1.
* * *
То ночь была, под Новый Год,
Еще не ночь, наверно, вечер,
Снующий с елками народ,
Готовился к веселой встрече.
Я ждал, когда мой мерседес,
На мойке приведут в порядок,
И ножек женских, стройный лес,
Магнитил то и дело взгляды.
Ко мне, шатаясь, подошел,
Какой – то человек неброский,
Смотрю, одет он хорошо,
Немного пьян и низок ростом.
Он сигарету попросил,
Курить – то у меня нашлось,
Сказал: «Я долго колесил…»
Вот тут – то, все и началось.
* * *
ОТКРОВЕНИЕ НЕМНОГО ПЬЯНОГО ОПРЯТНО, НО НЕ ОЧЕНЬ БОГАТО ОДЕТОГО ЧЕЛОВЕКА.
Момент падения – прекрасен,
Ты думаешь грустнее взлета?!
Нет, не болтаю я напрасно,
Летать — давно моя работа.
Ведь, в сущности одно и тоже,
Одни и те же ощущенья,
Взлетел…
И — страх!…
Избави Боже!
Нам ощутить момент паденья.
И этим страхом постоянным,
Ежеминутно сердце полним,
На время телом забываем,
А сердце помнит, сердце помнит.
Бравадою в глазах любимой,
Или за дружеским застольем,
Мы страхи пропускаем мимо,
А сердце помнит, сердце помнит.
2.
Мы воспаряем в поднебесье,
Ни сил, ни дружбы не жалея,
И нам грохочет разум песню,
Лишь сердце, вдруг, от страха млеет.
Что нужно этому мотору?!
Который так силен и дерзок,
Не бойся, упадем не скоро,
И снова я к вершине лезу.
А сила воли все разрушит,
Ведь цель – оправдывает средства,
Душа кричит тебе: «Послушай!
Послушай, же, что скажет сердце!»
Нет — синтементы здесь не в моде,
Я на вершине отогреюсь,
Под солнцем, при любой погоде,
И ты поймешь меня, надеюсь.
Все там!
До треска!
До предела!
Полет души, уже не важен…
Не получилось,… не взлетела…
Послушай же, что сердце скажет!
Ну не к чему мне эти страхи!…
Не уговаривай, не надо,
И надоели — «Охи»… «Ахи»,
Не скоро нам придется падать!
Я воспарю! Я знаю это!
Не зря я столько сил потратил!
Вершина рядом!
Рядом, где – то!…
И сердце, вдруг, сказало:
«Хватит.».
Не ожидал такого краха,
Забыл, что, где и как нарушил,
Глаза — наполненные страхом,
Искали в синем небе душу…
Вершины так и не увидев,
Досадуя на сердца слабость,
Летел в отчаянной обиде,
Забыв про песни и про радость…
3.
Душа звучала в этом небе,
Божественною музой Баха,
Он о прописке…и о хлебе…
Все думал, сам не свой от страха…
Пытался вспомнить или сделать,
И шепот тот в груди услышать,
Ему, лишь, тело в уши пело…
Душа, летела…
Выше…
Выше…
Поверь, я сам вот так, однажды,
Взлететь, как думал я, пытался,
Меня здесь всякий знал и каждый,
И уважал, тире, боялся,
Мой взлет мучителен и сложен,
И в слепоте, в чистогане,
В костюме сером, в чистой роже,
Всегда заряженном нагане…
Ах, как же,
как же,
как же…
Я мог так глупо заблуждаться?!
Предать…и не заметить, даже,
В постели с подлостью остаться…
Всего однажды…
миг короткий…
Парил свободно, словно птица,
И дело тут совсем не в водке,
Мне этот миг поныне снится!
Боишься, только до границы,
Когда ты четко понимаешь…
Что так летают только птицы,
И…
Ты летаешь, брат!
Летаешь!…
Ну, что ты смотришь так надменно!
С тобой себя я трачу даром,
В тебе не видно перемены.
Смотри!
Меня зовут Икаром!
4.
Все врут, тогда я не разбился,
Живой Икар еще на свете,
Признайся, что тебе я снился,
Меня узнают только дети!…
Теперь тебе Париж далекий,
Да формы дамочек роскошных,
Среди таких же одиноких…
Я знаю, самому, ведь тошно…
Я вижу, напрягаешь крылья,
И думаешь летать умеешь,
Ты лучше вспомни, как вы жили…
О времени, о том, жалеешь?
