Настоящим Журналистам посвящается…
Мятая постель. Окурки в переполненной пепельнице, мерзкий запах табака. Капелька виски в красивой бутылке. Головная боль. Очередное утро. В немытые окна застенчиво заглядывает зимнее солнце. Голодный кот с диким рёвом бьётся лохматой головой о ноги. Надо вставать. Ещё один день впереди. Что он даст? Кто знает? Да и не надо думать. Ни к чему хорошему мысли не приводят. Ты просто делаешь свою работу. Ты должен показать людям – что творится в их мире. Они не видят сами. Их жизнь размерена по секундам. Работа, магазин с травленной едой, телевизор… А в телевизоре снова будешь ты. Ты попытаешься достучаться в бетонные стены спящих душ. Зачем? Знал бы ты это сам. Но, ты понимаешь – ты должен! Должен биться головой в закрытые окна, должен пытаться сказать то, что жжёт твою душу.
Ты давно не молод. Время и твоя работа выбелили твои волосы в цвета вечной зимы. Ты просыпаешься по ночам от крика… Собственного крика. Ты много видел, слишком много. Ты начал глушить свою боль алкоголем, но он только на время снимал оковы с твоей души. Ты начал пить после той войны, на которую ты уезжал молодым и уверенным в себе. Ты вёл свои репортажи на фоне раздолбанного авиацией города и остовов горящих танков. Тебя тошнило от запаха горелого мяса, но ты держался. И вдруг…
К БТРу правительственных войск, из развалин здания, рванул мальчишка с гранатометом. Он успел вскинуть трубу на плечо, но пулемётная очередь разорвала его пополам. Ты видел его глаза. В них была Правда. Но, в глазах, перерубившего его очередью из тяжелого пулемёта, паренька в форме – то же не было лжи. Ты стоял и смотрел на почти ровесников, один из которых убил другого. Ты не понимал – почему мальчишки убивают друг друга. И глуша ледяной спирт из жестяной кружки, на блокпосту правительственных войск, ты всё время видел лица этих пацанов. Ты пил, пахнущий жжёной резиной, спирт и прощался с детством. С верой в правильность книжных истин и в черно- белость мира. Ты прощался с самим собой. С той войны вернулся совсем другой человек.
… Ты был ярок и зол. Твои репортажи любили сильные мира сего, хоть ты и не лизал им пятки. Их холуи совали тебе пухлые от купюр конверты и ты брал их. Ты никогда не говорил « спасибо», ты просто совал конверт в карман куртки, а в рот дешевую сигарету и уходил, не оглянувшись. Ты не служил добру, ты лишь удлинял путь зла. Твои репортажи выбивали с вершин власти таких же подонков, как и те, кто заказал тебе репортаж. Ты стал родным для врачей- травматологов городской больницы, но ты не останавливался. В твоих репортажах не было лжи, там была правда. Но – эта Правда служила злу. И тогда ты пил. Пил, как умеет пить – только твой народ. Народ, с врождённым чувством правды, но часто служащий злу.
Ты просыпался в бандитских притонах и ночлежках бомжей. Ты говорил с ними и видел их Правду. Они верили тебе и были искренни с тобой. Твоя, обшарпанная и побитая, камера записывала интервью убийц и бродяг, жестоких вымогателей и несчастных алкашей. Эти кассеты не видел мир. Они хранились в твоем архиве. Зачем миру они? Людям нужны хлеб и зрелища, а ты – лез в душу. Этого не любит никто. И ты зарабатывал на кусок хлеба с колбасой репортажами с презентаций, а сам… Сам вёл репортаж из гибнущего мира. Твоего мира. Ты вёл репортажи с праздников, гуляющих бесов, но сквозь помехи эфира в эйфорию шабаша вплетался крик. Крик человеческой души. И вместо зависти и желания « быть – как они» — у тех, кто смотрел тебя, сжимались кулаки. В натруженные от тяжелой работы ладони впивались обломанные ногти мозолистых пальцев. Праведная ненависть звучала набатом в уставших душах.
И редактор посылал тебя вести другие репортажи. О том, как « доблестная полиция разогнала кучку фашиствующих подонков». Ты снимал репортаж. А мир видел — уставшие, полные боли, глаза демонстрантов и страх в сытых рожах псов в мундирах. И камни в экране телевизора летели не в этих трясущихся псов, они летели в людские души. Летели, разбивая стены из серого льда, льда равнодушия. Тебя гнали с каналов, не пускали твои репортажи в эфир. Ты уходил. Уходил с развёрнутыми знамёнами и под барабанный бой – как умеет уходить только несдавшаяся гвардия. Ты снимал зарисовки о природе. Показывал истинную красоту Божьего мира. Но, и эти невинные репортажи заставляли людей думать. А думающие люди – страшны для власти.
Тебя настойчиво пытались купить. Ты продавал свою камеру – но не мог продать свою душу. Ты всегда оставался собой. Бог хранил тебя от ненависти сильных мира сего. Ты всё – таки был блаженным. А таких, с испокон веков, любят в твоей стране. И, закусывая осетриной дорогой коньяк или ржаным хлебом палёную водку, ты вёл репортаж. Свой, и только свой, репортаж. Твоя душа билась в крике об экран телевизора. Твой голос будил людские души. И тебе верили, знали – что ты не продал свою душу.
А ты… Ты просто устал. Устал от грязи и подлости мира. От вечного одиночества. От господ и рабов, от униженных и оскорблённых. Тебе хотелось – просто любить. Быть кому то нужным. Тебе хотелось, что б тебя ждали поздним вечером. Но твоя работа забирала тебя целиком. Ты не мог рисковать никем, кроме себя. Тебе дарили ласку девчонки из дорогих притонов и шлюхи с городских улиц. Ты был благодарен им за мгновения тепла. Но утром – ты уходил. Уходил, что бы никогда не вернуться. Только твоя камера была всегда с тобой. Ты возвращался домой, кормил приблудного уличного кота, выпивал то, что было в старом холодильнике. Навещал родные могилы на городском кладбище и снова брал свою камеру. Ты не мог иначе. Это был твой путь.
Очень редко ты заходил в маленькую церковь на городской окраине. Старенький священник уводил тебя в низкий домик, возле храма. Он пил чай с малиной, ты дрянную водку. В полумраке комнаты со стен смотрели строгие лица святых. Ты прокручивал на встроенном экране камеры свои репортажи и спрашивал священника – « Доколе?» Он только грустно качал головой. Что он мог сказать тебе? И ты, напившись в хлам, уходил из царства мудрых ликов и запаха ладана в сырую и злую ночь. Ты не видел – как вспыхивала лампадка пред иконой, когда ты хлопал дверью домика… Ты не видел – как по темному от времени лику катилась слеза мирры. Ты не видел, как старенький священник крестил твою спину и шептал « Храни тебя господь…» Ты уходил в жестокий и суровый мир, твой мир. Твой мир ждал тебя. Ему нужен был твой голос.
… И снова — Мятая постель. Окурки в переполненной пепельнице, мерзкий запах табака. Капелька виски в красивой бутылке. Головная боль. Очередное утро. Ты ждешь, ждешь звонка редактора. Ждешь, что бы сорваться раненой птицей и рвануть. Рвануть туда – где что -то снова происходит. И тогда… Тогда ты возьмешь в руки микрофон и глядя в объектив старой камеры произнесёшь те слова, ради которых ты появился на свет –
Я ВЕДУ РЕПОРТАЖ….