Канареечка жалобно поет.

irina korotkova

14 лет назад


Старый сад тихо шелестел чуть пожелтевшей листвой; дорожка, посыпанная гравием и обсаженная с обеих сторон кустами вела к небольшой деревянной беседке пред которой цвели хризантемы. Здесь было тихо и печально, как и в душе Петра Андреевича, медленными шагами подходившего к этому своему любимому месту в парке. Старая беседка напоминала ему родительский дом , а хризантемы он посадил сам в память о своей жене, любившей их горьковатый аромат. Только здесь Петр Андреевич чувствовал себя счастливым; он садился на круглую лавочку, закрывал глаза и, опираясь о свою палку, мог сидеть так часами, мысленно прокручивая перед глазами свою жизнь. В такие минуты лицо его добрело; легкая улыбка стирала черты суровости и жесткости; легкий ветерок перебирал седые волосы, и Петру Андреевичу казалось, что это его Люсенька незримо стоит рядом и ласково треплет его все еще густую шевелюру. Вот уже много лет как нет рядом той, которая вместе с ним делила радость и горе; мыкалась по казенным квартирам военных городков, не теряя надежды обрести свой угол. И, когда уже казалось, что все скитания позади, старый привычный мир рухнул. Петр Андреевич, успевший выйти в отставку и ждущий обещанной квартиры, остался ни с чем, а тут еще и националисты подняли головы, и пришлось им с Люсей, собрав чемоданы, уезжать из ставших родными земель с их лесами и холодным, но до боли знакомым и родным морем. Но, как оказалось, и на своей, родной земле они были никому не нужны, хотя не только они: в те годы таких, как Петр Андреевич, было тысячи. Вот когда Петр Андреевич поблагодарил Бога за то, что не дал он им с Люсей детей. Куда бы они с детьми делись?
Со временем Петр Андреевич нашел себе работу: стал то ли сторожем, то ли охранником в загородном доме одного из новоявленных нуворишей. Там же и жили в небольшой комнатушке в пристройке, там же и работали: он при воротах, а Люся по хозяйству хлопотала. Лет через восемь, простудившись, Люся слегла и больше не поднялась. Петр Андреевич окаменел. Душа его умерла вместе с женой, хотя внешне это никак не отражалось: он также честно и с достоинством делал свою работу, но полюбил одиночество и старался поскорее уйти от шума и разговоров в свою комнатку. Еще через два года хозяин, взяв на его место молодого, накачанного парня с холодными стальными глазами, указал Петру Андреевичу на дверь. И снова Петр Андреевич с чемоданами оказался на улице, проклиная судьбу и не зная, как жить дальше. Помог случай. Петр Андреевич решил обратиться в Совет ветеранов. Там он встретил сослуживца, который не только сделал ему прописку, но и помог с оформлением пенсии. Только вот фактического жилья у Петра Андреевича так и стало. Некоторое время он прожил на даче старого товарища, но злоупотреблять гостеприимством хозяев не хотел и все чаще задумывался о том, чтоб заиметь пусть крохотную, но свою крышу над головой.
— Знаешь, Петя,- после долгих раздумий посоветовал сослуживец,- а давай-ка оформляйся в дом престарелых! Да не смотри ты на меня с таким ужасом. Есть тут за городом так называемый элитный дом для таких, как ты. В основном живут там те, кто так или иначе связан был с армией. Наш городской Совет шефствует над ними. Там чистенько, ухожено да и персонал подходящий. У каждого своя комната. Пенсия у тебя большая, но все равно ведь квартиру себе ты на нее не купишь, а очереди ждать- быстрее в могилу сойдешь. Ты уж извини, старик, но молодым офицерам, семейным не хватает. А ты один. Подумай.., там неплохо…, разрешают в город выходить…, часть пенсии, конечно, придется отдавать, но и тебе на карманные хватит. Лучше, чем ничего!
Петр Андреевич думал недолго. « А что мне одному надо!? Да и с людьми буду. Деваться-то больше некуда.»,- решил он и согласился на предложение товарища.
Новое место жительство Петру Андреевичу понравилось. Старое кирпичное здание в глубине сада напоминало о дворянских усадьбах; уютные комнатки со всем необходимым; милый персонал- все было прекрасно,но чувствовались здесь печаль и одиночество так присущие таким вот местам. Кроме Петра Андреевича здесь было еще человек тридцать. Его встретили приветливо, засыпали расспросами, зазывали в свои комнаты в « гости», угощали чаем с печеньем и конфетами.
