Надя шла по моросящему дождю.
Шмыгала носом, всхлипывала и закрывая глаза, благодарила этот дождь, что он прячет её слёзы.
Ноги, промокшие и озябшие, отказывались идти быстро, впрочем, она была этому рада.
Зачем ей торопиться?! Куда?! И главное, к кому…
А всё так хорошо начиналось.
Октябрь.
Сад.
Рассыпанные на жухлой траве «Китайки»
Она сидела в плетёном кресле и читала Бунина*. Отчего-то захотелось Антоновки, но у неё в саду она не родилась. С соседнего участка свешивалась роскошная лапа этого привлекательного до оскомины сорта.
Решившись на отчаянный, не достойный её изысканности поступок, она быстрыми шагами подошла к забору и потянула за салатовые мячики яблок.
— У меня Антоновка всегда удаётся, -услышала она совсем рядом.
Густо покраснев, Надя почти присела от стыда и, кивнув, заторопилась было обратно.
— Вам сколько яблок –то нужно? Девушка, да Вы что, испугались меня что ли? – мужчина лет сорока пяти широко улыбался и Надежда почти успокоившись, произнесла, да я пару штук, так захотелось друг Антоновки…
Махнув рукой, она ушла в дом, оставив соседа в недоумении.
— Вы в Москву когда? — На пороге стоял тот самый сосед и широко улыбался.
— Не знаю, пока не решила. Может завтра, а быть может и ещё два-три дня тут побуду.
Надя отвела глаза и, растерявшись, даже не предложила гостю войти в дом или хотя бы присесть.
Тот помялся с минуту и, кивнув, вышел прочь.
— Да. Если надумаете, я сегодня в ночь выезжаю, книгу допечатал, пишу, баловство, конечно, но…
В общем, мог бы Вас подбросить до города.
Надежда кивнула, и более не сказав ни слова дала понять, что разговор окончен.
Утро кралось по дачному посёлку неаккуратно и довольно напористо.
В небе, едва оправившемся от рождения солнца, уже полыхала радуга. Капельки ночного дождя, цепляясь за листву, ветки и за всё, что имело хоть какую-то форму, неестественно свешивались и смешно потягивались на октябрьском ветру.
Наденька распахнула фрамугу, но тут же об этом пожалела.
Промозглость осени защекотала щёки, неприкрытую грудь и небрежно прошлась по обнажённым плечам.
Передёрнувшись, Надя закрыла поплотнее раму, поставила чайник и оделась.
Завтракать было слишком рано для неё, Надя всегда была «совой», поздно ложилась, вставала к обеду.
Она была свободной художницей, такой ритм жизни её вполне устраивал.
Всю ночь снился сосед, Антоновка и дождь.
Наденька достала мольберт, и чуть нахмурив молодой лобик, принялась рисовать.
Сколько прошло времени, она не знала.
Только желудок призывно заурчал, напоминая, что его можно было бы и покормить.
Картина была почти окончена, Наденька бросила на соседа игривый взгляд, сглотнула по Антоновке…
На обед был горячий компот из Китайки, бутерброды с сыром и яичница.
Немного подумав, художница накинула плащ, дождя не было, Надя обернула картину скатертью и вышла.
На крыльце она чуть не упала, так как ногами уткнулась в корзину Антоновки.
Сверху лежала записка: «Я уехал, это Вам. Виктор» Далее стоял номер телефона.
— Ну вот, опоздала. – Надя грустно улыбнулась и вернувшись в дом, спрятала записку в карман плаща.
Вечером она брела с вокзала домой, таща в руках перевязанное полотно.
— Алло! Это Ваша дачная соседка.
Добрый вечер!……….
— Картину?! Да что Вы? Только это не сосед….. Виктор ночью на машине разбился… Когда ехал с дачи. Я его брат, Василий.
………………………………………..
Надя шла по надоевшему дождю.
Перед глазами мелькали лужи. Чьи-то сапоги и полусгнившая листва.
Но она не видела ничего…
Слёзы капали, смешиваясь с дождём и разбивались где-то на уровне груди осколками негодования и злости на всех, на всё и на… саму себя.
Небо ругалось вместе с ней, скорбело и бесилось ошалевшими тучами, такими грубыми и такими тяжёлыми…
Вокруг жила осень, суетилась своей повседневностью равнодушная ко всему и ко всем столица…..
А во рту стоял привкус октябрьской Антоновки…