Чтобы хоть как-то отвлечься, и перестать сходить с ума по призрачному красавчику, с которым мне всё равно ничего конкретного не светит, в сявзи с тем, что он всё же, как не крути, создание потустороннее, я решила немного похозяйствовать. Нужно сказать, что хозяйка я неважная. Да что там скромничать, — хозяйка из меня, как из коровы балерина. Даже готовить не умею. Не удивительно, что от меня мужики упорно бегают. Их ведь, хотя бы изредка, а кормить всё-таки надо. И как только моя дочь со мной выживает? Это точно загадка, не поддающаяся никакому объяснению. Так что не удивительно, что ко мне призрак пристал. Ему ведь телесная пища, вроде как, не требуется. Ну а духовной-то, — поболтать там о том о сём, — этого у меня хоть завались. Рот вообще никогда не закрывается. Впрочем, у каждого свои недостатки. Друзья, к
примеру, уже даже почти от меня не шарахаются. Привыкли, наверное, бедняги, к моей жажде общения.
В общем, решила я напрячься и занять чем-то, если не голову, так хотя бы руки. Рассмотрев некоторые варианты, и отказавшись от большей части идей, как от заранее провальных, я попыталась замахнуться на подвиг. Ну, кому, конечно, жарить котлеты дело обыденное, а для меня так самый настоящий подвиг и есть. Поскучав какое-то время над горкой фарша, самоотверженно
приступила к созданию своего кулинарного шедевра, очень надеясь, что результат будет съедобным.
Применив творческий подход, с этим у меня, как раз всё в порядке, в смысле с наличием творческих идей, а именно, насыпав в фарш всех специй, которые имелись в доме, ну чтобы, типа, вкуснее было, я живенько приступила к жарке непосредственно самих котлет. Эх, хорошо я это придумала, — готовкой увлечься. И мысли заняла, и поесть, может быть, получится. Маргошка в гостях у родичей на все выходные застряла. Так что, отравить дочь мне точно не удастся. Впрочем,
дитё у меня достаточно разумное, чтобы есть мамашкину стряпню с оглядкой.
Значит, увлеклась я новым хобби так основательно, что про призрака даже думать забыла. Стою на кухне, вся такая в гордом одиночестве, и творю. Чего творю, сама, кстати, не особенно понимаю. Как вдруг голос из-за спины, знакомый такой голос, и интонации в нём такие же родные, привычно-насмешливые.
— Ви, ты что, готовить научилась? Ну, поздравляю!
У меня сковородка с котлетами на пол — ляпс, руки затряслись, как у алкоголички со стажем, на сознание оцепенение напало. Стою, дышать забывая, и оборачиваться боюсь. А вдруг наваждение исчезнет, или простой галлюцинацией окажется? Только знакомый, звонкий голос, будто исчезать и не собирался. Тихо похихикав, он свой обычный вопрос задал, который сколько лет выводил меня из себя, а теперь я просто счастлива была его снова услышать.
— А кетчуп у тебя есть, надеюсь?
Тут я и отмерла, словно во мне кто кнопку включения нажал. Быстро оглянулась, борясь с желанием разреветься и рассмеяться одновременно. Гарька сидел на краешке стола в своей любимой позе — нога за ногу, а они у него длинные, ноги-то, узкий проход из крошечной прихожей в кухню
шлагбаумом загораживают, и весело мне подмигивал лучистыми, ярко-голубыми глазами. Короткие пряди светлых волос, по-прежнему, торчали в разные стороны. И куртка на нём всё та же — джинсовая, его любимая. Ведь так в ней и похоронили. Хотя родичи и настаивали на дурацком чёрном костюме. Но мама не позволила в тот костюм Гарика обряжать. Уверена была, что эта глупость ему бы не понравилась.
— Гарька ! — всхлипнула я, словно глотком воздуха подавилась. — Ты совсем не изменился. Всё такой же.
Да, он был точно такой, каким я его знала всегда . Мой весёлый, любимый, никогда не унывающий, младший братишка. Самый добрый и безобидный человек на свете. Самый верный друг. Ближе его у меня никого никогда не было. И сейчас он выглядел точно так же, как и тогда, когда был жив. Да же в свою смерть он шагнул с улыбкой. Тогда, пять лет назад, мы ещё все вместе
жили в половине старого дома, стоявшего на самом краю уютной зелёной улочки. Мы — это он, я с двухлетней Маргошей и наши родители. На другой половине нашего домика проживал одинокий Петрович — алкаш со стажем. Он-то тогда пожар и устроил. Уж не знаю, что он там сотворил, то ли курил в постели, то ли факелом от чертей отбивался? Этого уже не выяснить, так как земля давно уже ему пухом. Мы в тот момент с Гариком как раз домой вернулись : я с работы, а он с учёбы. Смотрю — дом полыхает, родителей скорая увозит, а дочери нигде нет. Заорала я, как безумная, и в огонь помчалась. А Гарька меня перехватил, — он здоровым у нас вымахал, 190 сантиметров рост, — отшвырнул в
сторону, словно тряпичную куклу, и улыбнулся, как-то дико, будто улыбку свою фирменную на прощание подарил. Заразительная у него всегда была улыбка, — до ушей. Она людей сходу покоряла. Даже огонь ей тогда подчинился. Он не сжёг его. А вот крыша не выдержала — рухнула. За мгновение до этого из
горящего дома вылетел свёрток. Завёрнутая в одеяло, Маргошка была испуганной, зарёванной, но совершенно не пострадавшей. Гарька, видимо, почувствовал тогда, что не успеет добежать до выхода, вот и выбросил её в окно.