— У нас тут неплохо, во всяком случае, по сравнению с другими подобными заведениями.- поделился с Петром Андреевичем один из старожилов.- Из нас, мужиков, большая часть бывшие военные, оставшиеся без родины и без дома, а женщины- кто откуда. Только вот Сан Саныч, счастливый, не один, с женой. Эх, брат! По-разному у всех жизнь складывается. Кто ж судьбу свою знать может? А здесь мы как одна семья.
Петр Андреевич полюбил бродить по саду. В самом его дальнем углу стояла обветшалая беседка с покосившимися тремя ступеньками и трухлявой скамьей. Со временем, потратив на доски и краску почти всю остававшуюся ему месячную пенсию, Петр Андреевич отремонтировал ее, а рядом посадил купленные на рынке клубни хризантем.
— Ну, Андреич, ты мастер! Золотые руки! А мы-то все в доме уют наводим, а про беседку и не подумали. Еще бы сюда качели да гамак- ну прямо свой дом или дача! Того и гляди, внуки сбегутся!- говорили ему постояльцы и прятали повлажневшие глаза.
— Да я не один… Вы ж помогали,- улыбаясь отвечал Петр Андреевич, а сердце ледяной рукой сжимала тоска, глядя на них,- Теперь вот будет где посидеть. Надо бы еще лавочки новые поставить- и гуляй не хочу!
Сидеть без дела Петр Андреевич не мог и заражал своим энтузиазмом не только постояльцев, но и персонал. Он один из всех не имел никого из родных и, может быть, поэтому ему было легче привыкнуть к жизни в доме. Пытаясь отвлечь членов своей новой семьи от воспоминаний о прошлом, Петр Андреевич старался разнообразить жизнь одиноких людей, затевая то небольшой ремонт в комнатах, то уборку в большом зале, гостиной, где по вечерам все собирались посмотреть телевизор и поделиться скудными новостями.
— Да что ж вы делаете? Бабулечки, дедули! Вам же покой нужен! Я таблетки принесла, пора принимать!- бегала вокруг стариков молоденькая медсестра, пытаясь огородить их от слишком активных действий.- Иван Афанасьевич, Вам же опять плохо станет, давление поднимется! Да что ж это такое, Господи!
— Не мешай им, Анечка. Пусть себе трудятся. В них как будто заново жизнь пробудилась,а ты со своими лекарствами… Ничего не случится! — говорила директор Софья Александровна с восторгом и удивлением наблюдая за своими подопечными.- Посмотри, даже Анна Михайловна здесь. А ведь из своей комнаты раньше почти не выходила, а тут крутится среди других, указания дает!
Однако, энтузиазм стариков оказался недолгим. Очень скоро пыл иссяк, и опять постояльцы стали собираться вместе лишь по вечерам перед телевизором и в столовой.. Петр Андреевич голову ломал, что бы такое придумать, чтобы вновь собрать всех в едином порыве, но ничего не получалось.
— Да брось ты, Андреич!- сказал ему как-то бывший участник Афганской войны Иван Афанасьевич,- Все равно ведь ничего не получится! Ты пойми, ведь почти у всех у нас дети, внуки и дом еще есть где-то. А мы вот здесь оказались никому не нужные и одинокие. От себя-то не убежишь. Ну да, когда вот все тут собираемся, вроде бы и ничего житье-бытье наше, а останешься один в комнате у себя- тоска, выть хочется! И думаешь, что такого ты пропустил в своих детях, недоглядел, недодал, что они тебя, как ненужную вещь, на помойку… Тяжко, Андреич, ох, как тяжко…
Дни шли за днями, тоскливо, одиноко. Петр Андреевич не заметил и сам, как заразился этой болезненной тоской: он притих, не придумывал больше шумных мероприятий, не пытался наигранным весельем растормошить остальных. Им овладело безразличие; опять, как и после смерти Люси, большую часть времени он проводил у себя в комнате и только лишь по вечерам, на час-полтора, спускался в гостиную поиграть в шахматы или посмотреть телевизор; если позволяла погода, Петр Андреевич гулял по саду и подолгу сидел в беседке, наслаждаясь тишиной и покоем. Иногда он ездил в город, бродил по улицам, даже бывал в гостях у своего сослуживца. Но радости от этих своих вылазок не испытывал: жил по инерции, вернее доживал, смиренно ожидая последнего часа.
