Когда Валя приехала к Паше репетировать театральное выступление, парень пребывал в творческой депрессии.
— Ничего не получается! Голос деревянный, жесты и мимика неестественны. Как нас Алла Константиновна еще на первом курсе учила? Вот – входим в образ… поза соответствующая… все едино – действия и выражение лица, взаимодействие на сцене и индивидуальность не теряем. А вот теперь все забыл. Не доверяю собственной игре.
Валя понимала, Павел просто устал, ведь последние месяцы беззаботными не назовешь: его девушка забеременела и решила рожать – это случится накануне защиты диплома. Пожениться ребята не хотят, предпочитая сожительствовать с малышом, чему противятся родители девушки. Сама же Наталья, вероятно, потеряет решимость рожать желанного малыша в незарегистрированных отношениях и станет со временем пилить Павла, а он не готов, и так далее. Валентина знала немало примеров, когда незапланированные дети отнюдь не примиряли родителей и уж тем более не подталкивали их к браку, а наоборот, вносили раздор и смуту в устоявшийся хрупкий семейный мир – особенно между старшим и молодым поколениями.
Решив особенно не лезть в чужие семейные разборки, Валя сосредоточилась на совместной с однокурсником постановке – оба играли соседей итальянского квартала в постановке режиссера Б. И. – декана театрально-сценического факультета, известного в театрально-студенческом мире Москвы.
Спектакль был поставлен в классическом каноне, но с элементами модерна. Так, например, предполагалось, что отдельные сцены как будто наблюдали визитеры из будущего, которые якобы смотрят этот же спектакль и комментируют его современным языком.
Роли комментаторов из двадцать первого века играли Петр и Ирина, друзья Павла и Вали, которые неожиданно также появились на пороге квартиры семнадцать, где проходило действо.
«Дзи-и-инь!», дверной звонок заставил двоицу вздрогнуть. В глазке нарисовались перекрученные, как в комнате смеха, лица Пети с Ирой, которых немедленно провели на кухню и проинструктировав: «Тише сегодня, отец (Павла) спит, хоть и мертвецки пьяный, но лучше его не беспокоить». Для верности Паша проверил, закрыта ли дверь в отцовскую комнату, сам для верности провернул ключ на два оборота и удалился за ребятами в зал, где Валя и Ира уже начали танец итальянского квартала под веселую тарантеллу.
«Отлично, девочки!», Паша ждал, когда начнут вступать парни. Неплохо справившись со своими репликами, Павел ушел «за кулисы», то есть в данном случае за ситцевую штору. В роль вступил Петр, изображавший итальянца Маурино, который ни много ни мало как только что уличил жену в неверности и теперь как школьницу отчитывал ее. «Жена» принимала обвинения покорно и с достоинством.
Когда дорепетировали свои роли до конца, Паша немного успокоился; в целом, репетиция прошла сносно. Роли запоминались легко, кураж присутствовал, осталось не растеряться на дипломной постановке. Валентина теперь спокойно курила на подоконнике, пуская в небо над Петроградкой клубочки, вернее, шарики дыма.
Затем, как водится, решили спрыснуть старым добрым красным. Сели вокруг плетеного стола, оставшегося в наследство от бабушки хозяина квартиры. Постелили клеенку, чтобы не заляпать ажурную вязаную крючком белоснежную скатерть, разлили вино по витым золотистым бокалам из буфета, нарезали ломтиками сыр, разложили финские криспсы и украсили блюда оливками. Девчонки постарались, зажгли найденные в квартире свечки и создали атмосферу интима, затем сели и подняли первый тост:
«За спектакль!».
Петр пристроился рядом в продырявленном кресле-качалке Пашиного отца:
— А что, вот бы все жены так покорно слушали, когда их отчитывают, — выдал он.
Ребята смотрели на него слегка замутненными взглядами. Тот продолжал: «А что, вот когда мои предки ругаются, так отец вечно отчитывает мать, что та, мол, плохая хозяйка, а она ему в ответ дерзить начинает. В итог ссора усиливается, а я… хочу сбежать из этого дома к едрене матери, пусть они хоть глотки перегрызут друг другу».
Это было резковато, и ребята переглянулись, словно сговорившись перевести тему.
«Вот у моих все четко, — вмешалась Ира, осушившая уже второй бокал, — начинает всегда мама. А отец, если она права, упорно молчит, а если мать излишне и несправедливо придирается, то может и оплеуху схватить». Ребята выпили еще по рюмке.
