— Дядя, купи кирпич!
…Саенко не сразу понял, что эта просьба, более похожая на требование, относится к нему. Рабочий день закончился бурной планеркой, поэтому, возвращаясь домой, и, продолжая мысленно спорить с оппонентами, инженер, только сейчас обратил внимание на мальчишку лет тринадцати, который преградил ему дорогу. Щуплый, в джинсах и в куртке от спортивного костюма, он стоял, с вызовом глядя на того, которого «тормознул».
Не собираясь ввязываться в разговоры и препирательства с этим искателем приключений, Саенко сделал попытку продолжить путь. Но, продавец кирпича опередил его – встав на пути и еще настойчивее повторив предложение о покупке. Инженера, как и большинство его сверстников, тоже воспитывали не только родители и школа, но и улица. Поэтому он понял, что этот юнец с гадкой улыбкой – сам бы не рискнул подойти к нему, пожилому мужчине, а послан кем-то, кто наблюдает за ситуацией со стороны. Ничего, не ответив просителю, Саенко повернул голову налево, к скверу, и сразу увидел в небольшом отдалении от себя тех, кто делал вид, что занят беседой. Уловив взгляд инженера, трое парней, один из которых выделялся короткой стрижкой и синевой наколок на пальцах руки, как-то даже лениво повернули головы в его сторону. А затем тот, что был с сигаретой в зубах, вразвалочку направился к инженеру и осмелевшему подростку, который уже бесцеремонно толкал Саенко в живот кирпичом, все так же навязывая купить его.
Разбор планерки отошел на второй план. Инженер оглянулся по сторонам, как бы ища, если не защиты, то поддержки. Но улица делала вид, что она – сама по себе и до других ей дела нет. Если этого мужчину остановила шпана, что просматривалось явно, то, наверное, он что-то сделал не так и обидел хулиганов. Ну, а если, даже, они сами пристали к нему, то – лучше не ввязываться. От таких – всякого можно ожидать. Обосновав это, улица убыстряла шаги и начинала смотреть в любую сторону, кроме той, где назревал конфликт.
…Между тем парень из троицы, раскачиваясь и поводя плечами, подошел к инженеру. Затянувшись сигаретой, он выпустил дым в его сторону и лишь потом, растягивая слова, сказал:
— Ты, чё, мужик, пацана обижаешь? Просит он тебя купить кирпич – купи! И не скупись! Ты же при деньгах, правда?!
…Сказав это, он еще раз выпустил дым в сторону Саенко, и зло сощурил и без того недобрые глаза.
Под сердцем у инженера что-то запекло и ему стало как-то тоскливо и нехорошо. Это ощущение всплыло из детства, когда с кем-то приходилось выяснять правоту на кулаках. Во время драки, это чувство переходило в злость, а потом в какую-то апатию и упадок чувств. Саенко, и мальчишкой, и, затем, будучи юношей, – всегда мог постоять за себя. Но драки он не любил из-за этого противного чувства тоски и безысходности, просыпающихся в глубине тела. К этому забытому ощущению прибавился сбой в сердечном ритме, который инженер предчувствовал еще на планерке. Ему стало даже жарко, отчего на висках выступила испарина, а руки мелко задрожали
От парня, пришедшего на помощь мальчишке с кирпичом, это не ускользнуло. Осклабившись, он снисходительно похлопал Саенко по голове.
— Не боись, мужик! Купи кирпич и шагай – куда шагал.
— Сколько надо заплатить? – не сказал, а неожиданно для себя выдохнул инженер.
— Так бы сразу и говорил! – куривший обнажил желтые от никотина зубы. – А то заставляешь пацана нервничать. Сколько он тебе должен? – этот вопрос уже был обращен к владельцу кирпича. Тот назвал сумму, равную двум бутылкам водки.
Возможно, обиралы планировали потратить на что-то другое полученные от Саенко деньги, но у него в голове они почему-то обозначились в виде литра «сорокоградусной». При этом его мысли заметались, вроде белки в вольере, а потом сами собой разделились надвое, услужливо подсказывая решения. Один поток этих биотоков предлагал не связываться и откупиться. Потому, что нет гарантии в том, что его, невзирая на возраст, могут ударить и, даже, сильно побить со злости за то, что не дал денег. Другой вихрь мыслей рисовал картину, как эта троица, в укромном месте сквера, распивает водку, купленную на его деньги, и потешается над ним, называя лохом. А тут еще откуда-то прилетели прочитанные в студенчестве слова писателя Чехова о том, что тот всю жизнь выдавливал из себя по каплям раба, и что, проснувшись в одно прекрасное утро, почувствовал, что в его жилах течет уже не рабская кровь, а настоящая – человеческая.
Все это крутилось, перемешиваясь, в голове инженера. Наверное, какое-то продолжительное время. Так как куривший, толкнув его в плечо рукой, резко спросил:
— Ты, чё, мужик, уснул? Может, в сторонку за кусты, отойдем для пробуждения?
… Он, заграбастав пятерней ткань куртки Саенко, и потянул его в сторону своих приятелей.
— Подожди, давай кирпич! – инженер вырвал куртку и тут же крепко взял растопыренными пальцами поданный ему мальчишкой красный прямоугольник обожженной глины. В следующую секунду кирпич, описав дугу, опустился на голову того, кто пускал в лицо Саенко сигаретный дым. То ли тот лишь с виду казался здоровяком, то ли инженер вложил в удар всю свою ненависть, но парень моментально побледнел и без звука завалился на тротуар. Плохо соображая, что он делает, Саенко развернулся и словно мяч пнул малолетнего гаденыша, упивавшегося властью над взрослым человеком. Тот, взбрыкнув ногами вверх, так же грохнулся на асфальт и, корчась, замычал дико, по-звериному.
…Сердце проваливалось куда-то вниз, испугано замирая, отчего у тяжело дышащего инженера темнело в глазах. Не обращая на это внимание, он, с кирпичом в руке, пошел на приятелей того, который лежал не двигаясь. Саенко не думал и не страшился, что, возможно, убил человека и за это предстанет перед судом и получит срок. Не боялся он, что эти двое, натренированно, встретят его жесткими ударами, а потом, сбив с ног, станут пинать. Целясь в голову, а, особенно, в лицо. Для Саенко все это было не существенно. Он чувствовал, как человеческая кровь, убыстряя бег, заструилась в его жилах. И он шел, шатаясь, раскрыв в беззвучном крике рот. Подняв над головой, словно для замаха, руку с кирпичом. И те двое, изображавшие из себя блатных и грозную силу, попятились от него, а, затем, откровенно испугавшись, побежали в глубь сквера, втянув головы в плечи. Вслед им полетел кирпич, посланный рукой бывшего раба страха.