Снова этот человек. Виктор остановился. За последнее время он слишком часто наталкивался на него в разных частях города. И ситуации, в которых он замечал этого человека, были странными, неожиданными, нелепыми, от этого попахивало бесовщиной.
И вот сейчас этот прилично одетый, в казаках с блестящими пряжками, напоминающими букву «и», чёрных джинсах, в тёмном расстёгнутом пальто, похожем на мантию, стоял на карачках у края дорожки и словно принюхивался.
Виктор сел на скамейку, мигом забыв, что шёл в магазин, и оглянулся.
Огромный парк с редкими голыми деревьями, грязные кучи снега, вдалеке гуляют мамочки с колясками, редкие прохожие грязного весеннего дня.
Человек пальцами взял горстку снега, принюхался. Достал из кармана пинцет и пакетик, что-то жадно схватил пинцетом, поднёс к самым глазам, просматривая, опустил в пакетик. Снова что-то схватил пинцетом с земли, поднёс к носу, положил в рот. Довольный, спрятал инструменты, оглянулся, зацепив взглядом растерявшегося Виктора, бодро пошёл по парку. Развевались полы мантии и бордовый шарф.
Виктор подошёл к месту, где только что копошился человек, следы и собачья какашка, странно искромсанная.
Гадкий привкус возник во рту. Недавно съеденная яичница запросилась посмотреть, что происходит.
«Сумасшедший, – подумал Виктор. – А вначале подумал, что человек этот – следователь… или колдун».
Затмевая день, нарисовалась картинка, как человек стоит над следом и втыкает иголку. Тут же боль воткнулась в пятку Виктору. И крик полоснул по ушам.
«Этот чокнутый – маньяк», – решил Виктор, оглядываясь, но визжащую девушку догонял другой. Большой и грузный. Догнал, придавил собою.
Виктор и красношарфый подошли к девушке одновременно.
Она лежала вмятая в сугроб, и огромные глаза её отражали небо, скованное ужасом небо лица подрагивало в ореоле тёмных волос. Неясный хрип бултыхался в губах.
Человек протянул руку, девушка безвольно подала свою и тут же оказалась выдернутой из снега. Человек ловко вытащил из кармана красную корочку.
«Следователь, – отметил Виктор. – Сумасшедший!»
– Почему, – выхрипела девушка, – почему вы его не догоняете?
– Нужно играть мускулами интеллекта, а не в догонялки, – отозвался следователь. – Да прекратите вы орать! – прикрикнул он на Виктора.
Виктор заметил, что до сих пор звук льётся из его гортани, и захлопнул рот.
– Мы его поймаем. Обязательно, – пообещал человек. – Понимаете, надо следить за собой…
– Девушка ошалело смотрела на следователя.
– Как это?
– Следить за своей походкой. Вот вы идёте раскачиваете бёдрами. Ваша походка должна быть непривлекательной, скачущей, чокнутой! Делайте при ходьбе вот такие гримасы, – и он изобразил череду рыл, – никто на вас не нападёт! Пойдёмте в отделение.
– Виктор смотрел в рот следователю, между зубов, ему казалось, застряло что-то коричневое. Чувство гадливости копошилось в груди, словно в огромной пустой комнате.
Девушка оглянулась на Виктора, посмотрела на следователя, сомневаясь.
– Я тороплюсь, сообщила она.
– С вами всё в порядке? – спросил Виктор.
– Да-да… Всё в порядке, – она подобрала сумочку и пошла.
Походка её была странной, подпрыгивающей.
Следователь смотрел ей вслед, довольно улыбнулся, повернулся и пошёл. Виктор пошёл за ним.
На краю парка человек резко обернулся и обратился к Виктору, всё ещё плетущемуся незнамо зачем за ним.
– Пойдёмте выпьем!
Виктор кивнул ему было странно и непонятно-неприятно, все желания были похожи на раздавленные помидоры, эдакая красная кашица с кожурками. Выпить было бы уместно.