— А чего же мне меняться? — удивился он, как ни в чём не бывало. — Ты ведь тоже никогда не меняешься. Ага, Леди Ви?
Только Гарику я позволяла называть меня так. Он с самого детства почему-то уверял всех, что я Леди. Сравнивать меня с кем-то подобным было смешно. Подобное прозвище могло вызвать только усмешку. Но брат был абсолютно серьёзен, и упорствовал в данном утверждении. Я смирилась, но сделала исключение только для него одного. Мы всегда с ним были удивительно близки. Нам даже разговаривать особо не требовалось. Он понимал меня с полувзгляда. И всегда стремился защитить, опекая, словно старший. Я называла его своим рыцарем, подсознательно догадываясь, что это действительно так и было на самом деле.
Окинув ищущим взглядом кухоньку, — именно только так этот пятиметровый закуток для готовки пищи и можно было назвать, — Гарька со вздохом остановил свой искренне печальный взгляд на валяющихся на полу недожаренных котлетах. Мой шедевр, как обычно, не удался.
— Ви, может тебе собаку завести? — озадачено спросил братишка, но тут же одумался и отрицательно закрутил головой:
— Нет уж, лучше не надо. Жаль пса, он ведь у тебя и до совершеннолетия не дотянет.
Я непроизвольно, согласно хихикнула. Уж, брат знал меня, как облупленную. Автоматически подобрала результат своей неудачной попытки стать кулинаром, и накормила мусорку. Потом, также на автомате достала кетчуп из холодильника, и только тут сообразила, что он теперь Гарьке вряд ли понадобится.
— Ты, что же, теперь призраком заделался? — спросила я его, подозрительно приглядываясь к плотной на вид фигуре. Вроде не просвечивался.
— Ну так уж и призраком, — с сомнением почесал Гарька затылок. — Вот заскочил просто на минуточку кетчупу попить на халяву, а ты уже и в призраки записала.
Я невольно припомнила эту его страсть к томатной продукции и улыбнулась. Это была целая проблема. Мы не успевали этот самый кетчуп покупать. Только он попадался Гарику на глаза, как тут же оказывался у него в желудке. Он как-то умудрялся в несколько минут опорожнить бутылочку, и чувствовал себя при
этом, что удивительно, совершенно превосходно. Сколько мы с родителями не убеждали Гарьку, что кетчуп в таких количествах вреден, всё было что об стену горохом.
Тоскливо полюбовавшись бутылочкой с кетчупом, зажатой у меня в руке, Гарик печально вздохнул:
— Ты права, Ви, дурные привычки неискоренимы, но желаемое не всегда совпадает с действительностью. Теперь мне только и остаётся, что вспоминать его божественный вкус.
— Значит, ты всё-таки призрак, — сделала закономерный вывод я, убирая кетчуп в шкаф, и незаметно смахивая, кусающие мои глаза, слезинки.
— Ну можешь считать меня призраком, если тебе так больше нравится, — хитро прищурился мой, теперь уже навечно двадцатилетний, брат.
Я совсем загрустила, понимая, что так и не смогу больше повисеть у него на шее, дрыгая в воздухе ногами. Не смогу и взъерошить его волосы, каверзно разрушая тщательно уложенную причёску перед новым свиданием. Не смогу и просто прижаться к его груди, чтобы выплакаться всласть, когда жизнь начнёт
поджаривать мне пятки в очередной раз. Ничего этого я больше не смогу никогда, потому что он ушёл из этой жизни, из привычного для нас мира. А теперешняя встреча — всего лишь мираж, сон наяву. И всё , что мне было подарено небесами, это возможность увидеть его, поговорить с ним, и поблагодарить его за то, что он у меня всё-таки был.
— Стоп! Но если ты призрак, то как можешь являться среди бела дня? — меня этот вопрос очень заинтересовал. Я даже от своих переживаний отвлеклась на мгновение. Тут я, конечно, немного преувеличила. В окно уверено заглядывал вечер. Но солнце ещё не успело совсем спрятаться за горизонтом, разукрасив небо яркими красками заката.
