По мотивам сюжета оброненного Ольгой Туркиной
Бывают дни, когда всё удаётся, бывают так себе, а бывают просто отвратительные. Вот сегодня был именно такой день. Преотвратнейший. И увидев билетик, Иван Николаевич не поверил. Это был билет из другого дня: мало того, что он был счастливым – цифры его были красивы и зеркальны. 963369.
Иван Николаевич криво усмехнулся и засунул билет в бумажник, прикрыл глаза и упёрся носом в стекло.
День начался с того, что Иван Николаевич понял – их заливают соседи. Капало прямо на него. И вместо того, чтобы умываться, бриться, завтракать, он носился с тряпками и тазами, с кем-то ругался. А на работу прибыл с опозданием, взвинченный и вымотанный. Тут же попался на глаза начальнику, у которого день, похоже, тоже начался «не очень». Начальник орал, а Иван Николаевич стоял под потоком его ругательств. Его опять затопляли. Добравшись до рабочего места и снимая пальто, он понял, что пропали деньги. Специально отложил, чтобы отдать долг, положил во внешний карман. Он вспомнил, что в троллейбусе рядом тёрся парень… Отдал! Жутко зачесались глаза. Казалось, слёз хватит, чтобы затопить весь мир. Разрыдаться! В полный голос! Безостановочно!.. Но главной болью была Леночка. Она вела себя очень странно. Постоянно задерживалась то на работе, то с подругами. Она стала холодной и чужой. Иван Николаевич заподозрил измену. Звоночки, эсэмэсочки. Он хотел заглянуть жене в мобильник, но считал это выше своего достоинства. А заглянув, наткнулся на пароль… Мучался молчанием, выращивая боль в груди. Он так хотел быть рядом с ней. Не представлял себя без милой Леночки.
Иван Николаевич распахнул глаза, когда распахнулись двери.
«Ба! Это же моя остановка!» – выкрикнул он в себе безгласно и бросился к дверям.
Створка с шипением его прижала. Возбудив неимоверную боль в руке. Двери снова открылись и Иван Николаевич стоном плашмя выпал в рыжее месиво снега.
Бумажник вылетел из кармана под нос Ивана Николаевича, предъявив счастливый билет.
Иван Николаевич, постанывая, встал и поплёлся домой, держа в руках счастливый билет, как иконку.
Он шёл и шевелил губами, проговаривая желания, не соображая, что на один, даже наисчастливейший билетик одного-то желания много, – сегодняшний день отупил.
Он говорил: «Пусть с ремонтом как-то разрешится, пусть настанет денежное благополучие, пусть начальство не будет строго, пусть Леночка мне будет верна, верна, верна, и благожелательна… и любящей… И пусть я буду счастливым».
Тут билетик полагалось съесть, но Иван Николаевич не стал, он подумал, что либо зуб сломает, либо поперхнётся. День к этому располагал. Умирать от удушья не хотелось.
Только Иван Николаевич закрыл за собой дверь в квартиру, раздался звонок.
– Кто? – откликнулся Иван Николаевич.
– Сосед.
Иван Николаевич открыл дверь и испугался. На лестничной площадке стоял огромный мужик в спортивных штанах, белой майке, шлёпанцах на босу ногу. Иван Николаевич хотел уже в страхе захлопнуть дверь. С высоты своего утреннего гнева мужик ему казался карликом, но утро кончилось.
– Ты извини, – виновато произнёс сосед и протянул деньги. – Вот. Это за моральный ущерб. А вообще, я строитель, я тебе за вечер всё поправлю.
Иван Николаевич закрыл за соседом дверь и отправился смотреть, разрушения причинённые потопом, теребя купюры. А следов и не было. Небольшое пятно на потолке.
Нервно завибрировал мобильник, выдавая бравурный марш: начальник.
Иван Николаевич с опаской изъял из кармана телефон и, опасаясь подносить близко к уху, нажал «принять звонок».
– Николаич, – голос начальника был сладок. – Прости, что беспокою.
– Ничего, – отозвался Иван Николаевич, напрягшись, такое начало могло закончиться нехорошо.
– Мы тут покумекали на планёрке… ты идеально подходишь на место начальника отдела, – сообщил начальник. – Зарплата повыше, движения побольше, и работа, правда, дёрганнее… Ты согласен?
– Начальник… – Иван Николаевич попробовал приятное на вкус слово, – согласен.
– Ты это… – замялся начальник.
– Да, слушаю вас.
– Ну, во-первых, теперь на ты… – выдохнула трубка. – И… прости за утреннее… Нервы ни к чёрту…
Иван Николаевич был ошарашен, он тоже хотел ответить что-нибудь приятное, тёплое, но трубка уже оглохла.
И здесь всё стало понятно: счастливый билет – он действовал.
Иван Николаевич извлёк билетик, засунул в фоторамку на книжной полке, вместе с портретом Лены.
Пришла… Иван Николаевич тенью появился в коридоре. Обычно Леночка снимала обувь и проходила на кухню, механически отпечатывая поцелуй на щеке мужа. Здесь же, не сняв один сапог, она бросилась на шею и стала покрывать лицо поцелуями.
– Ваня, Ванечка, милый, любимый, – тараторила она, – я больше не буду задерживаться на работе, я хотела сделать тебе сюрприз, хотела заработать немножко больше денежек, чтобы купить тебе ноутбук, – и ткнула пальцем в коробку у двери. – Милый, милый. Ты ведь так хотел компьютер.
У Ивана Николаевича брызнули слёзы, весь сегодняшний день хлынул через слёзные протоки в мути слезинок, он не видел, что жена его тоже плачет, слёзы их смешивались.
Он обнимал её и шептал: «Ну что ты? Что ты, любимая?»
Глубоко ночью Иван Николаевич встал и прошёл к билетику. Он смотрел на него и прислушивался к себе: все проблемы снялись, спокойствие огромной снежной равниной протянулось в нём от края до края. Счастья не было.
«Пусть я буду счастливым», – прошептал Иван Николаевич.
Ничего не происходило, где-то отдалённо эхом металось теперь «я начальник», «теперь у меня есть ноутбук», но он не хотел ни того, ни другого.
«Завтра опять на работу… И не высплюсь, – подумалось вдруг. – А я хочу быть счастливым».
Цифры билетика сложились в улыбку, сам билетик стал очень похож на смайлик. И Ивану Николаевичу послышалось:
«Теперь у тебя всё есть, так будь счастливым!»
Иван Николаевич сморгнул, морок рассеялся.
«Я хочу быть счастливым», – упёрто прошептал Иван Николаевич.
Он достал билетик и запихнул его в рот. Сухость. Безвкусие. Иван Николаевич ожесточённо жевал и в такт работающей челюсти твердил: «Я хочу быть счастливым, я хочу быть счастливым».
Маленький бумажный комочек проскользнул в горло.
Ничего не происходило.