Скоро должно наступить время максимальных воздействий. И он, Максимилиан – орудие этого воздействия. Непонятен был выбор. До него здесь были и более опытные братья, и более твёрдые в вере. Вот уже несколько недель он бродил по селу и присматривался, прислушивался, заходил в дома, разговаривал. Его боялись, он мог показать пальцем на любого – безгрешных нет. Но обвинение в ереси или ведовстве – другое дело.
При первом взгляде на Максимилиана могло показаться, что он улыбнулся, но нет, просто Создатель наделил его губами, загнутыми в улыбку. Он был похож на улыбающегося пса. Коричневое его одеяние приближало его к этому сравнению. Капюшон свисал, как уши, по обе стороны головы, почти скрывая острое лицо.
А он и ходил, как пёс, семенящей походкой, выискивая, принюхиваясь, большими слезящимися глазами впитывая окружающее. Вертел в руке чётки и изредка поглядывал через дощечку с выпавшим сучком на людей. От чего те ещё больше пугались и старались улизнуть. Как кошки.
Дощечку эту с выпавшим сучком он выпросил у гробовых дел мастера. Через это отверстие можно увидеть истинную сущность. Можно увидеть колдовство.
Но облики селян не менялись, ни при солнечном свете, ни при лунном, ни при взгляде через отверстие гробовой доски.
Евгений шёл рядом. Правильный ли он сделал выбор? Хлипкий какой-то этот Виктор.
С Верой всё было сложно. Она была неприкасаема. Про таких людей говорят: «Родилась в рубашке». Она же родилась в полном обмундировании. Она была серьёзной угрозой Системе.
Только Виктор, этот хлюпик, шагающий рядом, мог всё изменить. Только человек, когда-то любивший Веру, мог прекратить её везение.
Беды продолжали преследовать это место даже после воздействия братьев. То засуха, то проливные дожди, губящие урожай, то убийства. Найти ведьму было мало, надо, чтобы не возникло смуты. А смутой уже пахло. Запуганный народ быстр на расправы.
Жил Максимилиан в углу у деда плотника, прислуживала ему некрасивая девка с плоским лицом, настолько белым ,что каждое движение или слово сказанное заставляло её кожу розоветь. Она приносила ему чистую воду, хлеб. И стояла смотрела сквозь опущенные редкие, белёсые ресницы, как он ест. Любой его взгляд заставлял её густо покраснеть и исчезнуть. Краснея до ворота в своём светлом платье она напоминала горящую лучинку.
Он не хотел, чтоб она горела. Поэтому не пугал её своими взглядами. Наблюдал за ней искоса, когда ел или молился.
Селяне несли всякую всячину, кто яйца, кто мясо, кто молоко. Максимилиан постился. Только так можно познать истину. Приношения принимал и отдавал деду.
Кафешка была уютной. Пастельные тона. Чёрные столики, плохо протёртые, в каждом пятнышке Виктору мерещилась кровь. Следователь заказал графинчик водки и пирожки. Выпили.
– Почему… Почему вы не стали догонять маньяка? – повторил вопрос девушки Виктор.
– Она ведьма! – сверкнул глазами следователь. – У неё слишком много благополучия!
– И что, теперь маньяков не надо ловить? – изумился Виктор.
– Надо, – ответил следователь. – Только если у них будет слишком много благополучия…
Виктор разглядел, что между зубов у следователя всего лишь чаинка.
– Но ведь он может ещё кого-нибудь придушить!
– Евгений, – протянул руку следователь.
Руку пожимать не хотелось, мерещились пинцеты и мешочки, но пить водку и не пожать руку было бы противоестественным. Протянув руку, Виктор назвался.
– Всё несколько сложнее, чем вы думаете… Вот вы, простите, кто?
– Человек… – отозвался Виктор.
– Простой человек, работаете, наверное, инженером.
– Да, инженером, – заморгал Виктор.
– Всё у вас не шатко не валко, вы беспринципный, лгун.
– Я… – хотел возразить Виктор, но тут же вспомнил, что принципы его подчинены своей выгоде, что вчера стащил на работе у уборщицы коробку стирального порошка, и согласился… – да, наверное.