А летом?…
На площадке школьной,
Когда так нужно было мало,
Взмывая ввысь, мячом футбольным,
Твоя душа к мечте летала…
Не помогает?
Вижу,
Вижу…
Такими не бывают царства,
Таким бывает только грыжа,
На лацкане у государства…
Но, чтобы больше Вас не мучить,
И чтоб собой не портить климат,
Со временем и Вас научит,
Неутешительный мой вывод.
Не ощущая страха смерти,
Без всяких там приспособлений,
Летать Вы можете, поверьте,
Свободно, лишь в момент падений!
* * *
Мне надоело слушать эту
Словесную неразбериху,
Да, я когда – то был поэтом,
Но он во мне свернулся тихо.
5.
Мне стало жаль того «Икара»,
Что драл минут пятнадцать глотку,
Его постигла Божья кара,
Я денег дал ему на водку…
Мой Мерседес подходит плавно,
Но сердце ноет неприятно,
Все могут говорить о главном,
Нет, он не бомж, одет опрятно.
* * *
Как классно, ехать в дорогой,
И навороченной машине,
Акселератор в пол ногой,
Поддай мощи уснувшей шине!
И, что – нибудь повеселей,
Включить на весь объем салона,
Души и тела не жалей!
Ой!
Что – то в сердце…
Вроде стона…
А…мною встреченный мужик,
Меня он растревожил все же,
И снова…
Стон…
А может крик…
Да это ж – страх!
Избави Боже!
Скрип тормозов,
бордюр,
кювет…
Очнулся,
значит, жив остался,
Была машина,
больше нет,
Я не на шутку испугался,
Не нужно скорой и ГАИ,
Пусть будет только Бог свидетель,
Так,
вылезай,
теперь вали,
Куда?…
Куда?…
Конечно к Свете!
6.
Забытые уже давно,
Оставленные дни за бортом,
Здесь не война, не казино,
Адреналин другого сорта!
Та пацанячая отвага,
Которую и впрямь забыли,
Рубли – не деньги, а бумага
Как молоды когда — то мы были!
Зачем бегу в ночной тиши?
В пальто, запутываясь полы,
На тротуарах ни души,
А мне все кажется – я голый.
Толкает в спину, что меня,
В груди так яростно клокочет,
Как пиво с водкою, пьяня,
И отпускать никак не хочет?
Да, ладно, после разберусь,
Бегу я, словно лев из клетки,
Бегу, бегу, не убегусь,
Конечно.
К Светке!
К Светке!
К Светке!
Когда – то был я одинок,
И этим очень уж, гордился,
Любить пытался, но не мог,
Но про нее мне сон приснился…
Я не робел, но не хотел,
Ей портить жизнь в семью влезая,
Я только лишь, в окно глазел,
О чем мечталось мне? Не знаю.
Но как – то раз, случилось так,
Я понял – снова я влюбился,
И муж ревнивый, но простак,
И я ее, ей – ей добился!
Я по закону гор украл,
Ее из мужниного дома,
Кораллы как у Клары Карл,
И все помчалось по другому.
7.
Мы жили в жуткой нищете,
По нынешним моим размахам,
На высоченной высоте,
И не подверженные страхам!
Какие страхи могут быть?
Страх!-
Он подогревает чувства!
И это я хотел сменить?
На «бабки»,
доллары,
«капусту»?
Мне скажет кто – то: «Ты — подлец!»,
Я это сам в вину вменял,
Я был – поэт, а стал – купец,
Любовь на деньги променял.
Пожить хотелось, знаешь, то же,
Нет,
чтоб не так,
а как другие,
Костюмчик,
мерс,
с побритой рожей,
Еще найдутся дорогие.
Да! Я предателем, наверно,
В тот вечер Светке показался,
Нет! Утверждение – неверно!…
Тогда им стал,
так и остался…
Но я не зря, не зря, я чувствую,
Так долго в эту даль бегу,
Сейчас туда, в калитку узкую,
Я все спасти еще смогу!
