— Чёрный цвет всегда означает покорность судьбе и чужой воле, — говорит мой Хозяин. Имени я его не знаю, поэтому зову про себя просто, Хозяин.
Да, именно так, я с ним соглашаюсь, но о согласии не говорю вслух, потому что я для него животное, а язык животных ему непонятен.
Вокруг меня всегда темно, я ничего не вижу. Поэтому и говорить я могу только о темноте и о Хозяине, и только с самим собой.
Меня зовут Икс. Я прикован к стене цепью. Уже много лет. Икс – это имя дал мне Хозяин. «Много лет» — так я определил сам, ибо чувствую, что вырос, словно подсолнух, который когда-то рос в огороде у бабушки.
Те мутные воспоминания детства, когда я видел солнце, траву, деревья, горы, других людей, в прошлом. Они так расплывчаты, что, можно сказать, я там не был.
Ещё я вспоминаю мать и отца. Они относились ко мне всегда хорошо.
Как попал сюда, я не помню.
Помню только, началась война. Потом взрывы…
И вот я здесь.
Хозяин приходит ко мне два раза в день, а может, два раза в год (я не ощущаю времени), он приносит еду. Когда он заходит, я закрываю глаза: свет слепит, делает больно.
Насколько мне известно, Хозяин единственный мой посетитель. Он держит меня на длинной цепи, поэтому я могу перемещаться по тёмному пространству.
Слева от меня туалет. Я хожу туда, натягивая цепь до скрежета звеньев между собой. Справа – туда приносит Хозяин еду. Оттуда всегда исходит яркий свет, который причиняет мне боль в глазах, и я боюсь света. Прямо от меня стена. Я часто подхожу к ней, упираюсь лбом и начинаю думать.
В моём положении только и остаётся думать. Думать ни о чём.
От Хозяина слышал, что я узник. Он ждёт выкупа. И будет ждать до тех пор, пока я не сдохну.
Мама говорила, что смерть – это сон без сновидений, тьма. Мне порой кажется, я давно умер. Это ужасно, конечно! Хотя, откуда мне знать точно?..
Поэтому, видимо, я не плачу о своей судьбе. Чему быть, того не миновать. Хозяин меня кормит, поит. Я остаюсь с самим собой, со мной стены, холодная цепь и вечная тьма. Чего хотеть ещё?
Здесь я вру самому себе. Я хочу, конечно, женщину. Я помню, как засматривался на красивых девочек. И сейчас я вспоминаю одну свою одноклассницу, у меня встаёт, и это приятно. Лучше, чем еда Хозяина.
Придёт время, как я понимаю, и меня выкупят.
Я боюсь этого момента. Потому что яркий свет сделает мне больно. Хотя с другой стороны, я смогу увидеть много женщин. И я готов страдать от боли ради нескольких секунд радости и удовольствия.
Ещё я боюсь зубной боли. Очень часто у меня болят зубы. Просить помощи у Хозяина я не решаюсь. Он не поможет. Как он может мне помочь, я не понимаю? В детстве мама водила к зубному врачу, и врач делала ещё больней! Поэтому я сжимаю зубы, боль делается невыносимой. Когда разжимаю, боль отступает на время. И так несколько раз до изнеможения.
Хозяин иногда ощупывает браслет, к которому пристёгнута цепь, проверяет надёжность замка на ноге. Затем говорит, что после такого грязного животного ему придётся долго мыть руки. Ещё он говорит, что от меня воняет.
Воняет из туалета. А я не говно, я не могу вонять. Хозяин хочет, наверное, меня обидеть. Но я не обижаюсь, потому что знаю: я говном не был и никогда им не стану.
Порой про меня забывают. Это я понимаю по голоду и жажде, которую начинаю испытывать. Малоприятные чувства, но не такие мучительные, если сравнивать с зубной болью.
То, что я не способен видеть в темноте, плохо владею своим телом, ибо ограничен в пространстве, и разговариваю с самим собой, — подобные симптомы, я слышал, говорят о безумии.