– А есть люди, которым катастрофически везёт. Они так же беспринципны и лживы, но у них есть сила. Они колдуны.
– Может, они талантливы? – сопротивлялся Виктор.
– Таланта нет! Есть магия! – Евгений налил водки. – Будем!
– Ни хрена не понимаю, – выдохнул перегаром Виктор.
– Это как в лесу… Ты замечал? Идёшь, не видишь грибов, а другой ковыряет один за другим. Почему?!
– Почему?
– Они нашёптывают разные поговорочки, заветные словечки. Магия. Так же и здесь. Вот Ольга. Купила вчера хорошую машину, у неё свой бизнес, скоро выходит замуж за известного актёра. И этот «маньяк» сделает её жизнь другой. Страх будет в ней. Страх, подавляющий её чары – её везение.
Евгений говорил, и ненависть к богатеньким обжигала горло Виктора не хуже водки. Но тут он вспомнил испуганный, беспомощный взгляд девушки. Жалость, как запивка, погасила гнев.
– Ну, хорошо, допустим, – возник Виктор, ему мерещилась его грязная комнатёнка в коммуналке и вонючие носки вперемешку с трусами, спрятанные под кроватью, – но есть же успешные люди. Президент, например.
– Это система, – объяснил Евгений, – Им дали стать успешными. А вы хотите, чтобы хапуги, рвачи воздвигли свою власть. Они же все гребут под себя. И им катастрофически везёт.
– А наша власть не такая? – набычился Виктор.
Евгений провёл пальцами по рыжим усам, похожим на казацкие.
«А у него красивая форма головы, – подумал Виктор. – Только набита она непонятно чем».
Правильный овал лица, ровный череп, не скрываемый короткими тёмными волосами. Глаза чуть навыкате. Бешеные. Узкие губы.
– Наша власть правильная, – отчеканил Евгений. – При кризисе власти случается что? Революция. А сейчас всё идет верно. Уровень жизни растёт, преступность падает. Все беды от выскочек, неупорядоченности.
Они ещё выпили, и слова, произносимые Евгением, казались столпами, на которых держится мир.
– Ты наш, – говорил Евгений, словно гипнотизируя. – Зачем тебе инженерская должность! Приходи в отдел. Ты ненавидишь несправедливость. А работаешь на то, чтобы какому-то дяде везло путём твоих работ. Тебе повезло, что мы встретились. Не зря мы сталкивались не единожды!
– Да, – пьяно соглашался Виктор.
Однажды он увидел, как Марта гладит котёнка и собирает его шёрстку. Она неслышно перебирала губами слова. Максимилиан остолбенел.
– Что ты делаешь?
– Пою… – затлелась Марта.
– Что ты поёшь? – как можно мягче спросил монах, чтобы не вспугнуть.
– Песню…
– А почему я не слышу? – осторожно поинтересовался Максимилиан.
– Я плохо пою вслух, – ответила, заалев, девушка.
Максимилиан даже испугался, как бы не вспыхнули её белёсые пряди волос.
– Спой, – приказал он. – Спой громче.
Девушка запела тихо-тихо. Максимилиан не сказал бы, что это плохо.
Это была песня про девочку, которая заблудилась в лесу. За окнами сразу потемнело.
– Все говорят, я очень плохо пою, – сказала девушка, закончив песню.
Максимилиан выбежал на улицу. Начинался дождь.
«Неужели это она? – думал Максимилиан. – Под самым носом! Шерсть кошки, приговоры!»
Дождь пошёл сильнее.
Маленький человечек, тоще-худенький, с жиденькой бородёнкой, нашёл свою шатко-валкую стезю. Теперь у Виктора не было неуверенности, стальной стержень вбили вдоль позвоночника. Он съехал со своей комнатушки к бабёнке-хохотушке, полненькой, очаровательной Варечке, которая его обожала и облизывала: миниатюрный, но с характером, не курит, не запойный, хозяйственный.