Так прошло почти два года. Однажды вечером к нему постучался Иван Афанасьевич.
— Слыхал, Андреич, новенькая у нас? Интересно посмотреть! Вещички какие-то привезла с собой, заселяется. Тоже на втором этаже будет жить, в левом крыле. Говорят, не так еще и стара, не чета нашим бабам! А что! И мы ведь с тобой еще ничего!- Иван Афанасьевич выпятил грудь,- Лександрыч-то вон с Елизаветой сошлись, им даже комнату отдельную выделили. А мы-то чем хуже. Мы же младше Лександрыча лет на восемь, мне вот шестьдесят с хвостиком только, а ты и того моложе. Новенькую Милой зовут. Завтра к завтраку выйдет- посмотрим, познакомимся!
« Людмила, наверное»,- подумал Петр Андреевич, и сердце захлестнула теплая волна,- Люсенька!»
Утра он ждал с нетерпением. К завтраку вышел одним из первых и с нетерпением поглядывал на дверь столовой,откуда должна была появиться новенькая. В глубине души Петр Андреевич надеялся,что Мила будет похожа на Люсю: такая же округлая, уютная с рыжеватыми волосами до плеч и веснушками вокруг глаз. Но ожидания не оправдались: когда почти все постояльцы уже сидели за своими столиками, в столовую вошли Софья Александровна и высокая худощавая женщина. Ее темные крашеные волосы были стянуты на голове в тугой узел; движения были резкими, порывистыми; она, как затравленный зверек, оглядела присутствующих и тихо поздоровалась.
— Доброго всем утра!- наигранно- веселым голосом провозгласила Софья Александровна,- Да я смотрю, все сегодня на завтрак вышли! Больных нет и Слава Богу! Знакомьтесь, Людмила Михайловна, можно просто Мила! Она будет жить с нами. Надеюсь, что вы поможете ей побыстрее освоиться здесь. Пройдемте, Мила.
Она подвела женщину к одному из столиков, возле которого вот уже недели две стоял пустой стул.
— А вот и Ваше место. Сейчас принесут завтрак. Приятного аппетита!
Еще раз оглядев присутствующих, Софья Александровна вышла, а женщина осталась неподвижно сидеть на стуле, растерянно поглядывая по сторонам.
« Не Люсенька,- огорченно подумал Петр Андреевич, ковыряя вилкой подобие винегрета в тарелке,- Мила!»
После завтрака он отправился в сад, предоставив другим знакомство с новенькой. Однако побыть в одиночестве не получилось: не успел Петр Андреевич дойти до своего заветного места, как в саду послышались голоса и вскоре у беседки появилось несколько женщин во главе с Милой.
— А это, Милочка, наша беседка! Мы ее сами ремонтировали. Посмотри, как тут хорошо! А затеял все это Петр Андреевич. Познакомьтесь! Петр Андреевич, это наша Милочка!
Женщина протянула Петру Андреевичу тонкую руку.
— Очень приятно,- тихо произнесла она.- Мила.
— А можно, я буду звать Вас Люсей,- вдруг вырвалось у него.- Разрешите?
Мила растеряно посмотрела на Петра Андреевича.
— Меня так никогда не называли,- задумчиво произнесла она.- Обычно Люда, но чаще- Мила. Хотя, знаете что… Если Вам так хочется, пусть будет Люся. Может быть с новым именем и жизнь сложится по-новому?..
Теперь время для Петра Андреевича потекло по-другому: исчезло безразличие ко всему и тихое ожидание смерти; он все чаще и чаще ловил себя на мысли о том,что в его шестьдесят еще можно радоваться жизни, мечтать, строить какие-то планы. Он не мог только объяснить себе, что испытывал к Миле. О любви он не думал, любовь осталась в прошлой жизни и ушла вместе со смертью Люсеньки. А Мила заполнила собой его одиночество, стала для него чем-то большим по сравнению с другими. Да и сама она нуждалась в поддержке, и Петр Андреевич чувствовал, что необходим ей. Теперь они вместе гуляли по саду,часами могли сидеть в беседке, вспоминая о прошлом или делясь впечатлениями о прочитанных книгах и просмотренных фильмах. Мила мало рассказывала о своей жизни. Петр Андреевич знал только, что она вдова, имеет взрослого сына и внуков.
