Дело было в Стоунхендже. Осмотрев этот памятник из списка ЮНЕСКО, по поводу которого все постоянно теряются в догадках, я решил чего-нибудь попить, поскольку солнце уже здорово припекало на окрестных полях, а теряться в догадках по поводу Стоунхенджа мне надоело ещё намного раньше. Задача казалось довольно простой. Я не учёл одного – я подошёл к ларьку со своей доброй мамой, которая всё время порывается поговорить с англичанами по-немецки.
— Одну бутылку воды, — сообщил я продавщице. И, увидев на вывеске “Stonehenge café’”, механически повторил – and a Stonehenge café’ – по-французски, естественно, как и было написано. Уж больно соблазнительно дёшево оно стоило – всего 68 пенсов. Вмешалась и мама, добавив по-немецки:
— Eine Flasche Wasser und noch Kaffee dazu.
Продавщицей была такая простая деревенская пейзанка с крашеными пшеничными волосами. Поставив на прилавок воду, она отчего-то впала в панику.
— Кэфей? Кэфей? – переспрашивала она.
— Even so (Именно так), — непринуждённо поддержал я её робкие догадки. Для большей убедительности я даже показал на красочный рисунок дымящегося кофе со сливками. Продавщица зачем-то попыталась убрать с прилавка воду. Я решительно пресёк поползновение и бросил бутылку воды в пакет. Мама продолжала по-немецки втолковывать продавщице заказ, увеличивая сумятицу. Мэйден (Maiden) то хваталась за табличку, на которой были красочно изображены напитки, то нервно отворачивалась, мама продолжала втолковывать ей заказ по-немецки, а я терпеливо повторял слова с подписи. Получалась такая своеобразная трилингвальная словесная какафония в непосредственных окрестностях Стоунхенджа. Видимо, энергеотика у места особая, как нам добросовестно рассказывала экскурсовод.
— Мама, — свирепым шёпотом прошептал я, — не надо ей ничего говорить по-немецки. – Это – английская глубинка, какой тут немецкий?
Мэйден уже начала то вспыхивать, то бледнеть как лампочка с нитью накаливания как раз перед тем, как перегореть. Загадочная энергия Стоунхенджа как-то удивительно неудачно сублимировалась именно в местной сэйлзгёрл, и мы уже могли опоздать на автобус. Положение спас скромный незаметный рядовой британец, стоявший за мной. Такие герои обычно спасают мир, но иногда при случае способны и помочь безупречно говорящим по-английски иностранцам. Он шагнул вперёд и членораздельно произнёс, обращаясь к продавщице, разбивая предложения на отдельные слова для лучшего понимания.
— Этот. Джентльмен. Хочет. Один. Кофе. Фраза была чётко сформулирована и безупречна проартикулирована, а также при том не оставляла никаких возможностей для двузначного толкования. Девица убежала в глубь ларька. На сцене появилась матрона, которая уверенно поставила ещё одну бутылку воды.
— Just a moment, I’ll bring the coffee. With milk?
— Yes, even so, — подтвердил я. Мама наконец-то перестала говорить по-немецки. Пока мадам спасительница наливала кофе, мы успели перемолвиться с англичанином парой слов. Он случайно оказался человеком не чуждым России – собирался приехать к нам на празднование 100-летия Бородина. Я ему сообщил о Старой и новой Смоленской дороге, которую мы излазили вдоль и поперёк с британскими специалистами от Всемирного банка. Опытная старшая продавщица вернулась с надёжно закупоренным крышечкой кофе. Мама углядела, что нет соломинки, но я уже побоялся международного скандала и плюнул на свои права потребителя, тем более, что автобус уже вот-вот отъезжал. Проходя к автобусу, англичанин пожелал нам всяческих успехов и мы тепло попрощались с ним. Кофе я выпил без всяких соломинок и сахара, а в Бате даже удалось пообедать. И только вечером до меня дошло – хозяин ларька решил щегольнуть французским словом кофе, которое англичане произносят как кэфей (= кафе), у них нет долгой гласной э, как у французов; а девица решила, что я собираюсь купить их киоск. Вот до чего доводят маркетинговые выверты в английской глубинке.