Все правильно, и окна темные,
И занавески помню те еще,
Луна над крышею огромная,
И флюгер старый – мое детище…
Постой, теперь еще припомнить бы,
Как я писал в любовном кружеве?…
Я звал ее…
А как забыл…
А! вспомнил – «Черная Жемчужина»…
8.
* * *
В законах арифметик замкнутых,
В пространстве зеленью завьюженном,
Под камуфлированным бархатом,
Хранится «Черная Жемчужина».
Ее полет в явленье призрачном,
В походке допустимой смелости,
И взгляд – не волен и не вымучен,
Как нагота осенней прелести.
Я видел в жизни много жемчуга,
Красивого и бестолкового…
Идти по следу этой женщины,
И не иметь другого повода.
Не сокращая расстояния,
Касаясь взглядом незамеченным,
Победы, разочарования,
Мы не знакомы и не венчаны.
Мне хорошо, когда дрожу душой!
Она песчаная, поверь, душа поэтова,
И жить с тобой в пространстве хорошо,
Дышать прекрасно и любить, по этому…
Не отвергай ухаживаний ангелов,
Они – мои, пусть чуточку лукавые,
Не мы здесь устанавливаем правила,
Ссылаясь на закон и мысли здравые.
Придумано общественное мнение,
Придуманы уставы за заборами,
Рассвет холодный, лунное затмение,
Не нам менять за кухонными спорами.
Накроет небо ранний вечер тучами,
И скоро лужи затвердеют стужами,
Удача мне дарила только лучшее,
И одиночество, и «Черную Жемчужину»!
* * *
А что скажу я ей теперь?
С чего начать? Просить прощения?
Ну ладно, пусть откроет дверь,
Слова, подскажут ощущения.
9.
Не смело я стучал в окошко.
Там тишина,
за ним — ни звука,
И с каждым стуком по немножко,
Качало сердце грусть разлуки.
Вопросы «Как?», «Зачем?», «По совести ль?»,
Себе уже не задавал я,
Похоже, строчки этой повести –
Начало моего подвала.
* * *
Рассвет подернул небо розовым,
Умыл меня с травою сочною,
И стала голова тверезая,
А где же был я этой ночью?
Машину помню и аварию,
Бежал и что – то про поэта,
Я сам с собою разговаривал?
Сижу в бушлате, горы где – то.
Я вижу их как на ладони,
Вершины в облаках купаются,
А то, что на восточном склоне,
В деревню молоком спускается.
Да это не деревня вроде,
Церквей не видно – Минареты,
Народ вооруженный бродит,
Где родина?! Откликнись, где ты?!
И тишина, ей Богу странная,
Казалось бы – люби и радуйся,
Но перепонка барабанная,
Бьет в голову под сорок градусов.
Я будто пьян, в шальном безветрии,
И не могу настроить зрение,
И эти номера – не метрики,
А выстрел – не стихотворение.
Ну, как же я забыл об этом времени?
Беспамятство давно уж не в цене,
И первая строка стихотворения:
«Давайте не встречаться на войне…»
10.
Лишь первая, а дальше — как обрублено,
Как горским незаточенным ножом,
Из мозга латку выхватили грубую,
Где умер я? И где я был рожден?
И сколько было книжек перелистано,
Чтоб этот стих найти и перечесть,
Но эта – первая, так искренне написана,
За это автор Вам хвала и честь!
Тогда плодились кворумы и партии,
Писались новые в политике холсты,
Чтоб веру дать моей солдатской братии,
Я роздал им «волшебные листы».
Сказал: «Пишите и желанья сбудутся»,
И выпотрошил новый свой блокнот,
Вокруг меня стояла юность сгрудившись,
Не думал я, что попаду в цейтнот.
Закончилась успешно операция,
Мы всех живыми, привезли домой,
Но связывается командир по рации:
«Не бойся, я и с честью и живой…»
Не понял я тогда его намерений,
И не придал значения словам,
Прошло с того уже не мало времени,
Мы встретились, решили — в ресторан!
И вспоминали, пили водку горькую,
Он мне напомнил странный разговор:
— Бумажки помнишь?
— Помню.
— Было сколько их?
— Не знаю, ты ж сказал, что это вздор!
Они должны были надеяться на лучшее,
Что было там, я даже не читал,
Я их бойцам раздал, чтобы при случае,
Любой из них — желанье загадал.
