часа, когда я решил закончить на сегодня съемку. Ноги не сгибались, голова не соображала. Модели тоже проявляли признаки усталости, и спорить со мной не стали.
— Ничего себе, выходной, — с тяжелым вздохом Любаша повалилась на диван.
— А, ты что думала? – Аленка была уже бывалым профессионалом, и могла позволить себе снисходительный тон. – Работа модели, это тяжёлый упорный труд.
Я с интересом наблюдал, как она освобождается от узкого платья.
— На сколько мы наснимались? – поинтересовалась Любаша.
— Хорошо наснимались. Сто двадцать – сто пятьдесят кадров на выходе, до четырёхсот пятидесяти безусловных единиц, — рассчитал я.
— Неплохо повеселились. Завтра за полштуки перевалим.
— Это же пополам, — напомнила Алёнка.
— Нет, милая. Я тебя пригласила, я плачу за музыку. Потрясу своих кавалеров. Чем им водкой заливаться, лучше эти деньги хорошему человеку отдам.
— Это я, хороший человек?
— Конечно, не эта же молодая стерва. Хочешь, я тебе сама отдамся?
— С удовольствием, но потом. Я не могу сразу о нескольких вещах думать.
— Так об этом и думать не надо, — расхохоталась Любаша.
— Кому как. Мне, например, простое совокупление никакого удовольствия не доставляет. Кончить и в кулак можно, а в женщину нужно хоть частицу души вложить.
— Ну, блин, в кои то веки настоящего мужика встретила, который в женщину не просто член вкладывает, и тот – фотограф. Слушай, а можно тебя как то… ну, абонировать на после съёмки.
— Это как? Забронировать, вроде места на самолёт?
— Э! Я это место уже бронировала, — возмутилась Алёнка.
— Подождите, девочки. Думаю, если процесс моего абонирования будет таким простым, то это можно будет назвать проституцией. Тогда, основная прелесть близости со мной, пропадёт автоматически. Логично?
— Ну-у-у… В общем, да. Что ты предлагаешь? Усложнить абонирование?
— Тогда это будет элитной проституцией. Невелика разница. Я предлагаю отдаться… э-э-э… довериться воле случая. Если, вдруг, судьба распорядиться как-то так, что всё случиться само собой, то почему бы и нет?
Да, я использовал Алёнкины принципы, просто изложив их в двух словах. Раз уж, они ей так нравятся.
— Ой, какая прелесть, — восхитилась Любаша. – Я готова довериться судьбе! Всегда находила особое очарование в фатализме.
На ночь мы устроились в гостевых спальнях – очередной необходимый атрибут, современных дачных домиков. Оказавшись один, в просторной и непривычно роскошной комнате, я с теплотой вспомнил, как уютно и как много людей может поместиться в обычной квартире. И, как весело провести там время. С другой стороны, не стоит забывать, что сегодня был весьма напряжённый день и вряд ли завтрашний будет легче. Всё же, в отдельных комнатах есть своя прелесть. Я даже не стал представлять себе, чем там занимаются девчонки, постаравшись сразу заснуть. Скорее всего, они сделали тоже самое.
Яркий солнечный свет резал глаза. Попытался открыть их, но тут же снова зажмурился. Только отодвинувшись в тень, я всё же смог открыть их и посмотреть на часы. Половина восьмого. Он что, этот неведомый создатель дома, не мог его при строительстве чуть боком повернуть? Я понял, что уже не засну, встал, накинул рубашку и пошёл заглянуть в комнату девушек. Аленка свернулась калачиком, накрутив на себя одеяло. Любаша спала нагишом, на животе, уткнувшись головой в подушку. Полюбовавшись ее голой спиной и восхитительными ягодицами я вышел во двор. Ворох одежды и белья все еще лежал рядом с бассейном. Нерешительно помялся, скинул рубашку и сдвинул раму, затянутую полиэтиленом. На меня пахнуло влажным теплом. Или бассейн с подогревом, или с вечера тепло держится. Я полез в воду, которая показалась гораздо прохладней воздуха. Хорошо то как… Будет своя дача, первым делом… первым делом куплю себе пианино… нет, всё же — построю бассейн. За спиной раздался шорох, и я оглянулся. На парапете на корточках сидела Люба.
