Зеркало отражало действительность. Действительностью был полутёмный коридор с отрывающимися потрёпанными обоями и встроенным шкафом-купе, забитом вещами так, что дверцы никогда не закрывались полностью, кусок комнаты со старым телевизором, псевдохрустальной люстрой и окном, в которое иногда можно было разглядеть весну; действительностью был также хозяин квартиры, худой Человек средних лет с седеющей бородкой и длинными волосами. Действительность суетилась, меняла моды и привычки, деньги и государственное устройство, а зеркало оставалось на месте.
Человек вёл себя немного странно – проходя мимо зеркала, останавливался, поправлял волосы, странно ухмылялся и бормотал: «Нет, не может быть. Показалось». Потом уходил вглубь квартиры по своим делам, во время которых мог ещё пару раз пройти мимо зеркала, не посмотрев в него, но через некоторое время обязательно возвращался, смотрел внимательно, делал какие-то движения руками и говорил: «Нет, не может. Не может»
Зеркало отражало действительность. Отражать эту действительность оно начало ещё в начале прошлого века, и за время своей жизни успело отразить две из трёх революций, войны – две мировые и одну гражданскую, коллективизацию, культ личности, оттепель, застой, перестройку, приватизацию, стабилизацию и начинало отражать модернизацию. Всё это проносилось мимо с головокружительной скоростью, сжимаясь с размеров земного шара до размеров коридора и комнаты с половинкой окна, наблюдаемого с места дислокации. Говорят, у старых вещей есть душа. Кстати, никто ещё не смог опровергнуть это предположение.
Человек выходил из комнаты и останавливался. Он внимательно несколько минут рассматривал своё отражение, время от времени совершая движения то левой, то правой рукой.
«Чёрт побери! Но оно правда затормаживает» — говорил он вслух и резко водил рукой из стороны в сторону. «Затормаживает, сука. Нет, вы видели?»
Зеркало отражало действительность. Приходили поэты, читали свои стихи. Один раз был Маяковский. Он засунул левую руку в карман брюк, смяв жилетку и декламировал, выставив правую руку вперёд и устремив взор поверх голов слушателей. Приходили военные, учёные, стиляги, хиппи. В последнее время собиралась совсем разношёрстная компания, обильно употребляющая спиртные напитки и орущая хором песни под гитару.
«Что тебе от меня надо?» — говорил Человек, останавливаясь около зеркала, — «Думаешь, я не вижу, что ты всё это специально подстраиваешь? Скажи мне – что ты хочешь?
Приходила Женщина. Человек что-то говорил о любви до гроба, целовал её в губы, а потом уводил в комнату и закрывал дверь. Из-за двери раздавались ритмичные звуки и вздохи. Потом всё затихало, а через некоторое время дверь открывалась.
«Я тебе что-то покажу» — говорил Человек и подводил Женщину к зеркалу. – «Вот, смотри» — он делал несколько резких движений рукой перед зеркалом, — «Видишь?»
«А что я должна видеть?» — спрашивала Женщина.
«Ты что, не видишь, как изображение затормаживает?» — спрашивал Человек.
Зеркало отражало действительность. За время своей жизни оно научилось видеть людей насквозь, оценивать их поступки в настоящем и знать, к каким поступкам они приведут в будущем. Люди очень предсказуемы. Про каждого из них точно знаешь, что от него можно ожидать впоследствии. Это они думают про свободу выбора, но какая может быть свобода, если собственное подсознание максимально ограничивает действие этого выбора? Человек предсказуем, а предсказуемый человек не может быть свободным, потому что он замкнут в своей предсказуемости.
Зеркало отражало действительность. Отразило оно и то, как женщина поселилась у Человека вместе со своим несовершеннолетним сыном, замкнутым и неразговорчивым молодым человеком с тяжёлым взглядом. Во времена их отсутствия Человек продолжал разговаривать с зеркалом, и разговоры эти происходили всё чаще:
«Я всё вижу. Ты не просто отражаешь, ты искажаешь. А когда она появилась, твои шуточки достигли крайней точки. Ты её не любишь и всегда её хочешь представить в наихудшем свете. Ты что, думаешь, что я не вижу, как ты отражаешь морщины на её лице, которых у неё нет? Она даже хотела делать себе пластическую операцию, я её еле отговорил».