— А я прочел, прочел сердца отважные,
Ты не поверишь, тут не пить, не петь,
В листе блокнотном значилось у каждого:
«Иль с честью жить, иль с честью умереть»
11.
Теперь они все по стране разбросаны,
Кто в бизнесе, а кто попал во власть,
Тогда считали их молокососами.
Нет!
С честью жить!
И с честью умирать!
* * *
РАССУЖДЕНИЯ НЕТРЕЗВОГО НЕУДАЧНИКА О ЖИЗНИ, ТЕАТРЕ И ФУТБОЛЕ (ЕСТЬ ПОДОЗРЕНИЕ БЫВШЕГО ТЕАТРАЛЬНОГО АКТЕРА ИЛИ РАБОТНИКА СПЕЦСЛУЖБ)
Не интересно жизнь играть,
увы,
на театральной сцене,
Где понарошку умирать,
Где противостоять измене,
И мастерство, и высший класс,
Правдиво выданное чувство,
Опять же,
как в футболе пас,
Футбол – игра,
Театр – искусство!
Жить – вот работа из работ!
Веселая и заводная,
Скажу потом про жизни борт,
Живите так, чтоб вас играли!…
Чтоб интонаций ваших суть,
Старались передать со сцены,
Потея,
«Где… и как вздохнуть…»
Себе не лгите, — непременно.
Без этого нельзя играть,
И жить нельзя на сто процентов,
Любить, страдать и побеждать,
И счастья ощущать моменты!
Я не в нотациях тружусь,
Кому нужна мораль нотаций,
В наставники я не гожусь,
Да и в герои тоже, братцы.
12.
Так, поделился парой строк,
И я, за каждую отвечу,
Жить мог, порой, порой не мог,
Но точно знаю – время лечит.
Успеет ли, — вот, в чем вопрос!
Его нам не решить – я знаю.
Услышит ли оно наш SOS,
Мы никогда не угадаем.
* * *
Вечер, что утро ни дать ни взять,
Будто во времени этом прореха,
Я возвращался туда опять,
И как ни крути.
За любовью ехал.
В этом моменте, деньгами сыт,
Думал, войду в ту же воду дважды,
И этот кусок, что в груди стучит,
Я был уверен, он мне, не откажет.
Вроде бы,
было б — то,
где?
к чему?
Разве найдешь ее в пятнах хаки,
Но повезло, вдруг, ни мне – ему,
В болоте сорвал он алые маки.
Солнце согреет морщины лба,
А мне приятно на солнце морщиться,
Любовь на войне…
больше, брат, чем судьба,
Ты любишь!
Хоть и любить не хочется.
И сердце шарахает молотом в грудь,
И ребра трещат под его ударами,
«Милый» – шептала она: « Не забудь,
Мы не умрем и не станем старыми.
Мы будем жить, и держаться покуда,
Тела перемешаны наши и души,
Мы появились с тобой неоткуда,
Но нам есть куда, милый, только послушай…»
13.
Падали повести зимней капелью,
Жар, унимая прохладною марлей,
Я проживал в офицерской келье,
После ухода я так написал ей.
* * *
В окнах окрашенных розовым,
Солнце рассветом умоется,
Мы небольшими дозами,
Сон прогоняем тайком с лица.
Ночь не запомнилась музыкой,
Только… прикосновеньями,
В утренней пене окно открой,
Не по имени, местоименьями.
И ныряя под струи прохладного неба,
Полюбить бы, как раньше, весь мир!
Но.
Полосатые дни, как бока у зебры,
Вас остановит команда «Смирно!»
В такт бегу рок – н – рольный, не вальсовый,
Глупых слов, отбивая пустые мячики,
Этот фильм во всем мире прослыл бы кассовым,
Что там «Головы…» и «Сердца горячие».
Мы парим, научившись держать равновесие,
Может кто – то от зависти лютой корчится,
Жить приятно, тепло и весело,
Очень чувствовать это, братцы, хочется!
Затирая улыбки замазкой работы,
Пьют вокруг человеки бульон этот жирный,
Эх, друзья, дорогие! Мне б ваши заботы!
Нас всех остановит команда «Смирно!»
Гнусавый сосед монолог жует,
Не видит он неба и цвета травы,
Он мне говорит про село свое,
Перебиваясь то «Ты», то «Вы».