Виктор сидел в своём кабинете и разбирал дела, он уже видел, кто есть кто. Ему, конечно, было далеко до Жени, но и у Виктора появился особый взгляд ищейки.
Вот и сейчас он смотрел на миниатюрную окровавленную женщину в хорошей куртке с золотыми цацками, он прислушивался к себе, сочувствия в нём не было – в её ушах свербели бриллиантики.
Она сидела и растерянно стирала кровь с лица мокрым вафельным полотенцем.
Рядом стоял ухоженный молодой человек с пышными бровями, он кривился, будто пытаясь что-то сказать, и не знал, что делать с руками. Ладони его метались, как раненые птицы, от лба до карманов. Он словно разыгрывал спектакль без слов.
Полная бабища сидела, развалясь, в кресле и орала, при каждом слове, вылетающем из неё, полное тело студенисто колыхалось.
– Это целая банда! Они в сговоре! Они хотели побить бедную женщину!
– Простите, мы вас не трогали! – встрял нервно молодой человек.
– Заткнись, сволочь, и ты молчи, бл*дюга! – взвизгнула баба. – Они меня оскорбили! Если бы вы знали, как они меня оскорбили!
– Мы только… – попытался вставить молодой человек.
– Банда! Хулиганьё! Подонки! – выкинула вперёд лапу бабища, каждый из пальцев был похож на поросёнка, Виктор усмехнулся, картина начала складываться.
– Мы только попросили не толкаться, – закончил тихо молодой человек.
– Грубо оттолкнув и оскорбив почтенную женщину. Они хотели меня убить, а может, и изнасиловать! Они меня обругали!
«Вот оно – возмездие!» – подумал Виктор.
– Я вас понял, – тихо и холодно бросил Виктор, бабища тут же утихла и принялась прихорашиваться, загоняя поросят в редкие волосы. – Теперь ваша версия.
– Я покупала в газетном киоске сигареты, и эта женщина… – начала хорошенькая.
– Сука! – отозвалась бабища.
– И эта женщина налетела сзади… Я попросила не толкаться.
– Тебе мало, стерва, – бабища угрожающе выставила поросят.
– А вы кто? – Виктор ткнул в молодого человека карандашом.
– Прохожий, я увидел, что сейчас случится что-то ужасное… Она, – он показал на бабищу. – Так ругалась, и я увёл женщину…
– Я ж говорю – банда!
– Позвольте ваш документ, – поинтересовался Виктор и прочёл в красной книжице: писатель такой-то.
«Писатель. Понятно. Весьма успешный. Где-то я встречал это имя. Возмездие».
– Решили, значит, кобелька своего выгулять, – зыркнул Виктор.
– У меня нет собаки, – растерялся писатель. – Я отошёл, потом оглянулся, а её бьют… Ну, я разнял…
– Значит, разнял? Ага, – кивнул Виктор.
– Да, и наряд сразу приехал.
– Вот оперативность! – восхитился Виктор. – Всё?
– Всё…
– Вам, чтобы не было таких инцидентов, – обратился он к хорошенькой, – надо быть менее вызывающей.
– Что? – не поняла молоденькая.
– Морду – кирпичом. Поиграйте с гримасами, и тогда никто на вас не нападёт.
– Не нападёт, – эхом откликнулась женщина.
– Да-да, вы всё правильно поняли, впредь вам наука – не связывайтесь! Не ввязывайтесь, и не судимы будете! Вы двое – свободны!
Молоденькая изумлённо смотрела на Виктора.
– Свободны, свободны! Разберёмся, накажем.
– Кого это ещё наказывать надо! – возмутилась бабища.
– Цыц! – цыкнул Виктор.
В кабинете осталась бабища. Виктор разглядывал её калоши, оттягивая время приговора, – блестящие.
– Пятнадцать суток хочешь? – спросил Виктор.
– Неа, – и поросёнок полез в нос.
– Тогда вали отсюда, пока я добрый.
Следующим был хлипкий интеллигентик с разбитым носом, жаловался, что у него отняли ноутбук, от него густо пахло водкой.
