ЛУНЬ
(Последняя редакция)
Художник Григорий Романов аккуратно в мае приезжал в свой родной хутор вот уже лет десять подряд и каждый раз чуть не месяц ходил с этюдником по самым глухим уголкам степей и поймы полувысыхающей летом речушки, делал за это время множество набросков к будущим картинам и увозил их в город, где у него была своя мастерская. Жил Романов в это время у своего брата, домишко которого стоял в полусотне шагов от речки. Приезжая, он прежде всего начинал следить, появятся ли его старые знакомые – два луня и два каких-то других хищника рыжей масти. Только увидев всех четырёх птиц, Григорий отмечал в душе, что ничего не изменилось и, значит, всё в порядке.
Какие это были птицы, старые или молодые, он не знал и находил странным, что совершенно разные хищники так мирно уживаются на одном месте. Иногда приходилось видеть, как лунь гонялся за рыжим, но он, скорее всего, играл, а не воевал за пространство над камышами. Это была таинственная птичья жизнь, разгадать которую Романов старался непрестанно. Интересно, чем они питаются, если ни разу не было замечено, чтобы хоть один из них схватил воробья, жаворонка или синицу; где их гнёзда, какие яйца и сколько выводится птенцов. По логике, птиц должно было появляться с каждым годом больше, но оставалось одно и то же число – четыре. «И сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода, по роду их, и всякую птицу пернатую по роду её», — часто вспоминал Романов слова из «Бытия». Как это поразительно, — создал каждую тварь по роду её! Вон лунь голубовато-седой – и ни одно из тысяч перьев не изменилось за тысячи лет! Один род – значит, одна окраска, одна форма, одни повадки. Это и есть чистота породы, постоянство во всём: в месте обитания, в пище, в характере полёта, в регулярном размножении.
Романов настолько привык к хищникам, что был уверен, появись над камышами другие, он без труда отличит тех от своих. Брат с женой приходили с работы поздно, соседей рядом не было, так что птицы целыми днями оставались его единственно близкими живыми существами.
И вот однажды Романову повезло. Рано утром, по росе, в излучине косил косой местный крестьянин Мишка по прозвищу Бзык. Когда художник проходил мимо, тот негромко окликнул его:
— Эй, Гриша, хочешь посмотреть луня?
Григорий пошёл к тому месту, куда указывал Мишка, но тот замахал рукой:
— Не подходи близко, улятить.
— А где он?
— А вон… Я нашёл гнездо и обкосил кругом.
Романов подошёл шага за три до высокой гривы нескошенного пырея и увидел птицу. Издали казавшийся большим, лунь теперь, со сложенными крыльями, был совсем маленькой седой птичкой.
— Луниха яйца насиживаить, а он её кормить, — пояснил Мишка.
«Странно, — подумал Романов, — почему гнездо на таком опасном месте, а не в камышах, где его никто никогда не найдёт? Значит, и образ жизни нисколько не меняется?».
Он стал подходить к гнезду каждый день, в разное время, и птица всегда оказывалась на месте. Ему хотелось увидеть, когда появятся птенцы, какие и сколько их будет.
Теперь над речкой кружили только две птицы: «Значит, и рыжая насиживает яйца». Сколько ни ходил Григорий по обоим берегам, сколько ни искал по кустам и в траве, другого гнезда не нашёл. «Может, рыжие похитрее и устроились где-нибудь в камышах?».
До отъезда Романову оставалась неделя, когда он увидел, как луниха взмыла с гнезда в небо. Подкравшись на четвереньках, он увидел двух голых, безобразных птенцов с огромными открытыми ртами. «И из этих уродов вырастут такие красавцы?».
Теперь он стал наблюдать за жизнью своих друзей часами. Луни то ли не замечали неподвижно лежащего человека, то ли привыкли к нему, но кормили птенцов ничего не опасаясь. Они приносили окровавленные кусочки мяса и вместе с перьями засовывали из в открытые рты всегда пищавших уродцев. «Чтобы жили одни, нужно погибнуть другим, — невесело думал Романов. – Но это уж не нашего ума дело».
Вечером спросил брата:
— А если окольцевать птенцов, можно ведь будет узнать, меняются птицы, или нет?
— Не знаю… Попробуй, — ответил тот, отягощённый куда более важными заботами. – А зачем это тебе?
Романов решил обязательно приехать сюда недели через две, чтобы надеть на лапки птенцов лёгкие алюминиевые кольца с выбитой надписью. Поймать взрослых птиц он, конечно, не надеялся, но можно было ведь рассмотреть кольца в бинокль.
Перед самым отъездом он в последний раз подполз к гнезду понаблюдать. Вдруг его накрыл треск мотора. Романов вскочил и увидел трактор, а из кабины выглядывал, улыбаясь, Юрка Сухов, местный дебошир и алкоголик. Романов подошёл:
— Ты что, не видишь, гнездо? Раздавишь ведь.
— А-а, это лунь, — ухмыльнулся Юрка. – Всех цыплят перетаскали, гады! – Дёрнул рычагом, дал газ, и железяка правыми колёсами проехала по гнезду. Романов так растерялся и так был поражён, что не сумел ни крикнуть, ни двинуться с места. Когда же трактор развернулся, он остановил его, вскочил на подножку и за волосы выбросил тракториста из кабины. Растянувшись на земле, тот обалдело глядел на Романова и будто ничего не понимал.
— Где ты видел, скотина, чтобы луни охотились за цыплятами?! – задыхаясь, выкрикнул Романов.
— Тык все у нас говорять, — залепетал Юрка.
Романов поднял его за волосы, встряхнул:
— Говорять! Я вот сейчас положу тебя под колесо и проеду!
Но казнить идиота он не стал. Резко оттолкнул от себя, сплюнул и быстро пошёл прочь, опасаясь хоть нечаянно увидеть раздавленных птиц. Уже с той стороны речки глянул на трактор и безнадежно произнёс:
— И эти двуногие считают себя людьми.
Когда на следующий год Романо приехал в хутор, он увидел над камышами только две рыжих птицы.