Воробей 2. Расплата.

«…воробьи, вы ж воры, как и я

и у вас воровские замашки

«чик-чирик», видно твой голосок

Так чудён, что не садят и в клетку

Оттого и воруешь, браток, с желторотстства,

Как и я с малолетки…».

Михаил Круг Воробьёв.

Сквозь тюремную решётку под потолком камеры пробивались робко первые лучи весеннего тёплого солнца и, вслед за ними, зачирикал радостно воробей, склёвывая брошенные заранее Андрюхой крошки вчерашней вечерней пайки.

-« Привет, братишка! С добрым утром тебя!» — мысленно поприветствовал его Андрей, обрадовавшись его прилёту.

Андрей с самого детства своего любил кормить хлебом воробьёв, ощущая внутреннее родство своё с этими бойкими, пронырливыми, быстрыми птицами. Задиристыми, шустрыми, резкими в движениях своих, способными мгновенно, оценив ситуацию, принять в самый последний момент единственно верное решение.

Бывало раньше он кормил птиц, с интересом наблюдая, как голубь важно и чинно шествовал к брошенному кусочку хлеба и уже, наклонив свою голову, собирался взять его с земли.Но в этот самый момент, на большой скорости, свалившись в немыслимое пике, подлетал маленький, юркий воробей и, выхватив из- под самого клюва голубя кусок, отлетал с ним на безопасное расстояние. Причём, бывало, увлёкшись этим зрелищем, Андрюха начинал специально подбрасывать куски хлеба всё большего размера и весело смеясь, глядел, как воробьи начинали тяжело взлетать с ними словно груженые полным боекомплектом бомбардировщики с лётного поля аэродрома.

Андрей полностью был поглощён этой картинкой своего воспоминания, когда скрипнула противно, взвизгнув несмазанными петлями, дверь тюремной камеры, перед этим предварительно лязгнув массивным железным засовом, и прервала его воспоминания.

-« Воробьев, на выход! К следователю!» — рявкнул надзиратель.

-« Ну, вот Воробей сейчас иди куда скажут, ты теперь не вольная птица!» — сам себе мысленно сказал Андрюха и направился к двери камеры, открывшейся перед ним.

-« Выходи! Встать! Лицом к стене! Руки за спину! Стоять смирно!» — слушал Андрюха надоевшие ему слова-команды тюремного букваря, летевшие из уст надзирателя.

Он привык уже к передвижениям по коридорам тюрьмы, это совсем не новым было для него. Но только сейчас как-то вдруг и явно Андрюха ощутил, что когда-то и, наверное, весьма скоро его ходьба по тюремным коридорам внезапно окончится раз и навсегда, упершись в одну единственную стенку.

Да, конечно, он знал тогда, вынимая финку, что это был мент, одетый в цивильный костюмчик. Не смог стерпеть Андрюха слова, ранее сказанные ему этим гражданином. Не в его это характере, да и не по понятиям, принятым в круге его общения. Уж если вынул нож – бей!

Андрей подумал, что тогда вышло, как в классической воровской песне поётся:

« Нинка как картинка с фраером гребёт

Дай-ка, Сеня, финку я пойду в обход

Поинтересуюсь, что это за кент

Ноги пусть рисует, чую — это мент».

Только Сени тогда никакого не было, и знал Андрюха уже мента этого, да и в обход не пошёл, а пошёл прямо к ним и, поинтересовавшись, пустил в ход вынутую финку свою.

Так что труба теперь дело его. И хоть уже чуть более десяти лет прошло со времени смерти вождя всех народов товарища Сталина, но, тем не менее, менты за своего убитого товарища сполна попьют Андрюхиной крови.

-« Стой! Лицом к стене! Стоять смирно! » — снова по букварю произнёс команду конвоир-надзиратель, остановив движение Андрея по коридорам Лубянки возле двери кабинета следователя.

-« Вперёд!» — открыв перед ним дверь, скомандовал конвоир.

Войдя в полутёмный кабинет, Андрей увидел следователя в чине капитана, стоящего возле стола с включённой на нём лампой, освещавшей блеклым жёлтым светом папку, на титульном листе которой было написано: « Воробьёв Андрей. 1943 года рождения» и лежащей рядом ручкой.

-« Садись, Воробьёв!» — указал ему на стул, стоящий перед столом, следователь.

