Протуберанцы слов рвут бешеные струны,
а вены режет бритвой досужая молва.
-Владимир, свет Высоцкий, с кем спит твоя Фортуна?
-Да знаю, баба-стерва, но новость не нова.
Таскал ее за косы, бывало… с перепою,
букет к 8 марта не пробовал дарить —
так эта дама всюду таскалась вслед за мною,
но бросила, поганка, как стал ее любить!
Капризною девчонкой была Фортуна с роду
изменчивый характер ее известен всем.
Горит под песни принца почище водороду,
но быстро остывает, когда ты нищ и нем.
Красивая прическа, точеная фигура
и туфельки на шпильках, и роза в волосах,
Она вполне блондинка, хотя совсем не дура,
развешивает шансы в удаче на весах.
Ушла, оставив щедро дареные подарки,
и даже напоследок не стала целовать.
Умчалась без оглядки на новой иномарке,
осталось разгильдяю на лаврах почивать.
Гасил себя, признаюсь — задет был за живое,
но долго без Фортуны не смог я зажигать.
Пусть даже бабье племя стервозно, но порою
для них из сердца замки так тянет воздвигать.
Струны гитарной хрип вибрирует под кожей,
дрожит в душе, играя, натянутая нить —
с ней даже пара дней, друг с другом не похожи.
Как можно эту бабу на прочих заменить?
И что же, что гуляет с кем попадя, порою,
и часто дарит ласки неведомо кому,
в душе я ведь не жадный — вернется, дверь открою.
Я сам поди — не ангел, подуюсь, но приму.
Наверное кому-то покажется странным это, так называемое посвящение. Кто-то сочтет строки пародией, кто-то смешной потугой, кто-то возможно назовет меня жертвой популизма имени, кто -то быстро навесит ярлык эпигонства. Каждый волен думать так или иначе, но…
У меня есть оправдание на все обвинения, и совесть может спать спокойно. Дело в том, что живы мои воспоминания о Высоцком, детские, по сути неосознанные, они существуют на грани слухового восприятия и энергетики звука. Я плохо помню его лицо, как бывает часто во сне, не помню подробности того, единственного концерта, лишь свои впечатления.
Не помню сколько было мне тогда лет, может 10 или 12, или меньше. Спортивный зал завода «Гранит», что расположен на окраине Ростова-на Дону, и на котором всю жизнь проработали мои родители, часто превращался в актовый зал. Директор завода не жалел денег, в отличие от нынешних, на досуг работников, баловал порой вот таким редкостными гостями. До сих пор теряюсь в догадках, как могла возникнуть у него сама мысль пригласить выступить с концертом Владимира Высоцкого. Статуса официального певца тот не имел, ходили по рукам только магнитофонные записи, но слава богу, что это не помешало выбору.
Вход был совершенно свободным, двери открыты весь концерт — заходи-не хочу! Заходило много народа, выходить никто не стал, зал был забит до отказа. Родители меня не взяли, да и пошли на концерт скорее не из интереса к творчеству Высоцкого, а просто из любопытства. Тогда массовые культурные мероприятия были даже обязательны к посещениям — не мог быть зал полупустым, когда все оплачено. Профком сказал: «Обеспечить явку», и явка была стопроцентная. Но детворе приказы не дают, и интерес к этому выступлению изначально был из разряда «не разрешено, значит стоит поинтересоваться». Прилепились стайкой на галерке, у стеночки, чтобы в случае чего быстро выпорхнуть на выход, благо было лето, жарко и на двери никакой охраны.
И вот оно началось, действо, иного слова и не подобрать, по ощущению воспоминаний. Я не могу сейчас перечислить песни, которые пел на том концерте Высоцкий, но могу сказать, что все происходящее меня захватило сразу, и было проглочено жадно, безоговорочно, все до последнего жеста. Владимир был прост, много разговаривал, шутил со сцены и совсем не похож на типичного массового певца того времени. Его раскованность и радушие к слушателям покоряли. Голос. Голос, о котором так любят спорить, его по сути и не было, как такового, он казалось был неотделим от сути певца, и словно аурой окутывал Высоцкого, когда тот пел. Разве мог иной голос спеть подобное? Энергетика пения была столь сильна, что ею зал был взят на абордаж с первого аккорда гитары.
Я стояла, как завороженная, многих фраз не понимала, но это не мешало, затаив дыхание вслушиваться в слова, такие незнакомые и хлесткие. Их смысл проступил гораздо позже, но рожден был именно тогда. А еще я помню ритм игры. Помню, как металась рука Высоцкого по грифу гитары, как с надрывом звучали ее струны, казалось, что они вот-вот лопнут от напряжения, и сердце замирало в ожидании этой неизбежности — не может же такая вибрация не прерваться в самой высшей точке! Но нет, песня закончена, заключительные аккорды та-да-да-да, и оглушительная тишина в зале, затем гром аплодисментов, а струны целы. Немыслимо! Записи не могут передать колдовство живого звучания. Это понимаю, когда слушаю песни Высоцкого сейчас.
Мне бог не дал таланта пения, но дал возможность впитывать фибрами души все, что ей близко по мироощущению. Высоцкий смог просочится в детскую душу своим взрослым миром, он пропущен сквозь фильтр памяти, и его энергетика живее живых.
Это стихотворение, словно не спетая песня самого Владимира Семеновича ею навеяна, ею пропитана, ею создана. Не судите строго, не ройтесь в рифмах, оно рождено именно в таком виде, с такими каплями стилизации, с такой иронией. Все записано с чистого листа. Долго не могла озвучить, да и сейчас потребовалось это прозаическое сопровождение, иначе бы не решилась.
Думаю, только сам Высоцкий мог бы этак похлопать автора по плечу и сказать:» Ну, ты даешь! Это же чистое вранье». Пусть это не песня, но кто скажет, что такая песня не могла быть им спета? Фортуна его жаловала при жизни, но их взаимоотношения конечно — дело личное. Лишь фантазия смогла на них покусится. А какой с нее спрос! Она — девка легкомысленная.