– Двое их было, – говорил, запинаясь, интеллигентик, – парень с девкой, подошли… чего-то спросили… я чего-то ответил… Зашёл в парадную, думал к другу зайти… И этот сдёрнул ноутбук, я свалился, а не отпускаю… А он ногами в лицо… Девка… глаза выцарапывает… Ремень сумки порвался… Я очухался – никого…
– Узнаешь? – поинтересовался Виктор.
– Узнаю… – прозвучало почти решительно. – Ноутбука-то не жалко… Гадов бы найти.
«Сам ты гад! Нахлебаются и шастают с ноутбуками», – подумал Виктор.
И подсунул интеллигентику свой ноут:
– Вот смотри, здесь всякие… Цвет общества.
Он смотрел, как интеллигентик листает фотографии и никнет уверенность в поиске, как член после акта.
– Не запачкай мне ничего, – Виктор дал мокрое полотенце, чуть застиранное от крови предыдущей посетительницы.
– Все они какие-то… одинаковые.
– Вот ещё, – Виктор открыл следующую папку, даже не глянув.
– По-моему, это не то, – растерялся интеллигентик.
Виктор оценил, там была его Варечка в призывных позах, они иногда баловались фотосессиями.
– Да, не то… – заметил Виктор. – Нравится?
– Не-е-ет…
– Значит так. Глухарь это. Отказную напишешь. Мол, с приятелем поддали, приятель ноут и попёр. Претензий не имею.
– Но как же… – попытался возразить интеллигентик.
– Так, походишь здесь по скупкам, появится вещь – позвони мне. Давай, пиши.
Интеллигентик взял ручку.
Марта пряла, вплетая в нить кошачью шёрстку. Нитка от этого становилась пушистой. И опять что-то приговаривала.
– Что ты делаешь? – спросил Максимилиан.
– Я хочу сделать куколку, – сообщила Марта. – Это ниточка, чтобы прикрыть ей шею, чтобы не было холодно.
– Что ты, детонька? Что ты? – появился дед. – Не смотрите на неё, она не в себе, – запричитал он. – Придумала, что скоро у неё родится девочка, и мастерит куколку.
– Покажи! – приказал монах.
Не поднимая глаз, девушка подала куклу из кусочков ткани. В куколкиной голове явно прощупывалось зерно. Узелки вместо рук и ног, расшитая юбка, узорчатый поясок, сотканный непонятно из чего.
Максимилиан рассматривал куколку, от неё явно тянуло силой. Неведомой силой.
– Для чего? – бросил монах.
– Для доченьки моей, – быстро проговорила девушка.
Максимилиан посмотрел через дырку гробовой доски на Марту, она была прекрасна. Он убрал доску. Очарование осталось – всё равно прекрасна!
– Ты же не замужем! – закричал монах, чтобы стряхнуть наваждение.
– Но я люблю, – тихо проговорила девушка и выбежала.
Они снова выпивали с Женькой.
– Понимаешь, Витя, мы – инквизиция. Мы делаем мир правильнее.
Виктор уже многое умел. И не только распознавать не своих, но и наводить порчу по следу, комбинировать ситуации на пользу. Но сегодня, впрочем, как и всегда, в нём зрело противоречие, подогреваемое водкой. Варечка хлопотала кругом, выставляя на столе разные вкусности.
– Спасибо, Варечка, – Виктор хлопнул её по ягодице. – Отдыхай, мы поговорим. Тебе будет неинтересно.
– Разговаривайте, мужчины, – и Варя обдала Виктора жарко-восхищённым взглядом, заодно задев и Женю.
– Да, но и мы пользуемся магией! – возразил Виктор.
– А как с ними бороться иначе? Их методы – против них – и всё! – спорил Женька. – Сжигание на кострах – это менее мучительно, чем сгорание в жизни.
– Но ведь инквизиция боролась против ереси!
– Нееретиков нет! Каждый частенько несёт ересь, и мало того – на ней настаивает!
– А атеисты?
– Что атеисты?
