Это было. Послушайте те, кто поверить способен в гадание, в то, что сбыться способно одно роковое судьбы предсказание.
Осень теплая ярко текла, словно лето забыло о времени и уснуло в кибитке листвы, как заложник бродячего племени. Скверик вузовский ульем гудел и студенточек стайка болтливая щебетала, смеясь о простом, все о женском: «Я буду счастливая».
— Может можно о том погадать, из какой стороны ветер странствия принесет конский топот копыт, что везет принца дальнего царствия?
Пошутили, и как на беду, словно дым над пылающим теремом, проявилась цыганка в тени под кленовым желтеющим деревом. И откуда она там взялась? Все укрыто загадки покровами, да и время в сугробах листвы тайну выжгло дымами костровыми.
Темный ворох летящих одежд седина косы черные путает, курит медленно трубку она, а цветастый платок плечи кутает. Я к цыганке, смеясь, подошла.
— Погадай мне! Что в жизни не ведаю?
Юность часто бывает глупа, бесшабашной такой непоседою.
-Покажи мне ладонь!
-Покажу! Погадай мне сивилла на белое. Я колечко за труд положу, что-то утром проснулась я смелая!
Взгляд, как сабля. Его острие расчертило ладонь мне на линии. Онемело сердечко мое, ноготки на руке стали синими. Долго, долго молчала она, головою качала в раздумии. Посмотрела в глаза, и тогда поняла я какой взгляд у мумии.
-Не люблю я людей огорчать, пропуская беду через легкие. На судьбе твоей смерти печать и года без любви одинокие.
— Вот так новость!- и слезы в глазах.
— Погоди! Я скажу тебе, милая, есть на линии сердца твоем завиток, все-же будешь счастливая. А кольцо забери, не возьму! Не беру я на душу греховное. Пусть его для тебя на года освятит пламя свечки, церковное.
То колечко к руке приросло, словно кожа на пальце раздвинулась, и судьба подарила еще — сердце к сердцу с любовью подвинулось. Потекла жизнь спокойно моя, я то счастье секундами мерила, на руках среди белого дня муж носил, и ему я поверила. Позабыла, пылая в любви про пророчество то, обреченное, как на взлете семьи вдруг вдовство жизнь накрыло, что облако черное. Долго выла волчицей в степи, взяв луну себе в помощь, подружкою, да глушила в груди пустоту то спиртной, то кофейною кружкою.
И когда доползла до черты, за которой лишь тьма, да забвение, обожгло руку сильно кольцо, что хранило сивиллы знамение. Заискрил ободок золотой, словно ожили чары кудесника, и мелькнули в сиянье глаза, два знакомых агатовых вестника.
— Не гневи бога!- слышу слова,- Не тебе говорить про нежданное. Ты цени, что сумела найти свое счастье, причем несказанное. Разве мало испито любви из источника истой кристальности? Иль умолкли с ним звуки струи в вашем чувстве такой аномальности?
Этот голос и вправду звучал или было со мной наваждение, только с этой минуты вся жизнь приносила одно наслаждение. Наш сыночек на радость растет, он с отцом, словно с яблони яблочки, и в плечах его тот разворот, на щеках при улыбке есть ямочки. Сердце бьется мое за двоих, ведь на бой этот в церкви венчается. Милый образ любимого жив, и любовь оттого не кончается.
Предсказанье — добро иль беда? Может русло судьбы безысходное?
Сватать сватали после, не шла — сердце было и есть не свободное. Я без весел мужских все гребу, в лодке памяти тень молчаливая, одинокая так же хожу, но я при этом такая счастливая.
Все случилось, как было дано, как сивилла седая озвучила, оттого мою совесть одна мысль о прошлой ошибке измучила. Годы с памятной встречи прошли, и все чаще о ней с грустью думаю. Так хочу тем глазам я сказать:
-Ты прости мне, сивилла за мумию.