Но даже в команде, да, резкой и грубой,
Есть, своя прелесть, мною замеченная,
Рядом с плечом моим – милые губы,
Случайным обманом – неловкость вечная.
14.
Рядом нам не стоять ты думала!
Здороваясь, быстро бежала мимо,
Но армия утром, вот так придумала,
Я обожаю команду «Смирно!»
* * *
Нет не в обиде я на полковника,
И на нее я недолго хмурился,
Ведь у нее будет много любовников,
Как простоты на всякого мудреца.
Сбиваюсь с размеров и рифмы путаю,
Что же не верить теперь никому?
Плевать!
Пусть теперь все так перепутано…
В любовь я не верю!
Я любовью живу!
ИСКРЕННЕЕ ЖИЗНЕННОЕ УБЕЖДЕНИЕ МАЙОРА,
1962 ГОДА РОЖДЕНИЯ, НАСТАВНИКА МНОГИХ СОПЛИВЫХ ЛЕЙТЕНАНТОВ, КОТОРЫЕ, ДОСЛУЖИВШИСЬ ДО ПОЛКОВНИКОВ, ЗАБЫЛИ ЕГО ФАМИЛИЮ.
Я давно себя приучал,
к подлости,
лжи
и друзей предательству,
По этому выстоял, не упал,
И сам научился очковтирательству.
Подлость!
Вот, ведь, хитрая вещь!
Дай пол мизинца и руку оттяпает,
Душу от подлости нужно беречь,
А то, на нее претендуют всякие!…
Трудно,
конечно же, трудно порой,
Тихо, но стойко остаться честным,
Только гора не сойдется с горой,
А подлость с трусостью знают место.
Знаю и я, где собирается шабаш,
Этих уродов, мне ненавистных,
Распускают они свои руки – крабы,
А я, буду бить их!
И ныне и присно!
15.
За глупость воспримут надутые трусы,
Что думают, где – то под крышей греются,
Мне палочки крабовые, и укусы
Не нравятся!
И им нельзя надеяться,
На то, что сломаюсь я, и привыкну,
К подачкам их мнимой благотворительности,
Мною уже заплачен выкуп,
Заплачен сполна!
И, иже еси…
ПЕСНЯ СТАРШЕГО ЛЕЙТЕНАНТА УВОЛЕННОГО ИЗ АРМИИ С ПОЗОРОМ, НЫНЕ ПРЕУСПЕВАЮЩЕГО БИЗНЕСМЕНА. ПОСВЯЩАЕТСЯ БЫВШЕМУ НЕ ОЧЕНЬ ХОРОШЕМУ ТЕХНИКУ САМОЛЕТОВ, ПОСЛАННОМУ НА РАЗВАЛ АРМЕЙСКИХ ВОСПИТАТЕЛЬНЫХ СТРУКТУР И ДОСЛУЖИВШЕМУСЯ ДО…ОЧЕВИДНО С ЗАДАНИЕМ СПРАВЛЯЕТСЯ.
Я обедаю в «Греческом Зале»,
И плевал я на литературу,
В детстве умные унижали,
Двойки ставили по физкультуре.
Падежи и предлоги – на фиг,
Сдачу в кассе всегда сосчитаю,
А гаишники сумму штрафа,
Назовут. Вот тогда и узнаю.
Подают мне команду «Смирно»!
А для умников все не просто,
Ничего, что тупой и жирный.
Но зато я с бешеным ростом!
Ведь обедаю ж — в «Греческом зале»!
Ну а умники, пусть злословят.
Если б чище мне зад лизали
То, наверное, был бы полковник,
Не найду я с умными сладу,
Чтоб они никогда не забыли,
Как меня по этому заду,
Будут бить, гады, бьют и били…
16.
* * *
«Водитель Ваш принес цветы,
Сказал, что с мерсом все в порядке…»
О, Боже мой! Нет! Снова ты?!
Откуда взялся это дядька?
Передо мной стоял опять,
Поэт мой, давешний, читака,
Я ничего не мог сказать,
Но знал, сейчас полезу в драку.
«Не кипятитесь господин,
Я драться с Вами не намерен,
Вы, здесь одни, я не один,
Давай, давление измерим.»
