Присела Зиме на плечо игривая птичка-Весна,
и спела на ушко ее рулады проказника сна,
уснула колдунья-Зима, слетела в объятия грез,
ей мнилось, что правит она страною Невянущих Роз,
забыла про снег и мороз, про долг свой по смене времен,
ведь разум во снах без труда на сладость свободы сменен.
Заснули с ней слуги-ветра, уснула метель под замком,
им снится — хозяйка-Зима венец заменила венком.
Не трон у нее изо льда, что точит плаксиво капель,
баюкает взмахом ее увитая розой качель.
Взлетает ледышка-Зима и стылое сердце поет,
ритмичная качка в саду морским холодком отдает.
Кружится от запаха роз седая, как лунь голова,
и инеем с прядей волос осыпана зелень-трава.
Но чудо — не тают в цветах кристаллы пушистые те,
а светится белым огнем их россыпь в ночной темноте.
Ждут эльфы в нарядной ночи свою королеву на пир,
она ведь так любит на вкус их розово-снежный пломбир,
и арфы звучат в тишине, игрой чередуя еду,
цикад сладкозвучная трель звенит в этом райском саду.
Давно так Зима не цвела, она молодела в любви,
и злость постепенно ушла, растаяла розой в крови.
На девичьих тонких плечах алмазная кипень одежд,
а тайна улыбки хранит медовую прелесть надежд.
Пока дремлет в коме зима, та птичка-Весна под шумок
успела теплом начудить, с деревьев сняв белый платок,
и мелкое просо дождей шлет вместо привычных снегов,
туманную морось плетет из теплых, шальных облаков.
Давно новогодняя ночь не дышит морозным парком,
а северный говор сменен на южный акцент ветерком,
и сказочность тает, как лед — какой под дождем хоровод!
Грустят сосны на площадях — не пляшет под ними народ.
По новому стилю времен живет Русь почти сотню лет,
но старый с приходом зимы все чаще вернее одет.
Пока соня снова плетет венки из невянущих роз,
все ждут, что старик-новый год разбудит снега и мороз.
Тринадцать дней зимнего сна привычными стали уже,
и влажное тело земли чернеет в своем неглиже.
Вторая неделя прошла. Январь Зиму взял в оборот.
Насыпало снега к утру. Настал, наконец Новый год!