Статьи и публикации атеистического справочного издания Денница посвящены широкому кругу вопросов, которые имеют большое значение для советского партийного актива, пропагандистов, лекторов, агитаторов-атеистов, организаторов атеистической работы.
– Как атеист может быть еретиком?
– А живя в неверии, взывать к Богу – не еретизм? – всё больше распалялся Женя.
– А как же Бог?!
– Система – это бог!
– Но ведь есть люди, достигающие высот благодаря уму, таланту.
– Да, это мы! – самодовольно мыргнул Женя. – Все остальные вне системы – еретики.
И тут Виктор чётко представил огромного человека в чёрной рясе, состоящего из маленьких человечков, человек этот был окружён аурой серых куколок, подвешенных на нитках желаний чёрного. В огромном разноцветном поле то тут, то там возникали яркие вспышки, тут же от ауры отлетал шарик, гася всполохи, и возвращался.
– Получается, что мы опосредствовываем индивидуальности?
– А ты попробуй управлять индивидуальностью! – скривился Женя.
– То есть каждый во власти – инквизитор?
– А-то!
– А как же свобода?.. свобода слова? Ведь есть люди, которые говорят, что хотят?
– До поры до времени, – улыбнулся Женя. – Он либо найдёт пулю, либо сопьётся, либо зажиреет – в любом случае будет не до слов.
– Это не демократия, а демонократия какая-то…
– Это система!
Теперь, когда Виктор смотрел телевизор, он ловил взгляды выступающих или играющих в кино… И видел этот особый взгляд – печать системы. Это как взгляд сектанта. Человека, во что-то верующего, отличает взгляд. Лесбиянка или гей отличает по взгляду, по повадкам, по атрибутике, своего. И сектант даже без внешних признаков видит собрата. А Виктор узнавал своих – секту инквизиции.
Он представил глаза Христа. Сколько в них должно быть веры, добра… В жизни не было таких глаз.
Виктор пошёл в церковь. Стоял перед входом и вспоминал в какую сторону накладывать крест. Справа – налево или слева – направо… Подсмотрел, как крестится старушка. Ему нужно было поговорить с человеком вне всего этого. С человеком верующим. При входе он столкнулся с проходящим батюшкой.
– Извините, – окликнул Виктор.
– Да, сын мой, – отозвался священник.
В его небесных глазах не было ничего от взгляда Христа, ни веры, ни доброты. Зато Виктор ощутил своего. Даже здесь он почувствовал систему.
– Ничего, – сказал Виктор и вышел.
– Сын мой! – басовито кинул вдогон священник.
– Извините, – прохрипел Виктор.
Пытали Марту в подвале замка. Граф был добрый богомольный старичок, сын, правда, чудил, но в причудах молодого человека не было ничего опасного.
Максимилиан сидел спиной к допрашиваемой. Он не выносил вида крови, и пытки ему были невыносимы. Он чувствовал боль человека, которого пытали. Теперь ему было во много раз больнее.
Палач был глух и нем. Он подчинялся движению руки Максимилиана. Максимилиан поднимал руку – пытать, опускал – прекратить.
Он сидел за столиком лицом к стене. И будто спрашивал почерневшие старые камни: «Ты ведьма?»
И голос Марты отвечал: «Нет».
Максимилиан поднимал руку, внутренне содрогаясь от боли, опускал.
– Зачем куколка? – спрашивал он.
– Для доченьки, у меня скоро будет доченька, – стонала девушка.
И на тёмных камнях в огнях факелов мерещились танцующие фигуры.
– Ты никогда не родишь, если не признаешься, если не скажешь правду. Эта кукла – атрибут колдовства?
– Нет.
Максимилиан поднимал руку.
– Не-е-ет!
Он терпел. Когда силы кончились, рука упала.
Он смотрел на камни, на куколку, на заляпанный стол, капли очень походили на застарелую кровь. Тошнота поднималась к горлу.
Дрожащей рукой он начал писать приговор.
А мерещился лес. За селом была скала ведьм. Женщину, подозреваемую в колдовстве, приводили на скалу и давали метлу. Ведьма должна была полететь. Но все они разбивались.
