Над старым кладбищем, расположившимся недалеко от обрыва моря, ветер играл тяжелыми серыми тучами. Он лепил из податливого материала странные фигуры. В небе скалили зубы невиданные звери, раскидывали крылья странные птицы. Но ветру не нравились его картины, и очередной порыв уничтожал удивительные создания. Ветер начинал всё заново. Он злился, что не выходила, задуманная им картина и, в раздражении, гнул деревья на кладбище к земле. По узким дорожкам мело всякий мусор. Тяжелые редкие, словно мужские слёзы, капли дождя стучали грустные песни по покосившимся памятникам. Впрочем, тем, кто лежал под этими памятниками было уже всё равно. Они обрели покой…
Сидевший на скамейке, у кладбищенского храма, мужчина улыбнулся очередному порыву ветра. Он уже давно, несмотря на дождь, сидел и смотрел на развернутое ветром представление. Иногда морщился, иногда мысленно аплодировал. Редкие моменты безлюдья и тишины… Какое-то время назад он словно выпал из обычной людской жизни. Его несло по реке жизни, будто мусор в половодье. В механике есть понятие « усталость металла»… Интересно – а есть ли понятие « усталость души»? Предел, за которым душа уже не разгибается после очередного сжатия – а с хрустом ломается. Есть ли приют сломанных душ, своего рода утиль? Любопытно было бы взглянуть. Мужчина хмыкнул и сделал очередной глоток из початой бутылки. Размокшая сигарета никак не хотелась прикуриваться, мокрый кремень проскальзывал под колёсиком зажигалки. Нашёл место для философствований – старое кладбище, дождь. Но, так не хотелось видеть людей. Так хотелось подумать. И поэтому он сидел и пил на мокрой скамейке старого кладбища. Пытаясь раскурить раскисшую сигарету…
— Эй, молодой человек, купи медальку. Отдам за стольник.
Он приоткрыл глаза. Рядом стояла грязная, оборванная бомжиха. В её тусклых глазах читалось — только желание быстрее напиться. В руках она крутила желтый кругляшок. Мужчина хотел уже было послать непрошенную гостью подальше, но блеск желтого металла притянул его взгляд. Он протянул руку и взял из грязных пальцев странную вещь. Его передёрнуло, весь хмель вылетел из головы. У него в пальцах оказался испанский дублон. Когда – то давно он всерьёз увлекался нумизматикой и вполне разбирался в монетах. Откуда он у этой нищенки? В этом городе, затерянном на окраинах России, у мелкого моря? Сюда же уже лет сто как не заходили никакие океанские корабли…
— Где ты его взяла? Украла? – спросил он, качавшуюся под дождём, бомжиху.
— Ты чё – мусор? Так я не ворую. Мужик мне её дал. Чудик полный. Одет в какие то перья, куртка на ём вышитая позолотой. Я в порту бутылки собирала, ну и притомилась. Проснулась в полночь, на лавочке. Луна светит, во рту сушняк. Гляжу — идут трое. Одеты – как в кино. Пиджаки расшитые, шляпы с перьями. На боку сабли висят. Думаю – может кинишко какое снимают да артисты загуляли. Говорю им – « Подайте на опохмел души. А то трубы так горят – щас закиплю.» Они рассмеялись. Высокий мужик мне эту кругляшку дал, и отхлебнуть позволил из бутылки пузатой. Ох, и крепкая ж самогонка там была! А второй, со шрамом через всё лицо, говорит мне – « Слушай меня внимательно и запоминай. Тебе эта монета не нужна, её в вашем городе пропить трудно. Либо отнимут, либо обманут. Продашь ты её только тому, кто будет сторониться людей да смотреть в небо или на волны. Скажешь ему — Ван Страатен ждёт его. Каждое полнолуние, с воскресенья на понедельник, ровно в полночь, у разбитого форта, корабль будет ждать своего нового матроса. Там на корабле, он получит то, что так давно искал. Он получит покой» …
Я обомлела вся. Морда эта со шрамом, луна светит… Вокруг никого, только эти трое. Головой киваю, а сказать ничё не могу. Они рассмеялись. А смех – лучше б вовек его не слышать. Мороз по коже. Они пошли дальше, а сижу и не догоняю – чё то не так. Потом дошло до меня. Луна ярко светит – а теней от этих мужиков то нет! Испугалась я до обморока. К церкви побежала. А там закрыто. Сидела до утра под самыми дверями. Хотела утром помолиться, да « Хромой» с кентами шли, увидели меня и выпить позвали. Там полегчало. Про монету эту и забыла. А вот тебя увидала, слышу в кармане жжёт что – то. Достала эту хреновину, а она из рук рвётся, к тебе её тянет.