«А что, твой отчим поднимает руку на мать?» – спросила Валя; Ира поморщилась, она любила легенду об отце и терпеть не могла, когда отчима называли этим чужим и холодным словом, таким же неприятным, как «мачеха». – «Да, бывает», Ирина пожалела, что сакцентировала внимание на своих семейных нюансах. – «А на тебя?», любопытствовала однокурсница. Ира некоторое время молчала: «Бывает». Последняя сама удивилась, зачем призналась в таком постыдном, как она считала, факте. «Даже сейчас?» удивились парни, но девушка уже отвернулась к окну и дала понять, что расспросы окончены.
Но повелись на разговоры все, видимо, сбросив стресс от необходимости качественно проиграть свои роли в спектакле.
Валя поделилась, что и ее лупили в детстве, но это рассказывалось уже с чувством сопричастности к обычной судьбе ребенка, которому не грех и по заднице надавать, тем более у нас в стране. Девушка позавидовала что в Штатах, например, даже детсадовцам выдают брошюры «Как защитить себя, если дома тебя бьют», с телефонами служб, куда можно обратиться: психологи, социальные службы, юристы. В Европе школьников учат отличать допустимые прикосновения (легкие наказания, в том числе телесные, позволительные родителям) от уголовно наказуемых (побои, избиения, причинение местных увечий, а также моральные издевательства, домашние аресты, лишение финансовой поддержки и прочее). Даже наказание молчанием (когда родители за провинность отпрыска не общаются с ним некоторое время) считается крайне отрицательным воздействием на психику формирующейся личности.
— Атт-куда ты т…кая умная? –противный скрип половиц выдал прислонившегося к дверному косяку проснувшегося Пашиного отца. В старой майке и засаленных шортах, дурно пахнущий перегаром, он отпугивал уже своими расширившимися глазами с бегающими зрачками. Девчонки в естественном ощущении неловкости и брезгливости постарались отсесть подальше, чтобы зловоние не настигло их чуткие носы. Они сами немного приняли на грудь сегодня, но здесь речь шла еще и о чистоплотности. Грузный мужчина действительно источал такой смрад, что Ирка не выдержала и, закрывшись от мужчины рукой, показала приятелям знак – мол, тушите свет!
— Т… ак вот. Я вот свою женку – мать этт…тава вот оболтуса, восп… питывал. У меня что, женщин не было? Да п… полно! Одна мне стирала, другая готовила, т… ретья т-так, для уб…блажения б..была.
Я т…так своей – ну, его матери – и г… говорил, — мужчина, держась за дверной косяк, попытался повернуться и сесть в стоящее у двери старое кресло, но почувствовал, что ноги его не слушаются и просто плавно осел на пол и продолжал уже, сидя на корточках. Ребята почти пришли в себя от выпитого, благо распили немного, и теперь с интересом смотрели на осоловевшего Пашкиного отца. Полузасыпая, накренившись непослушным туловищем к полу, он все же закончил мысль:
— Т… так вот. Ну, я как че… честный человек, ск… казал ей – жене его, тьфу! – матери его, что у меня м… много баб. Ну, чтоб она знала. А она – в рёв!
А я чего? Я т… только хотел быть честным. Слышишь, сын, — он тщетно пытался повернуться в поисках Пашкиного лица, но не знал, что тот в досаде проскользнул в туалет и теперь уже сидел, стиснув зубы, на кафельном полу и мрачно сплевывал в унитаз: чтоб тебя, отец, подавись ты! Весь вечер испортил, опять нажрался. Сбежать отсюда, сил больше нет терпеть все это. Взрослый парень, пора отселиться – а отец пусть как хочет, так и живет. Достал!
Если бы Паша сейчас вернулся в комнату, он бы увидел, как брезгливо вытянулись лица у девчонок, и как Петр удрученно сидит между ними и не знает, куда деть глаза.
— Я ей и говорю: так мол и так, ты дол…жна знать, мол. Веду ее по парку, показываю д…дом и говорю: вот здесь мы с Зинкой ку…кувыркались, вон там – с Машкой. А зд…десь я отт***хал нашу соседку Варвару Петровну.
А его мать отчего-то плачет и пы…пытается меня ударить, но не может, не достает, я же высокий! И пока глупая женщина борется со мной, я расск…казываю, где, как и когда мы е***сь с Еленой Ивановной, нашим завхозом на работе и случайно назвал в числе своих любовниц подругу женкину. Т…тут моя супружница поч…чему-то вырвалась и уб…бежала. Я думал — вернется, а она насовсем ушла. Почему?
