2
На следующий день они прыгали из окон. Учились «обезьяним» приёмам спасения самих себя.
Они доставали из тумбочек, расставленных по второму и третьему этажам, большие матерчатые оранжевые цилиндры, похожие на диванные пуфы. Крепили специальные карабины за скобы ниже подоконников и выбрасывали оранжевые цилиндры за окна. Цилиндры в полёте раскручивались, расправлялись в трубы, ударялись концами о землю и надувались на земле обширными страховочными подушками.
Офисная братия, широко расставив локти, весело прыгала в оранжевые трубы, плюхалась на тугие звенящие подушки, как на детских надувных городках, выкарабкивалась, довольная приключением. Мужчины издавали индейские боевые кличи. Некоторые женщины визжали. Все сотрудницы женщины нарочно одели брюки. Прыгать из окон всем явно нравилось. Лишь парочка каких-то неизбежных неудачников умудрилась получить вывихи: потери минимальные.
А перед этим они учились покидать здание по сигналу тревоги. В течении расчётной минуты. По лестницам. По двум широким — основным. И двум узким, боковым — аварийным. Они дружно шаркали по ступеням, переговаривались, даже пересмеивались — создавали тот самый человеческий гул снявшегося с места людского роя.
Едва раздавался сигнал, они двигали стульями, срывались с рабочих мест, как школьники, убегающие из классов на перемену. На аварийных лестницах они были особенно похожи на школьников: старались держаться парами, по двое на ступеньку — так эффективней, так я их инструктировал. На третий раз почти получилось уложиться в минуту. Секунд десять я простил. По крайней мере они теперь знали, как это делается, как происходит — немедленная эвакуация.
А ещё раньше, в самом начале «рабочего дня», меня принимал в своём кабинете начальник службы безопасности банка. Для «согласования действий». Хоть мне, в сущности, нечего было с ним согласовывать. Крепкий пожилой мужчина вращался в кресле, невставая делал чай, угощал, «налаживал отношения»:
— Пейте, настоящий чёрный байховый. Не какой-нибудь…Приятели шлют из Средней Азии.
У него наверняка было полным-полно приятелей. Друзей — вряд ли. Не те были глаза. А он, оказывается, когда-то знавал и моего отца:
— Достойный человек. Отличный специалист. Мы, тогда ещё молодёжь, с него пример брали. Учились…Да…Как быстро время-то летит…
Воспоминание.
Мне снова десять лет. Мы с отцом едем в троллейбусе.Отец ведёт меня к местам между средней и задней дверьми и показывает на три сиденья слева, ближе к проходу:
— Запомни: эти места самые безопасные. И то место, на котором мы стоим. Такова статистика несчастных случаев. Статистику вели у нас и в Греции — там используют такие же троллейбусы нашего производства. Люди на этих местах почему-то всегда выживали. Во всех авариях, при пожарах и даже в единичном случае взрыва.
Через пару остановок мы садимся: папа — на самое безопасное место у прохода, я — на место рядом, у окна. И отец рассказывает мне, как правильно группироваться перед неизбежной аварией, перед столкновением, которого не может не случиться. Как складываться, если сидишь. Как приседать, если стоишь. А потом, когда мы уже почти выходим, отец говорит мне:
— Пойми, выживание — это вопрос эволюционный.В основе — умение приспосабливаться и умение правильно реагировать в критической ситуации. Выживает не тот, кто сильней — заблуждение. Выживает и побеждает в эволюционной борьбе тот, кто лучше приспосабливается. Человечество создало себе искусственную среду обитания с совершенно особенными опасностями. В условиях искусственной среды обитания существует своя особенная система эволюции. Выживает тот, кто знает и умеет, тот, чьё знание и умение стали привычкой.
Я слушаю отца, я не уверен, что всё понимаю, но плотно укладываю его слова в копилку памяти.
Конец воспоминания.
Начальник службы безопасности банка, когда-то знавший отца, продолжал быть дружелюбным. Он, вероятно, уже и меня зачислил в густые ряды своих приятелей. Частые штабеля. Мне было всё равно, я слушал почти молча.
— Позитивная у вас деятельность.
Я пожал плечами.
— Но, с другой стороны, вам учения — нам заботы. Когда офисы опустеют, компьютеры останутся включёнными — и нам за ними приглядывать. Моим сотрудникам. А то ведь…мало ли что…Проникновение, а там — деньги…Большие деньги…
Я думал о том, что начальник службы безопасности умеет говорить как-то неестественно. Но в приятельской оболочке. Я поставил чашку и засобирался уходить. Он как-то преувеличенно вздохнул:
— Да, пора.
— Начнём сейчас, — ответил я. И снова подумал о том, что глаза этого человека совершенно не те, не сочетающиеся с ним самим, живущие своей, другой, не зависящей от происходящего жизнью. Спокойной и холодной. У человека с такими глазами не может быть друзей. И я ушёл.
По пути к пульту аварийной сигнализации я размышлял о своих собственных глазах: вероятно, и мои глаза такие же, нерасполагающие дружбе. Но мне это было совершенно безразлично. Я только улыбнулся.