Можно было испытать ведьму и водой. Таким испытуемым связывали большой палец левой руки с большим пальцем правой ноги, и большой палец правой руки с большим пальцем левой ноги… И бросали в воду. Невиновной считалась утопшая. Испытания водой…
Максимилиан сомневался, что люди могут летать или выплыть связанными.
Что-то здесь было не так. Почему он? Неужели его братья не смогли выявить колдунью? Это было испытание… Но в чём оно заключалось?
– Ты ведьма? – устало спросил он.
– Нет… Я люблю тебя…
Максимилиан подумал, что ослышался.
– Что?
– Я полюбила тебя, как только увидела… Я понимаю, что ты связан обетом…
Максимилиан оглянулся. Он не видел её истерзанного тела, он видел только её глаза. Пронзительную искренность.
– У нас мог бы родиться ребёнок… Но…
Максимилиан поднял руку. Слёзы засочились из глаз, как смола из ствола дерева.
– Виновата я! Виновата! – кричала Марта, извиваясь.
Монах опустил руку.
– Виновата, что полюбила, – простонала Марта.
«Вот в чём испытание! – думал Максимилиан. – Они заподозрили меня!»
Он написал «невиновна», поставив свою подпись, и выскочил из подвала.
Поднявшись к графу, он бросил: «Девушку отпустить. Невиновна».
Из замка он выбегал и споткнулся на мостике через ров.
Испытание водой.
Монах сел, приложил правую руку к левой ноге, и левую – к правой. Так и бултыхнулся в ров. Вода оглушила, обожгла. Он бултыхался, оставаясь в такой позе, пока не ощутил дно. Лёгкие разрывались и он пустил в них грязную воду. «Невиновен», — подумал он.
Но в этом году селяне собрали прекрасный урожай.
Виктор был на выезде.
Банальное ограбление с тремя трупами. Муж с женой и девочка лет двенадцати. Уютная квартирка в новом доме. Недавно семья выиграла в лотерею. Всё так и должно быть. Должно же и им было не повезти. Виктор сам наводил порчу, их не должны были убить, но получилось чуть сильнее, чем он ожидал. Но это ничего.
И тут Виктор узнал девочку. Ничего не видя, кроме её мёртвых глаз, он погрузился в своё прошлое. Девочка с первой парты оборачивается и берёт, улыбаясь, его линейку, через миг возвращает с надписью: «Я тебя люблю!». Вера! Её звали Вера! Витя смотрит на линейку, на плечи девушки, сидящей впереди. Она снова оборачивается. Глаза… В них вера в любовь, в будущее, в счастье.
Он никогда бы не узнал эту женщину, если бы не кроха. Они так похожи… были…
Виктор продирался сквозь плотный воздух, очертания мира стали мутными. У телевизора в рамке семейное фото. Бывшая Витькина любовь, её теперешний муж и ребёнок, так похожий на неё в молодости. Они смеются. Они навсегда останутся смеяться на этом фото. Виктор сунул карточку за пазуху. Ближе к сердцу, чтобы хоть немного придавить сердцебиение. Но сердце бешено колотило в надгробную плиту фоторамки, в надгробную плиту их смеха. Виктора качнуло.
Индульгенция системы не отменяла совести, не отменяла чувств.
«Справляйтесь без меня!» – бросил Виктор и вышел.
Спускаясь по лестнице, Виктор натолкнулся на Женьку.
«А, привет!» – заулыбался приятель.
Его улыбка змеилась под усами, она ничем не напоминала искреннюю, просто гримаса, просто ещё одна маска. Маска торжества.
Виктор скатился по лестнице в новое завтра, ловя эхо равнодушного «ты куда?». Он знал, что вернётся в свою комнатушку, к своей работе, к простым и логичным чертежам.
Он знал, что нужно быть счастливым даже в несчастье, но вне системы. И можно быть счастливым даже мёртвым, если ты вне.
На следующий день Виктор пошёл увольняться. В голове, как сердце, билась мысль: «Я буду просто жить, и мне катастрофически повезёт».