Гундосый и Щербатый потеряли всякую надежду пообедать на честно заработанные деньги. Не то, чтобы прямо сегодня потеряли. На днях. Или в январе? Нет, точно. Это случилось в прошлом году. Весной. Или осенью? Короче говоря. Есть было нечего уже давно. И пора было бы привыкнуть к такому состоянию организмов. Но нет. Раза три в день всё равно хотелось. Чего угодно, лишь бы имело питательные элементы.
Это Гундосый так говорил. Он раньше, когда откликался на другое имя, был кем-то интеллигентным. Потому что носил очки. Он носил их и сейчас. И даже оттопыривал мизинчик, когда пил денатурат из фаянсовой кружки. На что Щербатый ему с презрением замечал: «Тебе бы, Гундосый, гоголь-моголь пить, а не дешёвый алкоголь».
Это была тайная мечта Щербатого – гоголь-моголь. Долгими зимними вечерами, сидя у буржуйки, он рассказывал Гундосому, как его бабушка, Прасковья Тихоновна, кормила маленького Щербатого гоголем-моголем. Гундосый с недоверием относился к тому факту, что у Щербатого могла быть бабушка с такими приличными именем и отчеством. Но вслух это своё недоверие Гундосый не выражал, боясь обидеть товарища.
Они зимовали в заброшенной года три тому назад деревенской школе. Во всем здании не было ни одного окна. Сначала сельчане и дачники вынули стёкла, потом вырвали рамы. Всё остальное вывезли до этого какие-то официальные лица с помощниками. Теперь школа напоминала одной знающей старушке войну.
Гундосый и Щербатый появились в деревне прошлым летом. Как известно, ничто не может появиться в одном месте, не исчезнув из другого. Так вот, там, где Гундосый и Щербатый были до появления в деревне, их никто не ждал. И даже не вспоминал о них.
Они сразу приметили заброшенную школу. Выбрали небольшую комнатку, бывшую когда-то кладовкой, поставили на кирпичи найденную на помойке буржуйку, вывели в окошко, заделанное листом жести, трубу и зажили себе. Дров заготовили. Лес был рядом. Озеро тоже. Кругом огороды, поля местного фермера. Чего ж не жить.
По ночам Гундосый и Щербатый копали фермерскую картошку и морковку, которые за бесценок продавали дачникам. Появлялись небольшие деньги, на которые они покупали в автолавке самую дешевую водку, хлеб, макароны и папиросы.
Запасов хватило только на ползимы. Не рассчитали как-то. Хотя и было припасено два мешка картошки и ящик морковки. Но овощи приходилось менять на хлеб, вонючий спирт и папиросы, поэтому в январе от картошки не осталось ничего. Только несколько вялых, как и сами Гундосый и Щербатый, морковкиных хвоста.
А тут ещё Щербатый захворал. Спать лег с виду здоровый, а утром не встает. Даже от кипятка отказался. И бредит к тому же, пугая товарища. «Гоголь-моголь, гоголь-моголь, бабушка, Прасковья Тихоновна».
В минуты отчаяния люди обычно становятся решительными. Вот и Гундосый укрыл потеплее друга, протёр очки, оделся и вышел из школы. В руке он сжимал кочергу. Зимняя деревня была пустой и молчаливой. Даже редкие собаки сидели в тепле, не высовывая носа.
Гундосый решил, что умрёт, но раздобудет Щербатому какую-то еду и лекарство. Он шёл по заметённой снегом деревенской дороге и осматривался. В ряд стояли добротные кирпичные дома за глухими заборами. К ним даже приближаться было страшно. Наверняка где-то за заборами притаились дюжие охранники.
Ближе к концу деревни пошли дома поплоше. Над ними вились дымки. Гундосый добрёл до окраины. У самой опушки стоял старенький домишко. Он выглядел покинутым. Во дворе не видно было свежих следов, забор торчал из снега только кое-где.
