5
Моя слабость? Моё поражение? Вопрос для каждого шага навстречу. А шёл я на встречу с ней.
Моё стремление к ней — мой изъян? Я спрашивал себя, а в это время в цветочном магазине мне продавали в рабство букет — для неё. И в другом магазине снимали с верхней полки коробку конфет — её любимых. А я? В её жизни я тоже любим? Или без всякого «тоже» — просто любим?
На фасаде её дома жили странные лепные ангелы: только красивые равнодушные лица и крылья. Я открыл высокую дверь её подъезда. Третий этаж, шесть пролётов, девяносто ступеней. И мысль о том, что если бы я вдруг — вдруг? — исчез из её жизни, то конфеты, пожалуй, в ней остались бы. Точно остались бы. И стихи обязательно остались бы. Её стихи.
Воспоминание.
Солнце, солнце, солнце льётся на широкую веранду. Убежавшие от кленовых листьев солнечные зайчики перемигиваются друг с другом на плетёных стульях, столе, диванчике, на её плечах, на крышке ноутбука со знаком надкушенного яблока, на голубеньких цветах-колокольчиках в высокой вазе.
— Пойдём на озеро, — говорю я, — До обеда успеем искупаться.
— Подожди, сейчас закончу, — отвечает она, продолжая усеивать белёсость экрана чёрными буковками. А я смотрю, смотрю, смотрю, прорисовываю в душе её профиль.
Она пишет стихи. Потом читает их мне. Изредка смущённо запинаясь. А я сажусь на корточки, кладу голову ей на колени, целую ладони. И не слушаю. Почти совсем. Но мысль, которую она зарифмовала и поймала в ритм — остаётся. О ней можно сказать, и я говорю:
— Хорошо.
— Правда?
— Правда. Хорошо.
Мы идём к озеру. Она, как девочка, держит мою руку за два пальца. Оранжевые шорты, оранжевые шлёпанцы на босу ногу, оранжевый топик, оранжевая заколка в волосах, апельсиновый загар на животике и улыбка, улыбка, улыбка — она сама моё солнышко. Я целую щёчку божества с ямочкой — язычник.
Мы разговариваем, легко и не задумываясь над словами, уносимыми тёплым безветрием. Я что-то говорю не так. Кажется:
— Если бы ты даже не писала стихов, а просто вышивала. Крестиком. Я всё равно тебя люблю.
Она роняет мои пальцы, поднимает руку, щёлкает заколкой — волосы падают. Чёрные с чёлкой. Загадочные. Она прячет глаза за тёмными очками. Солнышко заслоняется тучкой. Она обиделась.
Конец воспоминания.
Тучки случались. Размолвки. Удаления друг от друга. Каждый раз я шёл сдаваться, просить прощения. Потому что она — я знал — ждала этого. Всегда.
Три этажа, шесть лестничных пролётов, девяносто ступеней остались позади. Моя слабость? Моё поражение? Мой изъян? Звонок над дверью что-то поёт. Она открыла сразу, будто ждала с той стороны. Ждала когда я приду. Её улыбка играла ямочками на щеках.
— Прости меня.
Последний шаг. Я целую её, язычник — божество. И шепчу в ушко:
— Моя слабость. Моё поражение.
Представление о будущем.
Хоть это невозможно представить.
Так не может продолжаться вечно. Ничто не продолжается вечно. Когда-нибудь удаление друг от друга окажется таким, что последнего шага не хватит. И я не увижу её улыбки. Божество устанет прощать язычника. Когда-нибудь.
Не останется ни слабости, ни поражения, ни изъяна.
Она переживёт. Время, наверное, и впрямь лечит.
И я — выживу.
Конец представления о будущем.
Она взяла мою руку за два пальца и вела меня, как мальчишку, за собой. Мне хотелось, хотелось, хотелось такой вечности. Больше всего в жизни.