— Безумное животное, — отзывается обо мне мой Хозяин.
Интересно, он прав? Или он снова оскорбляет меня? Но я не осмысляю оскорблений, мне всё равно. Я больше оскорбляюсь, когда очень долго не несут еду и воду.
Вот это обидно. Очень! Я готов взвыть. Но не решаюсь. Память хранит те побои, оставленные на спине, когда я только-только был прикован цепью, и я бунтовал. Эти побои более яркие в памяти, чем отец и мать, они ярче, чем красивая одноклассница…
Шок от пережитого был настолько сильным, что я до сих пор вспоминаю это с содроганием в теле, меня передёргивает, и цепь натягивается так, как будто я иду налево, в туалет.
Иногда я слышу стихотворение. Голос принадлежит женщине. Она читает его вслух очень часто. Оно ей, видимо, нравится. Как и мне. Поэтому я выучил его наизусть. Стихотворение звучит так мелодично и красиво, что кажется, оно посвящёно мне. Нет, не этой женщиной, голос которой я слышу, — она, представляется, про меня не знает совсем. Просто, стихотворение, видится, списано с меня. Потому что всё так и есть, но я зряч (уверен!), и я, действительно, животное, понимаю то, о чём говорят люди. Стало быть, Хозяин мой тоже животное, мы с ним говорим на одном языке, но он хочет за меня выкуп, которого нет, и это его злит. Этим мы отличаемся.
Так что я готов ещё раз вслушаться в эти строки – они отвлекают от темноты, заставляют привыкнуть к свету! И тихо читаю про себя:
Многое замолкло. Многие ушли.
Много дум уснуло на краю земли.
Но остались песни и остались дни.
Истина осталась: мы с тобой – одни.
Всё, что миновалось, вот оно – смотри:
Бледная улыбка утренней зари.
Сердце всё открыто, как речная гладь,
Если хочешь видеть, можешь увидать.***
Выйду ли я отсюда когда-либо, или умру – меня мало интересует. Я безразличен к самому себе, я безразличен к Хозяину. Мой мир – моя темнота. Она ограничивает от внешнего воздействия мира, я пребываю на плаву и подвержен любому настроению Хозяина, как корабль в море.
Умение сохранять присутствие духа во мне от незнания и непонимания всех тех событий, что за стенами моей тюрьмы. Мне трудно сопоставить свой собственный голос, кстати, когда я читаю заученный стих, — кажется, голоса неслышно совсем. Даже я его распознаю не органом слуха, а иным, фантастическим чувством.
Тот факт, что я ещё не умер, представляет большой интерес для меня. Это интересует и Хозяина, но он, по-моему, рассчитывает на деньги, они – причина его интереса к моей персоне.
Я, конечно же, не хочу умирать в этой темнице. Моя жизнь ограничена, и я ею довольствуюсь. Но если придётся умереть, то хотелось бы услышать перед смертью знакомое стихотворение из уст незнакомки. Это стало бы моим отпеванием. Уходить из темноты в темноту надо одному и очень тихо, но с уверенностью, что о тебе думают.
***
Когда Хозяин вошёл с едой и питьём, я попросил у него разрешения покончить с собой. Мой момент пришёл, я понимал. Желание жить и умереть боролись между собой.
— Я бы тебе помог, — сказал Хозяин. – Но ещё не пришёл срок.
Он завязал мне руки. И ушёл.
После я услышал знакомый голос женщины, она словно напевала стих, а я не находил себе места, потому что даже задушить себя собственными руками я не мог.
И у меня вырвалось из горла:
— Уроды! Преступники! Негодяи!
Эти слова были направлены во все стороны, кто бы мог меня услышать, и я знал, что ждёт меня после этого. Однако я был готов принять смерть, но не мучительную боль.
Я осознавал, что делаю.
————————
*** стихотворение А. Блока.