— Можно к тебе?
— Как в народе говориться – место не купленное. Залезай.
Подняв каскад брызг, девушка бросилась воду. Только теперь я заметил, что на ней обычные трусы, без тесёмок и кружавчиков. Спать голой, купаться в трусах – вполне логично.
— Я думал, у тебя только изысканное белье.
Люба махнула рукой, и немного поплавав залезла на лесенку. Намокшие трусики сползли до лобка и прилипли к телу.
— Ты не хотел бы жениться на мне? – поинтересовалась она, закутываясь в мою рубаху.
— Конечно же, нет.
— Почему – конечно? Я красива, в меру богата, у меня замечательная машина и хорошая работа.
— Ну, я с тобой недостаточно хорошо знаком. Как и ты со мной. Хотя, то что среди своих положительных качеств ты перечислила лишь финансовые, уже вполне показательно. Какие фильмы и книги мы будем обсуждать долгими зимними вечерами, после подсчёта твоей зарплаты и катания на твоей машине? Какими словами мы будем духовно поддерживать друг друга в тяжкую годину испытаний? Да и… не могу я разрушать ту трепетную любовь, в которой ты вчера так убедительно признавалась. Не мне, кстати. Пошли в дом, а то я тут дуба врежу… лишённый кем-то тёплой и уютной рубашки.
Алёнка оказалась мудрее всех. Она успела сделать чай и достать оставшиеся после ужина плюшки. Аппетит после утреннего купания был просто великолепен и я не перебивал Любашу, как бы продолжавшую неоконченный в бассейне разговор.
— Вот, понимаешь, что самое печальное в этой жизни? Человек не может быть счастливым! Как только он достигает всего, он тут же понимает, что есть вещи, которые ему еще не доступны, но очень хочется. Он начинает к ним стремиться, и так без конца. Получив желаемое, понимаешь, что не так уж и велико достигнутое, даже как то стыдно, что о такой глупости мечтал. Вон там, впереди – манит и сияет, то самое. Оно, нужное на самом деле. Ты как бы падаешь грудью на финишную ленточку и понимаешь, что на самом деле она там, в паре километров впереди и до неё снова бежать и бежать.
— Так, ты не беги, — проворчал я, дожевывая булочку и стараясь не смотреть на грудь собеседницы, словно созданную для падения на ленточки.
— Это как? – почти в один голос спросили девушки.
— Да просто. Как спортсмен – добежал до финиша, остановился, порадовался, отдышался, шампанским побрызгался и начинал спокойно готовиться к следующему забегу. Вот если бы он мимо финиша упорол, без роздыха начал новые рекорды ставить… какая в том радость? Да и, здоровья не хватит. Иначе, глупо получается — всё есть в жизни, кроме самой жизни.
— Не в деньгах счастье, — провозгласила Алёнка.
— Угу, а в их количестве, — как бы согласилась Любаша. – Хотя, в общем то ты прав. Вот я, например… хотя нет, неудачный пример. Ладно, работать мы сегодня будем?
— Конечно, будем, — Алёнка повернулась ко мне. – Нам как, раздеваться или одеваться?
— Я придумала, пошли, — Люба потащила ее в комнату.
— Внутри снимаем или на улице? – поинтересовался я вдогонку.
— На улице.
Уже хорошо. Мне меньше возни со светом. После вчерашней съемки у меня все было готово, поэтому, в ожидании своих супермоделей я спокойно начал перекур. Раз у Любы появились идеи, я могу только радоваться. Потому что мне в голову приходили совершенно заезженные варианты. Оставалось только надеяться, что девушки не очень увлекались журналами для мужчин и для них это всё будет ново.
Услышав шум гаражных ворот, я вышел из беседки. На аллею выехал знакомый «Пежо». Ну что же, уехать отсюда, это тоже хорошая идея. Однако уезжать Люба не собиралась. Я подошел к машине.
— Начинай снимать! Мы готовы! – раздались радостные крики.