Не мог я ничего понять,
Все перепуталось мгновенно,
Но не начнется ж все опять?
Нет, повторится непременно!
«Ну, хорошо. Поговорим,
Нигде мы с Вами не встречались,
Вы любите ночной экстрим,
А я к Вам проявляю жалость,
Нельзя себя так не беречь,
И по ночной Москве кататься,
Не к нам, а в гроб так можно лечь,
И за рулем нельзя пугаться.
Не стоит, так же ворошить,
Давно залеченные раны,
Воспоминаний потрошить,
Далеких.
Города и страны.
Нет прошлого уже, ей – ей!
Живи сейчас, и настоящим,
Мерс, все же лучше жигулей,
И не считай себя пропащим…»
Да, знаешь ль ты как я, живу?!
С кем я работаю, встречаюсь,
Так,… по течению плыву,
Мне тошно, братец, ты же знаешь!
17.
«Я не медбрат, давно, я врач,
Хотя не важно это, впрочем,
Лечить Ваш стон, а может, плачь,
Советую, езжайте в Сочи.
Там воздух свеж, вода чиста,
Там пальмы, Красная поляна,
А здесь пока что пустота,
Цепляется бродяга пьяный…»
Так это все же были Вы?!
Я, ведь, мгновенно догадался!
Мне здесь напичкали халвы,
«Нигде я с вами не встречался!»
Я знаю, как я заживу,
Я деньги все раздам бродягам,
А Вашу сладкую халву,
Вкушайте Вы,
вместе с бодягой.
Отшельником я!
В монастырь!
Питаться хлебом и водою,
Мой пыл, пока что не остыл!…
Щас, только Мерседес открою…
* * *
И пыл, давно уже прошел,
И я сидел в больничном сквере,
Как жить на свете хорошо,
Я в это, лишь, сейчас поверил.
Что Хенеси, что самогон,
Дает один, по жизни, градус,
Кто я? И для чего рожден?
Лететь стремиться или падать?
И мне, ведь, не семнадцать лет,
И много теперь добился,
Мне кажется, я знал ответ,
Мне, может он когда – то снился?
В то время, именно Икар,
Во снах ко мне мечтой являлся,
Ну, неужели я так стар,
И так по жизни потерялся.
18.
Хотя все просто,
бизнес,
дом,
Бассейн,
сауна,
постели,
Спортзал,
водичка с серебром…
«Ну, Вы же этого хотели…»
Опять Вы? Доктор…
«Снова я.»
И снова будете смеяться?
«Нет, в парке ждут меня друзья»
А я боюсь один остаться…
Ну, растолкуй мне расскажи,
Ты вечно, что ли бодр и весел,
Не знал предательства и лжи,
И мир весь для тебя не тесен.
Откуда взять огонь в глазах,
Спокойствие, азарт и силу,
Не раз спускал на тормозах,
И газовал, и трудно было,
И не боялся ничего,
И в храм хожу, и в Бога верю,
А вот сейчас трудней всего,
Как будто ощутил потерю.
«Я не архангел Гавриил,
И знаешь, не апостол даже,
Дорог я много исходил…
Послушай!
Может сердце скажет?
Богатый — не порок, мой друг,
Как, впрочем, не порок и бедный,
А разорвать порочный круг,
Ты знаешь, никогда не вредно.
Ты тело согласуй с душой,
Поверь мне, знаю – это трудно,
Иди — где было хорошо,
Но только лишь, не в лес безлюдный
19.
Жить вне людей, какой в том прок?
Всегда толпы бояться шума,
Бывает мир, увы, жесток,
В нем нужно плыть, не прячась в трюмах…
Быть может так, а может, нет,
Нам всем, привычно заблуждаться,
Ведь я всего лишь – человек,
И я хотел бы им остаться…
Ну что ж, старик, давай пока,
Еще и в ночь работы много,
Ах, повалять бы дурака,
И выспаться чуть — чуть. Ей, Богу…»
Но я могу Вас подвезти,
Ведь мы пересекаться будем?
«Конечно, брат,
спешу,
прости,
Спасибо.
На метро я.
К людям.»
* * *
Такая вот произошла,
История в конце квартала,
Моя судьба – меня нашла,
Но потрудился я не мало.
24 января 2008 года.
Ботлих – Москва – Майкоп.