— У меня хороший мальчик,- говорила она, заглядывая Петру Андреевичу в глаза, как будто ждала от него подтверждения своим словам.- Вы только не подумайте… Я ведь сама решила уйти. Знаете, в однокомнатной квартире трудно впятером. Так уж получилось, что Вадик потерял все и вынужден был переселиться ко мне. Моего Васеньки уже не было в живых, я была одна. Вот мы и жили с Вадиком, сначала вчетвером, а когда год назад у них родилась Ларочка, стало тесно. Я решила уйти, переписала на него свою комнатушку… Но Вадик будет приезжать ко мне, деток привозить будет! Он меня любит!
— Конечно, Люся, не волнуйтесь. Я думаю, Вы достойно воспитали своего сына. Конечно же он приедет!- уверенно отвечал Петр Андреевич, глядя в ее глаза, полные обиды и боли.- И внуков Ваших привозить будет. А вот у меня никого нет. Один я!
Вадима Петр Андреевич видел несколько раз. Вначале он с семьей приезжал к Миле каждое воскресенье, потом визиты стали реже: раз в две-три недели, раз в месяц, а затем сын ограничил свои посещения до особо праздничных дней.
— Он много работает,- оправдывала его Мила,- совершенно не имеет времени. Посмотрите, Петя, Вадик мне телефон подарил, теперь хоть каждый день звонить можно. А на Новый год он обещал взять меня домой на все праздники!
Она попыталась улыбнуться, но улыбка получилась неуверенной, жалкой. Казалось, Мила сама не верила тому, что говорит. Но Петр Андреевич счел своим долгом утешить ее.
— Люсенька, ну зачем Вам уезжать? Мы и сами Новый год отметим так, что молодежи и не снилось! Может подумаете? Смотрите, как все готовятся, Софьюшка наша даже живую елку обещала достать! А Вы слышали уже наш дуэт? Иван Афанасьевич с Александрычем решили спеть вместе. « Канареечка жалобно поет»! Знаете такую? Так что, посидим, их послушаем, сами споем. Оставайтесь!
— Канареечка жалобно поет!- тихо повторила Мила,- Знаете, Петр. Мне кажется, что все мы тут канареечки. Пытаемся петь, сидя в клетке, из которой нет выхода. А где-то полным ходом идет жизнь!.. Ладно! Не буду загадывать, посмотрим, как получится.
Конечно же, Мила никуда не уехала. За день до Нового года позвонил Вадим: извинился и сказал, что отмечать праздник будет где-то на даче у товарища, а как выдастся свободная минутка, он сам заедет к матери поздравить.
— Ну что ты, Вадюша,- Мила пыталась отвечать весело, а у самой тряслись губы,- конечно же, я не обижаюсь! Я и сама хотела позвонить тебе, чтоб ты не приезжал. Ты бы видел, как у нас тут весело! Правда елку настоящую достать не смогли, поставили искусственную. Но она такая пушистая, большая! Сейчас вот украшать начнем. Столько работы… Еще ведь главную комнату украсить надо! Так что ты не переживай! Спокойно празднуй и ни о чем не думай. Я здесь сейчас нужнее… И тебя с наступающим, сыночек! Поздравляй и целуй всех!
Да…, ну все, все… целую.
Петру Андреевичу было больно на нее смотреть Он знал, что Мила уже приготовила подарки для сына с невесткой и внуков. Они вместе ездили несколько дней назад в город. Мила, как ребенок, радовалась предпраздничной суматохе, представляла, как обрадуются игрушкам дети; выбирала для невестки самую красивую, подходящую по цвету шаль, а сыну — галстук к его любимой серой сорочке. Она потратила все свои сбережения, и Петру Андреевичу даже пришлось добавить из своих. Но это не огорчало его: для него было счастьем видеть ее горящие глаза и слышать веселый смех. Теперь все подарки в блестящих красивых упаковках лежали в комнате Милы, ожидая своего часа.
К концу разговора по щеке Милы поползла одинокая слеза. Нажав на кнопку отключения, Мила положила телефон в карман и , присев к столу, спрятала лицо в ладонях. Петр Андреевич топтался на месте, не зная, что предпринять. Наконец он решился: подошел к ней и приобнял за плечи.
— Не плачь, Люсенька,- хрипло проговорил, поглаживая ее по волосам.- Не плачь! Ты не одна, я с тобой. Успокойся родная!