После этого Человек уходил в комнату, хлопнув дверью так, что псевдохрустальная люстра звякала. Потом приходила Женщина с сыном, и Человек делал вид, что в её отсутствие ничего не происходило. Разве что только говорил ей за обедом незначительную фразу:
«Тебе не надо смотреться в то зеркало»
«Почему?»
«Не надо и всё».
«Но оно мне нравится. Оно старинное и красивое»
«Дура»
Он вставал из-за стола, давая понять, что разговор окончен.
Зеркало искажало действительность. В конце концов, не бывает идеальных поверхностей, и, вследствие естественных неровностей стекла, любое зеркало немного искажает действительность. Может быть, всё дело именно в этом?
Человек подходил к зеркалу и говорил уже почти умаляющим тоном: «Оставь нас в покое. Ты пользуешься тем, что ты семейная реликвия, что купил тебя ещё мой прапрадедушка, что из-за этого я не могу тебя разбить, или выкинуть. Что тебе надо? Ты хочешь, чтобы я её убил? Ну скажи, ты этого хочешь? Ты правда этого хочешь?» Последние слова он орал во всю глотку. Зеркало отражало искажённое злобой лицо, глаза, готовые вылезти из орбит и кулак, сотрясающейся около его поверхности.
Зеркало отражало действительность. В тот вечер Женщина пришла с работы, а сын сказал, что останется ночевать у друга. Человек набросился на неё с порога, захлопнул дверь и начал её душить, схватив одной рукой за тонкую шею, а другой закрывая рот. Она сначала пыталась вырваться, ударить своего мучителя, но потом её движения стали более вялыми, а вскоре она и вовсе обмякла у него в руках. Когда он разжал руки, безжизненное тело с грохотом рухнуло на пол.
«Ну, ты добилось своего?» — заорал человек и со всей силы ударил полированную поверхность, из-за чего зеркало покрылось сетью мелких трещин
***
— И что, Вы думаете, что я Вам поверю? – спросил следователь.
— Не знаю, но это правда, — ответил подозреваемый.
— Нет, Вы не хотите, чтобы я Вам поверил. Вы хотите, чтобы я принял Вас за сумасшедшего. Но Вам это не удастся. У нас хорошие психиатры.
— Делайте, что хотите. Я Вам рассказал чистейшую правду. Оно меня подговорило.
— Правду? А хотите, я Вам расскажу правду? Правда заключается в том, что за месяц до убийства Вы на ней женились. Вы хотели заполучить её деньги и квартиру – вот она, правда.
— Это неправда. У неё есть наследник, Пашка. Всё достанется ему.
— Он несовершеннолетний, а Вы его усыновили. До его совершеннолетия Вас назначат опекуном, а за это время можно что-нибудь придумать. Что молчите, раскусил я Вас, господин хороший?
***
Пашка сидел один в пустой квартире и смотрел в потолок. На потолке медленно вырисовывалась картина мира, складываясь в единое целое из разобранных кусков мозайки. Человек предсказуем. Если правильно и своевременно дёрнуть за нужную ниточку его подсознания, можно направить действия человека в нужное русло. Но это не интересно. Гораздо интереснее придумать образ врага, против которого он будет бороться. Ещё интереснее, если этот образ неодушевлённый – тут такой простор для фантазии открывается, что дух захватывает.
Он не мог поверить своей свободе. Свобода и финансовое благополучие – это ли не прекрасное начало карьеры? Две квартиры в Москве, сбережения матери и отчима – всё это теперь достанется ему одному. Конечно, предстоят ещё некоторые формальности – подождать пару лет до совершеннолетия, и тогда уже на законных основаниях вступить в права наследства. Опекуном он уже выбрал себе тётку, сестру матери, хотя она ещё не догадывалась об этом. Завтра она приедет на похороны, а Пашке только останется потянуть за нужную ниточку.
***
Зеркало отражало и искажало действительность. За всё время своего существования ему ещё не доводилось столько врать. Мир теперь раздробился на крохотные осколки, каждый из которых переламывал изображение мира своего соседа. Некоторые осколки выпали и валялись теперь на полу в пыльном коридоре, и никому до них не было никакого дела.