-« Я следователь по особо важным делам капитан Воронцов – представился он и добавил, опустив руку на бумажную папку – Ну, а про тебя я много уже чего знаю, как и про дело твоё».

Андрей, присев на стул, промолчал, оценивающе взглянув на следователя.

Холёная, слегка не выбритая, сытая рожа. Уверенная, надменная внешность, едва-едва проступающее сквозь неё некое смакование своего личного превосходства над другими людьми.

Андрей вдруг уловил во внешности следователя определённое сходство с другим, ранее знакомым ему человеком из его детства.

-« Дядя Фёдор! Точно, вылитый дядя Фёдор! » — подумал Андрей, вспомнив детдомовского завхоза из украинского городка Житомира, где он провёл детство своё.

Память вернула Андрея туда, в Житомир, в его двенадцатилетний возраст, в тот самый момент, когда он, пошёл ночью по- маленькому и увидел через освещённое окно продуктовой кладовой, как завхоз их детского дома № 13 дядя Фёдор грузил в вещмешок сало, масло и тушенку.

-« Вот, сука, крысит втихаря – подумал Андрюха – а всегда такой правильный, участливый: «Как дела, пацаны?», « Сегодня дела в поряде?», трещит не затыкаясь». Чувствовалась Андрею неискренность в словах дяди Фёдора, в моменты таких

«дружеских» бесед, какой-то его внутренний корыстный расчет, преследуемой завхозом цели.

Может, пытаясь вызвать в пацане Андрюхе дружеское к себе расположение хотел Фёдор утвердить свой личный авторитет среди детдомовской шпаны, зная то, что тот пользуется уважением среди них.

-« Ну, сука! Ну, дядя Фёдор — «друг», уж я тебе сделаю!» – решил враз Андрюха, тихо проскользнув мимо окна, даже малейшим шорохом не выдав своего присутствия.

Память перенесла Андрея в другой момент воспоминаний его детства, в тот, когда дядя Фёдя, едва сдерживаясь от злобы, пытал его в той самой каптерке продуктовой кладовой: Воробей, твоих рук дело?! Сознайся! Ты сотворил это ночное дело?! У меня весь двор говном из туалета заплыл! Сознавайся – ты сделал? У меня двух пачек дрожжей не хватает на складе!».

-« Ну что ты, дядя Фёдор, как можно? Ведь я и ты, и все пацаны наши знают, что мы друзья с тобой! Ты же вона как о нас заботишься, ни днём, ни ночью покоя тебе нет! Всё работаешь без устали на своём продуктовом складе!» — очень убедительно и серьезно отвечал ему пацан Андрюха, едва уловимо усмехаясь лишь самыми краешками уголков своего рта.

-« Ну, ладно, ладно, Воробей! Понятно всё мне! Аферюга из тебя ещё тот выйдет! брешешь и даже глазом не моргнёшь. Да и, знаю я, замки ты открываешь-закрываешь ловко. Так что кончилась наша с тобой дружба. Всё на этом!» — резко оборвал разговор дядя Фёдор.

-« Чё так сразу и вдруг кончилась?! Да и была ли у тебя-то эта самая дружба ко мне, да к пацанам, а, дядя Фёдор?» — продолжал колоть словами завхоза Андрюха.

Вот так. И вроде бы совсем недавними были эти разговоры, те события детства его, шалости разные на базарах и вокзале Житомира, но как же далеко в прошлом были они от Андрея, от московской Лубянки. И эти события далёкого детства казались весьма незначительными Андрею в сравнении с теперешними серьезными делами, точнее делом, лежавшим в пухлой бумажной папке на столе следователя.

-« Да, Воробей, в этот раз не вылететь тебе из клетки. Жаль, только пожил совсем немного, а так хотелось бы с сынишкой своим воробушков покормить!» — подумал Андрей, вспомнив подругу свою Нину, беременную вроде как от него.

-« Ну, рассказывай, Воробьёв, что ты делал восьмого октября сего года поздним вечером в районе 23-х часов у парадной подъезда дома, где находится квартира гражданки Фоминой Нины? И то кем она тебе приходится? А лучше, возьми ручку, листок бумаги и напиши. Напиши, напиши! Глядишь и облегчишь участь свою!» — начал напористо допрос следователь, окончательно вернув Андрея из воспоминаний его в момент настоящего времени.