Тут он театрально остановился (нам бы такое мастерство на выступлении, подумалось Вале) и, пытаясь подать руку вылезавшей из-за кресла Ирке, чуть не кувыркнулся сам на ковер. Ирина брезгливо обошла его и примостилась рядом с Петром; инстинктивно она стремилась к мужской поддержке друга, с которым пришла на репетицию.
— Знаешь, Паш, нам пора… — извиняющимся тоном сказала Валя, когда красный и злой Пашка вышел из туалета.
«Я его ненавижу», прошипел однокашник.
«Ты это… Мы все понимаем, такое бывает» — «Да уж, отцов не выбирают», поддержала ее Ира. – «Держись!», и ребята гурьбой вывалили в прихожую и стали одеваться.
Пашкин отец вышел тоже и долго мутным взглядом смотрел, как они ищут на антресолях свои шапки, шарфы и перчатки, надевают пальто и натягивают сапоги. Наконец он не выдержал:
— Так все-таки? Что ей не понравилось? Ведь я же ей все ч…честно сказал…
Почему она ушла?
Видимо, этот вопрос беспокоил его и по сей день. Ребята еще раз переглянулись и Петя примирительно сказал:
— У женщин вообще характер непредсказуемый!
Ребята, наконец, вышли и долго еще громыхали каблуками вниз до первого этажа (лифт не работал).
Проводив однокурсников, Паша закрыл дверь, обреченно прислонился к ней спиной и съехал на пол, подобно отцу пятнадцать минут назад. В такой позе он сидел долго, пока из туалета не вышел, покачиваясь, виновник скорого ухода гостей. Белесые волосы грязными паклями свисали на лоб. Мужчина, наконец, признал в сидящем сына и, упав-присев рядом, порывисто спросил:
— А ты как д…думаешь, сына, а чего она ушла-то?
«Кто?», вынырнув из своих печальных дум в неприглядную реальность, Паша не сразу понял, что отец все пытается пьяным мозгом осознать причину ухода жены. Его мать тогда действительно ушла из семьи, причем уходить ей было некуда. В первый вечер она слонялась по улицам, во второй, очевидно, не выдержала и также нагрузилась в ближайшем ларьке, и только тогда ей пришла идея временно пожить у подруги. Собственно, позвонив ей, она метнулась пешком через весь город к последней. И не заметила, навеселе переходя дорогу, как на нее, бешено сигналя, мчится грузовик.
Маму было не вернуть. Даже самая мысль о возможной вине мучила Пашиного отца настолько, что он больше не упоминал о жене, понимая, что сам сделал сына преждевременным сиротой, а себя вдовцом. Паша, чувствуя, что смерть мамы выбила отца из колеи, также не упоминал вслух о матери. Так они и переживали эту боль от совместной утраты порознь, живя в одной квартире и надеясь, что второму из них не так свирепо-больно внутри, как себе самому.
Здесь же Паша не сдержался и по-детски разревелся. Теперь он был даже рад, что ребята ушли. Как будто появление пьяного отца перед теми, кого меньше всего хотелось видеть свидетелями семейного, как он считал, позора, открыло некую прежде намертво заклинившую железную дверь, запиравшую чувства и эмоции.
Он истерично рыдал, сопли стекали из обеих ноздрей прямо на рубашку, в которой он еще надеялся выступить. Когда он плавно съезжал на пол, брюки потерлись о дверь и теперь имели затяжки на мягком месте. Плевать! Внутри Пашки что-то прорвалось, и его больше не интересовало, что подумают друзья о сегодняшнем вечере. Главное – с отцом они чувствуют одно и им одинаково плохо, в сегодняшний вечер и постоянно.
Павел скосил глаза. Отец полулежал-полусидел рядом, склонив голову со спутанными волосами набок и вызывающе храпел. Неожиданно Паша почувствовал к отцу смутную нежность, основанную на понимании внезапно осознанного единства. Не отдавая себе отчета в том, как ему не противно обнимать дурно пахнущего спившегося мужчину, он тем не менее смог растолкать его и помочь добраться до кровати и, укладывая спать, прошептать ему на ухо:
— Дурак ты, папка. Она просто так ушла, чтобы не огорчать тебя. Чтобы ты не видел, как ей больно. Как и нам обоим сейчас.
Но папка уже спал. И тогда Павел удалился с мобильником на кухню, где, поставив чайник, дождался, пока тот перестал сипеть, и тогда, налив крепкого душистого чаю, сделал-таки то, что давно собирался: позвонил Наташке и сделал предложение.