Война без края и конца,
война без устали, до ража,
до обожженного лица,
где объяснима даже кража,
где даже пленных не берут,
какой скажите прок неволи,
где любишь даже подлеца —
таков сюрприз у зова крови.
Бурлит, бурлит стремнина битв.
Убить готовы за обманы,
за то, что пахнут не твоим,
твои казалось бы карманы.
Смертельной раной может стать
царапина простого слова,
когда согретая кровать
играет роль семьи и крова.
Любой ценой, как есть любой,
но получить свое, по праву —
и обрести на век покой,
и закрепить трофей в оправу.
Двум равенствам в мирУ не жить,
и стало чувство полем брани,
та, что могла без весел плыть,
вдруг балансирует на грани.
И крови пущена река,
во имя ли, а чаще против,
из друга делает врага,
одним любимым озаботив.
Бурьяном зарастает все,
в пылу времен сердечной смуты,
смелее плоть грызет зверье,
и тяжелеют к ночи путы.
И Ника — флаг для передач,
она — парламентер усталый,
сегодня смех, а завтра плач,
в итоге ей прибыток малый.
Трубит, трубит горнист зарю —
бойцам любви уйти умытым,
а если тем, что на краю,
то им не быть в ночи убитым.
Война миров, война сердец —
нет продолжительнее кросса.
Любить, а может не любить —
нет кровожаднее вопроса.