-« Ну, что Вы, гражданин следователь, Вы же знаете не писатель я. Совсем не моя тема это – писать. Да и без надобности оно мне!» — ответил, усмехнувшись едва уловимо уголками рта, Андрей.

-« Ты мне эти свои блатные базары здесь брось! Не писатель он! Что, жить не охота совсем? Умереть торопишься?!» — глаза следователя гневно сверкнули в сторону Андрея.

Андрей промолчал, снова вспомнив Нинку и подумав про себя:- « Конечно, чего же не пожить бы ещё? Эх, Нинка, как же приятно было с тобой ощущать всю полноту, краски и радость жизни! Наблюдать, как играет она разные роли в жизни своей, словно знаменитая

артистка советского кино Любовь Орлова. По ходу, Нинка даже круче будет вон, как играла, заигралась и со мной, и с ментом одновременно. Сюжет кинофильма жизней наших лихо закрутила так, заведя параллельные отношения с милиционером. Да и Бог с ней теперь – с Нинкой-картинкой! Всё равно у меня с ней не вышло бы ничего путного. Вор ведь я законный. Так только, изредка с мальцом пообщаться мог бы. Позволь ей, Господи, благополучно разродиться дитём, А мой он, или мусорка того, покойного неважно уже, все одно безотцовщиной ему расти такой же, как и я рос. А мне сейчас всё едино, пиши, не пиши – впереди вышак!».

-« Ну, что будешь писать?» — прервав течение мысли Андрея, спросил следователь Воронцов.

Андрюха только молча покачал головой, глядя прямо в глаза следователю и наблюдая за тем, как тот движением пальца правой руки нажал кнопку звонка, закреплённого внизу столешницы, вызвав в кабинет надзирателя.

-« Вот посмотри, Ваня, на этого бандюгу-аферюгу! Не хочет он писать. Душу свою облегчить не желает. Слушай, Ваня, а может он азбуку, позабыл? Помоги-ка ему её вспомнить!» — следователь Воронцов начал проявлять в разговоре артистические способности.

Андрюха успел только слегка наклонить корпус своего тела вперёд, втянув голову в плечи и прижав руки между коленей, всего лишь за мгновенье до того, как получил сильный удар-оплеуху по затылку.

Тело его, моментально сорвавшись со стула, полетело вперёд, встретив лбом шершавый бетонный пол.

Иван, подняв за шиворот одежды тело Андрея, вновь усадил его на стул.

Из рассечённой правой брови Андрея текла струйкой алая кровь, затекая прямо за ворот его рубахи.

Андрюха поднял руку и, вытерев рукавом, кровь с лица, взглянул на следователя.

-« Ну что, Воробьёв, как азбука? Вспоминается? — спросил Воронцов.

-« Нет, гражданин начальник, некогда мне было в детстве, в детдоме азбуку учить. Да и писатель из меня никудышный, особенно признания чисто, типа, сердечные сочинять. Так что, не трать время зря. Без надобности мне это. Да и тебе тоже», – ответил Воробей.

-«Ну что ты заладил всё-детдом, да детдом! При чём здесь это? Я ведь тоже детдомовский. Да вот только не ворую, в афёрах красивых граждан Советского Союза на бабки не развожу, милиционеров финкой не пыряю!» — продолжил разговор Воронцов.

-« Ну, гражданин начальник, в жизни нашей у каждого волка своя тропа и дело тоже своё. У тебя законы государственные, у меня – воровские понятия. Как вышло, так вышло. У тебя, правда, своя, у меня – своя. Это там, в детдоме мы с тобой по одну сторону были, а теперь по разные. Стол нас сейчас твой разделяет, так что ни на одну сторону не встать нам, ни местами поменяться не получится. Да и без интереса мне твоя сторона стола!» — ответил следователю Андрей, покачав головой, и вытер снова рукавом со щеки своей уже начинающую загустевать кровь.

-« Иван!» — заорал Воронцов, взбешённый словами Андрея, и резко кивнул головой в его сторону, будто посылая зло.

Надзиратель Иван в гимнастёрке с засученными рукавами встал впереди Андрея и начал бить его в грудь, по рёбрам, взявшись за шиворот Воробьёвской рубахи, не давая телу упасть.

Андрюха сквозь дикую боль почувствовал как хрустнуло, сломавшись, ребро и упёрлось ему в лёгкое. Он хрипло закашлялся

Потом надзиратель, отпустив ворот рубахи, сделал шаг назад, размахнулся и со всей си