Взяв камеру, я аккуратно вспрыгнул на капот. Тонкая жесть возмутилась, но выдержала. Две пары глаз с интересом уставились на меня.
— Разве оттуда можно снимать?
— Если только вы сами не запретите.
— Нет, мы согласные, — сидящие на передних сиденьях девчонки потянулись друг к другу.
Любаша была одета строго, во вчерашний деловой костюм, Аленка в джинсовой юбочке и футболке. Совершенно оригинальный вариант.
Тонкие руки сплелись в объятия, жаркие губы слились в поцелуе….
— Стоп! Стоп! Отбой чмокам, надо разворачиваться, — закричал я, разрушая сказку.
— Мы сначала поцелуемся, потом будем разворачиваться, — обиделась Аленка.
— Я не о том. Машину надо поворачивать. У меня блик от лобового стекла в кадр лезет.
— Машина, это другое дело, — Люба завела двигатель и медленно покатилась по двору.
Я продолжал сидеть на капоте, глядя в видоискатель.
— Хорошо! Стой!
Люба плавно затормозила, и только сейчас я понял, что имел шанс шлепнуться затылком на бетон. Не стоит так увлекаться съемкой и забывать о внешней обстановке.
— Замечательно, продолжаем. Только, вы на меня играйте, не перекрывайте друг друга руками и затылками.
Девушки обнялись, а я вновь припал к видоискателю. Первые робкие поцелуи все больше смелели. Тонкие пальцы Аленки поначалу словно ласкали каждую пуговку, перед тем как ее расстегнуть, начали резко срывать их. Люба, мягко поглаживала плечи и шею своей подруги, теперь задрала ей футболку и беспощадно сжимала упругую грудь. Я делал редкие кадры, не решаясь вмешиваться в процесс. Аленка или решила ответить взаимностью на подаренную ей любовь, или весьма талантливо разыгрывала разгорающуюся страсть. По богатому опыту работы, я знал, что самые живые и непосредственные кадры получаются только из тщательно срежиссированных и выставленных. На этот раз я был свидетелем редкого исключения. И вот уже алёнкина юбка у нее на бедрах, ширинка у Любаши расстегнута…. Я деликатно постучал в лобовое стекло и подождал. Через пару минут девушки обратили на меня внимание.
— Ничего не видно, — я показал на их ноги. – Или вылезайте, или новые позы придумывайте.
Девушки решили вылезти. По моей просьбе Люба вновь повернула машину. Походив кругами я открыл заднюю дверцу.
— Можно садиться, наклоняться, нагибаться, в общем полный простор для фантазии.
Эту идею девушки одобрили. Аленка, одетая в юбку, которая выполняла уже скорее роль пояса, села на сиденье, Любаша, в полуспущенных брюках стала перед ней.
— Еще секунду, красавицы, — снова встрял я. – Алена, твоя жаркая страсть на трусах заметна. Ты их поменяешь?
— Какая прелесть! – восхитилась Любаша, тоже заметившая влажное пятно. – Аленушка, лапушка, ни в коем случае. Умоляю тебя.
Аленка осуждающе посмотрела на нее.
— Ради этой развратницы, я на любые жертвы готова.
Мокрое пятно решили оставить, и даже попросили, что бы на фотографиях оно было заметно. Теперь ласки были гораздо динамичнее, чем в салоне, и я начал чаще нажимать кнопку.
Пальцы Алёнки сжали крепкие ягодицы, растягивая тонкую ткань трусиков. Люба широко развела ноги подруги и её руки заскользили к промежности. Язык Алёнки устремился по гладкому лобку к влажной промежности. Любашины губы осыпают поцелуями шею и грудь. Алёнка повалилась на спину, и уперлась ногами в край открытой дверцы. Любаша встала перед ней на колени и глубоко ввела в Алёнку палец. Уже зная некоторые предпочтения, я сделал несколько кадров крупным планом. Блестящий от смазки палец, раздвигая тонкие губы, совершал ритмичные движения. Любаша наклонилась ниже, и начала ласкать языком клитор. Опустив камеру, я отошел. Теперь мне были видны только спина Любаши и колени Алёнки. Снимать нечего, но отвлекать девушек в такой момент я не стал. Кажется, на этом съемку можно будет заканчивать.