Праздник удался: поздравления, пожелания здоровья ; песни за столом, обмен подарками, даже танцы под медленные мелодии прошедших лет. Правда посидели недолго, к двум часам ночи за празднично накрытым столом осталась только так называемая « молодежь», то есть те, кому было чуть больше шестидесяти, да дежурный персонал. Уже чувствовалась усталость после бурной подготовки к празднику и не менее веселых посиделок. Елка мерцала огоньками, отбрасывающими блики на развешанную вокруг мишуру. Наконец решили расходиться по комнатам.
— Давайте оставим огоньки,- предложил Иван Афанасьевич,- пусть горят. Все веселее. Вдруг у кого бессоница… А так, выйдет, посидит. Все лучше, чем в темноте!
— Не положено,- пробурчал кто-то из персонала, кажется молодой охранник Толя,- потом достанется нас от Софьи Александровны. Это с вами она добрая, а с нас семь шкур сдирает. И так засиделись! Узнает- выговор нам обеспечен!
Елка погасла.
— Эх, вы.- огорченно произнес Иван Афанасьевич.- Нет чтоб до конца уж праздник людям устроить. Да идите уж , идите! Что с вами говорить! Только я-то еще спать не собираюсь. Телевизор вон посмотрю, имею право! Зажги елку-то! Я потом сам все отключу!
Проводив Милу в ее комнату, Петр Андреевич пошел к себе. Сразу заснуть не удалось. Перед глазами стояло лицо Милы со слезинкой на щеке.
« Завтра объяснюсь с ней,- подумал Петр Андреевич, почувствовав, как тяжелеют веки,- завтра все решится.»
Он проснулся от шума. В коридоре бегали; слышались громкие голоса. В дверь комнаты забарабанили:
— Андреич, просыпайся! Пожар! Елка горит!
Петр Андреевич, подхватив брюки, метнулся к дверям. В коридоре стоял удушливый запах горящего пластика.
— Выходим, Андреич, выходим!- прокричал ему дежуривший в эту ночь Толя.- Я вроде бы всех уже разбудил. Беги к выходу, пока огонь не разгорелся. Фу, черт, дышать нечем!
Дверь в гостиную, где еще несколько часов назад яркими огоньками переливалась елка и весело распевались песни, была плотно закрыта. Из-под нее стелился едкий дым,постепенно заполнявший весь коридор, а внутри комнаты что-то трещало и лопалось.
— А Афанасьич?-спросил Петр Андреевич, прыгая на одной ноге и пытаясь залезть другой в брючину,- Афанасьич, спрашиваю, где? Он ведь телевизор смотрел!
— Да он первым и поднял шум! Проводка замкнула! Успел выскочить и дверь закрыть. Давай, не копайся! А я еще раз проверю комнаты.
Прикрыв лицо майкой, Толя ринулся по коридору. Петр Андреевич поспешил к выходу. Там, недалеко от крыльца стояли почти все постояльцы. Почти, потому что, как ни озирался Петр Андреевич, Милы он не увидел.
-Люся!- отчаянно крикнул он в толпу, надеясь, что она просто не видна за спинами других.- Люсенька!
Но в гуле голосов и треске разгоравшегося пожара он сам еле услышал свой голос.
— Пожарные уже едут… Хорошо, что огонь в полную силу еще не разошелся, а то бы и выйти не успели… Толик, молодец, сразу отреагировал!.. А все Ванька, старый олух, мало ему было.., посидеть одному захотелось! Господи! Что с нами теперь будет!!!
Петр Андреевич почти не слышал, о чем говорили собравшиеся вокруг люди. Он метался среди них, пытаясь отыскать ту, которая вновь возродила в нем желание жить. А потом, на секунду застыл, глядя на огни пламени, взметнувшиеся из треснувших окон гостиной и черный дым, и рванулся в дом.
— Держи, держи!- послышалось сзади.- Андреич! Назад! Сгоришь!
Он не слышал. Все его существо было охвачено только одним- найти и вернуть ее, чтоб никогда больше не быть одиноким.
В дверях Петр Андреевич столкнулся с кашляющим от удушья Толиком, оттолкнул его и пропал в клубах дыма.
Их нашли в левом крыле, в задымленном коридоре, куда огонь почти не добрался. Мила лежала, свернувшись калачиком и уткнувшись лицом в подмышку Петра Андреевича, а он крепко обхватил ее руками, как будто хотел в последний раз огородить ее от несправедливого и жестокого мира.