Слушай, мужик. Нечистое тут чё то. Давай возьми её у меня да выкинь в море. Чё то мне кажется – не те это кореша, и не туда они тебя зовут. Выкинь монетку, выпьем да забудем всё это.
Мужчина протянул нищенки « пятисотку» и недопитую бутылку. « Иди и забудь про всё». Он вертел в пальцах дублон и не видел и не слышал ничего вокруг. Исчез этот город, это кладбище, эта нищенка. В ушах ревел океан и слышался гром пушек. Бомжиха пятилась спиной прочь от странного мужика, неумело крестясь. Ей показалось, что по лицу скорбящего ангела, над чьим – то надгробьем, потекли слёзы. Хотя может – это был просто дождь…
Ветер устал рисовать облаками. Картина так и не получилась. Надо было отдыхать, уже наступила ночь. Он бросил в лицо, сидевшему неподвижно на скамейке, мужчине последнюю пригоршню дождя и, расхохотавшись, унёсся прочь. Мужчина вздрогнул. Он глянул на, залитое водой, стекло часов. Скоро полночь. Завтра понедельник. Надо идти на работу. В просветах туч показалась полная луна. Полнолуние, полночь, ночь с воскресенья на понедельник… Где то он слышал эти слова. Левую руку обожгло огнём. Увесистый дублон раскалился под светом луны. Мужчина вспомнил всё. Вспомнил рассказ бомжихи. Монета в его руке тянула его вниз, к морю. Словно во сне он встал со скамейки и двинулся вниз, по тропинке, ведущей к порту.
Тишина. Стояла удивительная тишина, которой не бывает в мире людей. Тучи разошлись по своим делам и на чистом небе светила полная луна. Он шел к старому форту по мощенной мостовой. Вокруг никого не было, даже бродячие коты, постоянные обитатели этих мест, куда – то делись. Было страшно, но любопытство тянуло мужчину вперёд. У развалин старого форта он увидел высокие черные мачты парусника. Словно чья – то ледяная ладонь погладила сердце. Исчез страх, исчезло все. Было спокойно на душе. Спокойно, впервые за многие месяцы…
У огромного камня, лежавшего на берегу, стоял раскладной стол. За ним, с тяжелой глиняной кружкой в руках и трубкой в зубах, сидел высокий красивый человек в расшитом камзоле. Даже шрам, перечеркнувший его лицо, не мог стереть красоту этого странного лица. Красоту ледяной пустыни, « белого безмолвия». Взгляд глаз, цвета старого льда, скользнул по подошедшему человеку. « Капитан Ван Страатен?» — спросил мужчина. Тот едва заметно кивнул. Он указал рукой на табуретку и пододвинул к краю стола лист плотной жёлтой бумаги.
— Подписать внизу.— Раздался негромкий, исполненный силы, голос капитана.— Через полчаса отходим. Шлюпка ждёт. Подписывай, выпьем по кружке ямайского рома и вперёд. Нас ждут « ревущие сороковые». А в следующее полнолуние ты уже будешь с нами в Буэнос-Айресе. Увидишь и оценишь красоту этого городка и его обитательниц. Почему ты медлишь? Ты же хотел вырваться из этого мира. Мира, забывшего данные ему законы и несущегося в пропасть. Ты же сидел, уставившись в дождливое небо и просил покоя. Не прощения за, сделанное тобой, а покоя. Это по тебе плакал твой ангел, а мы слышим такие слёзы. Мы не плачем. Мы даём человеку то, что ему не хватало.