— Войди в меня! – вдруг выкрикнула Любаша.
Искренне считая себя бесплотным статистом, я никак не отреагировал на эту реплику.
— Пожалуйста, прошу тебя. Я весь заказ беру, рубашкой вниз, и больше не клиент!
К моим ногам упал презерватив. Я с недоумением посмотрел на него, начиная догадываться, что просьба обращена ко мне. Любаша привстала, и Алёнка, помогая подруге, стянула с нее трусики, открыв мне сокровенную женскую красоту. Вообще то, заказ считается выданным после его оплаты, но нельзя же быть таким формалистом? Тяжело вздохнув, я отложил камеру и разорвал пакетик. Какой смысл в принципах, если их никогда не нарушать?
Я подошел к Любаше, чуть развел ей ноги и легко погрузился во влажную глубину. Девушка совсем свалилась на Алёнку, но та не возражала. Делая ритмичные движения, я старался не удариться подбородком о крышу машины. Раздался уже знакомый мне крик Алёнки, но я был еще далек от финиша, и Любаша не собиралась отпускать меня. С каждым разом я все глубже проникал в мягкое податливое влагалище, но проклятая крыша, бьющая по подбородку, постоянно отвлекала. Поняв, что так меня хватит очень надолго, я наклонился, упершись руками в спинки сидений. Теперь, мы вдвоем с Любашей лежали на Алёнке, и той оставалось только постанывать в такт нашим движениям. Любаша завела одну руку назад и пробежала быстрыми пальцами по моим яичкам. Это оказалось столь необходимым последним аккордом. Сделав резкое движение, я плавно вышел, и тут же прислонился к багажнику. Любаша опустилась со мною рядом, Алёнка осталась в машине.
— Ты не обижаешься, что я тебя привлекла?
— Все в порядке. Я как раз сделал последний кадр.
— А если бы не сделал? – рассмеялась Алёнка.
— Всё же, пришел бы на помощь женщине. Я конечно принципиальный, но я не изверг. Раз уж судьба так сложилась.
— Хорошо сложилась, — вздохнула Любаша. – Если бы ты не вставил, я бы с ума сошла. Я чуть не начала кричать, что денег тебе дам.
— Правильно не начала. По зову судьбы всегда готов помочь. А за деньги – это пошло. У меня и упасть мог бы.
— Больше всех мне повезло, — проворчала Алёнка, вылезая из машины. – Не каждый день на мне трахаются, словно я матрас.
— Аленькая, извини.
— Да ладно. Мне даже понравилось. Совершенно необычные ощущения. Я, правда ещё не знаю, какие обычные. Прямо на мне лежит женщина, в нее входит мужской член, она стонет и качается, в общем – непередаваемо. Очень рекомендую попробовать.
— Я хотела посмотреть, как ты Аленку сделаешь женщиной, — вдруг сообщила Любаша. – А теперь хочу быть под ней, когда ты будешь это делать. Пожалуйста.
-Тебе мёд, да еще и ложкой, — рассмеялся я. – Раз уж ты взяла на себя руководство случайностями, то давай хоть что-то отложим назавтра.
— Что-то я такое уже слышала, — проворчала Алёнка.
— Уже завтра? – обрадовалась Любаша.
— Нет, это я образно выразился.
Время до отъезда еще оставалось, но работать желания у нас уже не было. Поэтому, вдоволь повалявшись на травке, мы искупались в бассейне и начали собираться.
Я мысленно прикидывал, что если бдительный Кокин меня не вызвонит, то уже к четвергу я успею напечатать все фотографии. Хотя нет. У меня завтра съёмка открытия новой линии на молокозаводе. В четверг с утра, юбилей директора автозаправки. Потом, в павильоне две местные красавицы, и еще что-то срочное обязательно появится. Получается, не раньше пятницы. Да уж, закончилась эротика вольного творчества, возвращается суровая порнография жизни.
P.S. Произведение художественное, любое совпадение описанных событий с реальностью — кажущееся. Отождествление автора рассказа с его героем — ошибочное. Даже, если оно лестное.