— Так я же светлый, — пожал плечами Гарик. — Уж тебе ли, Леди света, этого не знать. Именно солнце наполняет нас жизнью.
— Значит, он выходит тёмный, — отстранёно подумала я в голос. А после насмешливо фыркнула:
— Слушай, это похоже на затасканное фэнтези. Ты что серьёзно это? Ну, о существовании светлых и тёмных?
— Фэнтези ведь тоже не на пустом месте появилось, — рассудительно, как престарелый мудрец изрёк Гарька, и тут же хохотнул:
— Или скажешь, что ночь и день тоже авторы фэнтези придумали?
— Да кто его знает? Они все такие выдумщики, эти фантазёры, — отшутилась я. — И всё-таки согласись, что звучит всё это, как огромный, бородатый, фэнтезийный штампище.
— Какая разница, как это звучит, — отмахнулся от меня Гарька. — Главное, что это есть, и никуда от разделения мира на свет и тень не деться.
Помолчав секунду, он пристально заглянул мне в глаза, спросил не очень уверено:
— Ты мне другое скажи, Ви. Кого ты обозначила тёмным?
— Ну, ты его вряд ли встречал, раз являешься дневным призраком, — вздохнула я. — Он приходит только по ночам. И, подозреваю, солнце его совсем не любит.
Гарька закрыл глаза, будто к чему-то прислушиваясь. Потом грустно посмотрел на меня :
— Значит, мы не ошиблись. Он всё-таки тебя нашёл.
— Кто это, мы? И кто именно меня нашёл? — тут же проявила я настоятельное любопытство.
— На эти вопросы тебе придётся отвечать самой, — развёл руками Гарик. — Я и так уже нарушил все возможные правила. Теперь мы долго не увидимся моя светлая Леди. — Но ты должна вспомнить. Иначе всё начнётся сначала. И эта гонка друг за другом из жизни в жизнь будет длится до бесконечности и, в конце концов,
погубит вас обоих.
— Постой! — я резко протянула руку, в надежде задержать его. Но нельзя схватить призрака за ухо, как нельзя поймать воздух. — Не уходи. Я столько ещё не успела сказать… спросить…
— Я всё прочёл в твоей душе, — улыбнулся он мне уже тающей улыбкой. — Ты успела сказать. Прости, что я оставил тебя. Я должен был быть рядом. Я ведь твой рыцарь… Рыцарь света Гарел Горли по прежнему верен вам, светлая Леди Ветвелис…
— Что?! Что я должна вспомнить?! — прокричала я в отчаянии, сквозь слёзы вглядываясь в тающую дымку, некогда бывшую призраком моего любимого рыцаря.
Его я уже не увидела. Остались только слова, словно живые, застывшие на мгновение в воздухе, и вдруг рухнувшие в моё сознание оживляющим нектаром.
— Light in darkness…
В английском я не очень разбираюсь, точнее совсем никак. Но тех скудных знаний, случайно прокравшихся в мою голову, всё же хватило, чтобы понять их смысл.
— Свет в темноте, — повторила я, и с удивлением почувствовала, как в моей душе со скрипом отворяется дверь, когда-то , видимо плотно закупоренная. Из под сознания стали всплывать воспоминания, вначале мутные и отрывочные, потом уже более яркие, чёткие и… страшные.
А ещё я почувствовала благодарность.
— Тебе не за чем просить прощения мой рыцарь, — тихо сказала я в пустоту вползающей украдкой ночи. — Ты всего лишь выполнил свой долг, и защитил меня, как обычно. Если бы моя малышка ушла, то и мне нечего бы было делать в этой жизни. Ты тогда предпочёл уйти вместо неё, дабы снова спасти меня от очередных мучений перерождения, ибо путей возвращения в истинный мир света для меня больше не было. Это было моё решение, и не тебе его отменять. Никто не мог изменить мой личный выбор. Возможно, только тёмный глупый призрак продолжал протестовать против него, порой даже не осознавая этого.
Вздохнув, я устало потёрла ладонью висок. Пульсирующая боль в голове нарастала. Человеческое тело — этакий своеобразный костюм моей души, не было подготовлено к таким резким перегрузкам психики. Мозг не справлялся с тем объёмом информации, которая хлынула в него нескончаемым потоком. Тут
же сработали защитные механизмы. Память стала восстанавливаться урывками, внезапными вспышками озарения. И всё же, главное я успела вспомнить : я любила и была любима, но всё своё существование бежала от этой любви. Хотела ненавидеть, но так и не смогла научится этому. Вот только причины страха перед счастьем так и остались скрытыми для меня, по-прежнему покоящиеся в глубинах подсознания.
Сейчас я предпочла бы оказаться призрачной тенью. Возможно тогда бы меньше чувствовала боль и отчаяние, а количество прожитых жизней не навалилось бы на плечи несносным грузом, сминая душу под тяжестью воспоминаний.