Ты всю жизнь кого – то и чего – то боялся. Теперь бояться будут тебя. Ты хотел увидеть мир — ты его увидишь. Ты скучал по воле – ты обретешь её. Сколько у тебя было женщин? Пересчитать – хватит пальцев одной руки. А теперь тебе будут дарить ласки красотки всех портов мира. Ты можешь забыть про болезни и смерть. Они тебе больше не страшны. Пока не произойдёт последняя битва светлых и темных – наш корабль будет носиться по волнам всех океанов, внушая ужас встречным кораблям и собирая уставшие души. Давай – подписывай, пора отходить в море. Скоро рассвет.
Мужчина потянулся за гусиным пером, что бы поставить свою роспись на договоре. Но серебряный крест на груди раскалился добела, и этот ожог вернул его из сонного дурмана. Он медленно отложил перо и глянул в лицо капитана.
—- Не этого покоя я хотел.— Он сунул в рот раскисшую сигарету и улыбнулся – ты предлагаешь мне страх вместо уважения, шлюх вместо любви, плен вместо бессмертия. Это не для меня. Пусть я боялся всю жизнь, но я не хочу – что бы боялись меня. Мне не нужны ласки портовых потаскух всего мира — мне нужна любовь всего одной женщины, той которую люблю я. Я просто устал от сумасшедшего бега, от суеты… Знаешь, Ван Страатен, теперь я понял почему отчаяние страшный грех. Потому что за слезами обиды и тоски ты не видишь свет доброты того, кто создал этот мир. Ты сам сгущаешь сумерки вокруг себя и тогда появляетесь вы. А меньше всего на свете я хотел бы иметь дело с вашей компанией и её шефом. Прощай капитан Ван Страатен, и пусть Господь сжалуется над твоей душой. Я пошел.
— Ты чего – то не понял? – голос капитана загремел раскатом грома—От нас так не уходят! Не хочешь членом команды – пойдешь в рейс рабом в трюме. Там тебя быстро воспитают! Парни!- Крикнул капитан
Из черной шлюпки рванули на берег хохочущие тени. Их, перекошенные в оскале, морды замаячили перед лицом мужчины. Кто –то заломил ему руки за спину, его потащили в шлюпку. Мужчина мотнул головой, избавляясь от призрачной, пахнущей водорослями, руки, зажавшей ему рот… « Да воскреснет Бог и расточатся врази его! Да бежат от лица Его ненавидящие Его» — успел он крикнуть в хохочущие морды. В небе полыхнуло белое зарево. Светящееся, прозрачное крыло отсекло, словно нож, кривляющуюся черную массу. « Иди домой, тебя там ждут» — услышал мужчина чей – то негромкий ласковый голос. Мир завертелся перед глазами. Исчезло всё.
Он пришел в себя на скамейке старого кладбища. Перед ним стояла мраморная фигура скорбящего ангела. Невдалеке какая – то бомжиха собирала пустые бутылки. Промокшая рубашка противно липла к телу. Во рту было мерзкое ощущение от бесчисленных сигарет и выпитой водки. Надо было идти домой. Жена наверно волнуется. Прийти домой, выпить чаю. Как можно отчаиваться – когда у тебя есть дом и любящие глаза, ждущие тебя у окна? Как же он был глуп! Мужчина рассмеялся, подняв глаза к небу, и насвистывая что- то веселое пошел домой…
Бомжиха, собиравшая бутылки, распрямилась в рост и криво ухмыльнувшись, посмотрела ему вслед. Она подняла, валявшийся на мокрой земле, золотой дублон и сунула его в карман. « Мы еще встретимся. Тех, кого выбрал – Ван Страатен так не бросает. И ангелочки не помогут. Мы подождём, мы умеем ждать и слышать. Иди, пока иди. В этот раз тебе помогли, мы подождём следующего раза…»
Санкт – Петербург
2011-06-09