Оглянувшись по сторонам, Гундосый, вспарывая ногами снег, подошёл к дому и заглянул в окошко. Никаких проявлений жизни. Он поднялся на крыльцо и просунул кочергу в щель между дверью и косяком. Чёрт! Дверь неожиданно легко открылась. Гундосый тихонько вошёл на веранду и повёл носом. Пахло чем-то вкусным.
– Кто там? – спросил тихий голос из комнаты.
Гундосый прижался к стенке и затаил дыхание.
Раздались шаркающие шаги и открылась дверь. Прямо на незваного гостя смотрела древняя старушка. В валенках, ватной безрукавке и шерстяном платке.
Старушка оглядела Гундосого и спросила:
– Голодный?
Тот кивнул.
– Пойдём, – старушка позвала гостя в натопленный дом. – Садись к столу.
Гундосый сел и протёр очки.
На столе появилась картошка в мундирах и миска с квашеной капустой.
– Ешь, – сказала хозяйка и села напротив, рассматривая гостя.
Гундосый откусил от картофелины прямо с кожурой. Место во рту оставалось, и он сунул туда щепоть капусты. Вкусно было невероятно.
– Я печку по ночам топлю, – вдруг сообщила старушка. – Бессонница у меня. А ты в школе живёшь?
Гундосый кивнул.
– Вам одной не страшно? – поинтересовался он.
– А кого бояться? – улыбнулась старушка. – Брать нечего. И на меня, к сожалению, спроса уже нет.
Гундосый смутился.
– А товарищ твой где? – спросила хозяйка.
– Заболел, – пробурчал набитым ртом гость. – Лежит горячий весь и бредит.
– Постой, я ему сейчас травок соберу, – засуетилась старушка. – Вода есть у вас? Заваришь ему, к утру здоров будет. И вот, картошки с капустой в кастрюльку наложу. Вернешь потом посуду.
Гундосый поблагодарил хозяйку и стал собираться.
– Стой! – вдруг воскликнула она. – У меня ж гоголь-моголь сделан! Первое средство при болезнях. Сейчас в баночку майонезную наложу. Тут всё, как положено. Желтки с сахаром растёрла, какао маленько добавила, медку. Эх, водки бы туда ещё.
– А спирт подойдёт? – спросил Гундосый.
– Только вмешивай понемногу, – посоветовала старушка. – И другу своему по ложечке чайной давай. Ну, иди. А как выздоровеет, в гости заходите. Дров мне напилите, наколете, а я вас покормлю.
– Непременно, – закивал Гундосый. – Как товарищ мой выздоровеет, сразу же и зайдём.
Обратную дорогу он проделал в три раза быстрее.
Щербатый лежал, вытянувшись на спине. Гундосый потряс друга и обессилено сел рядом.
Он открыл баночку с гоголем-моголем, влил туда немного спирта из заначки и осторожно размешал ложечкой. Посуда у них была. На помойке чего только не найдёшь.
Гундосый зачерпнул пахнущую кашицу и отправил в рот. Это было невероятно вкусно. Почему ему никогда не давали такую прелесть в детстве? Слёзы душили Гундосого, очки запотели. Он ничего не видел.
– Чем это пахнет? Гоголь-моголь? Или я брежу? – вдруг услышал Гундосый.
– Живой! – он вскочил от радости, чуть не упав на печку. – Это одна бабушка передала.
– Прасковья Тихоновна? – прошептал Щербатый.
– Возможно, – пожал плечами Гундосый, протерев очки и снова обретя зрение. – Она не представилась. Поправишься, сходим познакомимся.
– Так она ж умерла давно, – произнёс Щербатый.
– Гоголь-моголь такой же? – спросил Гундосый.
– Я когда заболевал, мне тоже в него немного водки добавляли, – промычал счастливый Щербатый. – Вкус практически как в детстве.
– Значит, и бабушка практически та же, – сделал вывод Гундосый. – Рот открывай, внучек.