Леониду Енгибарову – «Клоуну с осенью в сердце»
«Главное для меня в жизни — чувствовать ответственность
за все совершающееся вокруг нас»
Город, наконец, дождался своего праздника. На его круглой площади еще было пусто, но со всех сторон уже слышны были бравурные марши, мелькали блестящие костюмы на главной улице, аортой стекающей из сердца Города и распадающейся затем на десятки улочек-артерий и сотни переулков-сосудиков в его пульсирующем организме.
***
Он танцевал, постепенно наращивая, ускоряя темп, будто подгонял невидимых музыкантов. Шлейфы пламени, хвосты искр летели во все стороны.
Он ЧУВСТВОВАЛ этот Город, он был для него живым, был его другом.
Он любил свой Танец, обожал его темп. Называл всегда — «Аллегро с огнем». Несмотря на то, что творческая комиссия городского управления культуры тарифицировала его как «авторский постановочный танец с акробатическими трюками и элементами художественной гимнастики», оценив «номер» в 3 рубля.
Сегодняшний Танец должен был стать особенным, сегодня он чувствовал вдохновение, его сердце стучало в унисон с сердцем Города, сегодня был и ЕГО праздник.
На гигантской стене экрана только что вспыхнули буквы его имени. Заиграла тихая музыка, ее едва было слышно, она только начинала отдаваться звонкими молоточками в головах зрителей. Стена начала наклоняться, очень медленно, незаметно для глаз, ларго, переходящее в адажио, затем анданте, и наконец, без переходного модерато – сразу аллегро!
Стена, накрывая своей тенью всю площадь, падает, кажется — вот-вот раздавит всех, кто только что свистел, хлопал в ладоши, размахивал огоньками зажигалок в высоко поднятых руках. Все замирают, но крик ужаса не успевает слететь с губ и взвиться воем безумия в пылающее небо – стена рассыпается на миллионы огней, ослепительно вспыхнувших и тут же погасших, исчезнувших без следа.
Только у подножия бесследно растаявшей стены остался всплеск пламени, словно по затухающим углям, покрытым уже чернеющим пеплом, прошелестел легкий ветерок, смахнул серый налет и обнажил укрытый, дремлющий огонь. И тот, расправляя лепестки-крылья, начал просыпаться, тянуться вверх, будто покачиваясь под музыку. Почему будто?! Музыку уже слышали все – сначала тихую-тихую, как шепот ресниц на губах – потом громче, и вот уже она обняла, накрыла площадь, растеклась по Городу, вплыла в каждый дом…
Он танцевал. Огненные листья, языки пламени, срывались с крыльев алого плаща, взвивались в небо и возвращались обратно, вспыхивая в его руках множеством факелов, из которых он плел кружево своего пылающего танца. Он выплетал этот чарующий орнамент, не прерываясь ни на миг, менялся лишь цвет огня в руках, улетая во тьму и вспыхивая вновь уже в его ладонях.
Сначала плавный, но не слишком медленный, блюз, ускоряясь, перетекал в босса-нову, затем что-то похожее на фламенко, слагаясь с твистом, превращалось в вальс. Потом внезапно, почти без перехода, наконец, взлетала в быстро темнеющее небо, ЕГО мелодия, очень быстрая, позволяющая увидеть только огненное кольцо, взмывающее над площадью и опадающее вниз, чтобы в следующую секунду распластаться по ней огненной каруселью, разбрасывая снопы искр.
Он танцевал. Музыка менялась, темп танца переливался, то почти замирая, то ускоряясь до немыслимого «престо престиссимо».
Рыдал саксофон, разливая тоску, от которой немело все внутри. Плакала, всхлипывая, скрипка, от звуков ее слезоточила душа. Коротко и отрывисто звенела гитара, и ей отзывалось неистовым стаккато сердце.
Он танцевал. На маленькую площадь давно собрались все жители Города. Они плакали и смеялись одновременно. Замирая одним взглядом, когда он взлетал над их головами. Вдохнув общим «ах» одними губами и забывая выдохнуть, когда он падал, рассыпая вокруг себя мириады искр. И облегченно вскрикивали, радуясь, когда плащ распахивался, создавая огненный ореол вокруг него.
Мчались минуты, текли часы. Он танцевал. Без устали, не останавливаясь ни на миг, не давая зазвенеть оглушающей тишине, не оставляя возможности тьме сомкнуться вокруг…
***
Он танцевал. Не зная, что его сердце уже взорвалось немыслимой болью, что оно уже давно не слышит музыки. Только светоч, цвета пламенеющей крови, еще пульсировал, затихая в его ладонях.
Он танцевал, не зная, что уже умер. Умер давно, еще в самом начале, когда рассыпалась в прах стена. Не стена-экран. Стена-дверь, открывшаяся в другой мир.