Озеро раскинулось в горной котловине и переливалось под знойным солнцем всеми оттенками синего: от голубого до темного, почти черного на глубине. Скалистые горы со скудной растительностью придавали окрестностям торжественно-суровый вид. Озеро имело вытянутую форму; его холодные воды омывали скалистые берега, где ютилось несколько сел, жители которых занимались земледелием, старательно выращивая на крохотных участках пригодной для сельских работ земли немудреные в те далекие времена овощи: фасоль, морковь, лук, возделывали небольшие поля, засеивая их рожью, и держали стада коз и овец. Рыболовством не занимались. Рыба, как и все озеро, по негласному закону принадлежала жителям острова, разделявшего водное пространство на северную и южную части. Вторгаться во владения островитян не возбранялось, но и не приветствовалось: старейшины сел строго придерживались принятым когда-то договоренностям о разделении природных территорий. На острове жила большая община, здесь же стояла каменная церковь, вокруг которой ютились хижины рыбаков и монастырского люда. Островитяне жили обособленно. Чужаков здесь не любили, не доверяли им. Правда, юношам разрешалось брать жен из других родов; их привозили с берега, но девушки-островитянки редко покидали каменистую землю. Иногда сюда доплывали на подручных средствах селяне, спасающиеся от набегов кочевых племен; некоторые из них оставались здесь же, вливаясь в общину, другие, те, кто не мог согласиться с суровыми обычаями островитян, покидали ее, возвращаясь в свои села и заново возделывая скудную землю. Остров был непригоден для земледелия, несколько фруктовых деревьев, небольшой огород- вот и все хозяйство, но озеро, раскинувшееся на многие километры вокруг, охраняло от набегов и обеспечивало едой. А все остальное закупалось на берегу, куда раз в месяц направлялись лодки, полные рыбы В дни торговли каменистые неуютные берега пестрели шатрами, шум голосов смешивался с мычанием запряженных в арбы быков и ржанием коней. Ежемесячные торги на земле селян были единственным развлечением островной молодежи. Нарядно одетые девушки сновали между рядами торговцев, высматривая медные и серебряные ожерелья и серьги; юноши, затянутые в темные капы с широкими поясами и в островерхих шапках, разглядывали разложенные на деревянных столах кинжалы, перебирали в руках уздечки; женщины с корзинами, полными рыбы, зычными голосами подзывали покупателей, долго торговались, а получив деньги, отдавали их мужьям, молча стоящими за их спинами и наблюдающими за торгом. К вечеру, погрузив в лодки полные хурджины, островитяне отплывали от опустевшего берега и возвращались к себе. С темнотой окна и двери домов запирались. Иногда с улицы доносились мужские голоса, но и те вскоре замирали. Спать здесь ложились рано, и вскоре только лай собак нарушал ночную тишину. Девушкам с темнотой запрещалось выходить из дому, за этим строго следили старшие женщины. Если не спалось, вечера проводили за вязанием и ткачеством при тусклом свете свечи. Иногда, оторвавшись от работы и приоткрыв окно, кто-нибудь замечал:
— А костер-то опять горит!
Костер горел на самом вытянутом краю острова, в его южной части. Каждую ночь, когда остров окутывала ночная мгла, чья-то рука складывала на камнях сухой хворост и траву и поджигала их. Огонь был не сильный, но в темноте его мерцающий свет был хорошо виден на берегу. Тот, кому он предназначался, по — видимому, был хорошим пловцом. Его сильные руки почти бесшумно рассекали холодную воду озера. Пресная вода тянула вниз, ее чернота пугала, но костер на острове манил, звал, и юноша, превозмогая усталость, плыл к этому огоньку и к той, что зажгла его. Едва он ступал на берег, как костер гас, а его шею обвивали нежные девичьи руки. Их тайну скрывал густой ивняк на краю острова и звезды, глядящие сверху. На заре юноша покидал остров, а девушка, огородами пробиралась к своему дому, счастливо улыбаясь первым лучам солнца. Но скрывать что-либо здесь долгое время было невозможно. И вскоре слухи о том, что самая красивая девушка, дочь старосты Тамар, встречается с кем-то по ночам, расползлись по общине. Об этом говорили шепотом, боясь навлечь на себя гнев ее отца. Но Тамар ловила на себе любопытно-презрительные взгляды, слышала злобный шепот за спиной:
— Отца позорит, негодница!
Теперь костер загорался реже. Тамар опасалась не отца. Хуже было то, что юноши острова ополчились против нее. Никогда еще не было такого, чтобы островитянка выбрала себе в мужья чужака, презрев этим молодых людей своего рода! Такое предательство требовало мщения, но не женщине, а тому, кто позволил ей пренебречь обычаями предков.
Юноша сидел на берегу, вглядываясь в темноту ночи. Вот уже много дней он выходил на берег, с надеждой всматриваясь вдаль, но заветного огня не было видно. Ничто не освещало черноту ночи. Усиливающийся ветер пробирал до костей, и вскоре последняя звезда была закрыта тяжелыми тучами. Озеро волновалось. Волны накатывались на берег, и лишь их плеск да шорох песка и перестук прибрежной гальки нарушали тишину ночи. Юноша встал. Тамар снова не позвала его! Тоска по любимой сдавила сердце. Пора было возвращаться в село. Он еще раз вгляделся в темноту: на несколько секунд в черноте ясно обозначилось красное пятнышко. Огонек мелькал, задуваемый ветром, он то пропадал, то вспыхивал опять. Юноша не раздумывал. Скинув с себя шапку и чоху, он вошел в воду. И снова мощные гребки рассекали волны. Озеро бурлило, вода заливала лицо, но впереди горел заветный огонек, указывая путь к долгожданной встрече.
Тамар склонилась над свечой. За окнами разыгралась непогода. Вой ветра пугал и заставлял сердце сжиматься от предчувствия беды. Вот уже несколько дней Тамар не выходила к заветному ивняку. Негласный надзор юношей пугал и томил ее. Она понимала, что ей, островитянке, нечего опасаться за свою жизнь, по обычаю смерть поджидала не саму Тамар, а ее избранника, задумавшего увезти девушку с острова. Любовь делала ее осторожной, требовала переждать. Всего лишь несколько дней осталось до праздника Навасард; скоро снова начнется праздничный торг и тогда появится надежда побывать на берегу, а там и до села недалеко. Она обязательно отыщет его в селе, а боги и судьба решат их участь. Тамар задула свечу. С тяжелым сердцем вновь улеглась на узкую девичью постель и , вслушиваясь в шум ветра, заснула.
А юноша плыл. Бороться с волнами становилось все труднее. Его относило в сторону и требовалось огромное усилие плыть в нужном направлении наперекор ветру и волнам. Но с каждым гребком огонек становился ближе, и это вселяло надежду и уверенность. Вдруг он погас. Юноша замер, широко раскинув руки на волнах и ожидая, что через секунду ночную мглу вновь прорежет яркий свет теплого маячка. Но время шло, и ничто не нарушало черноту ночи. Юноша заметался в воде. Куда плыть? Борясь с волнами, он вытягивал голову, надеясь увидеть знакомое красное пятнышко, но его окружали только темнота и волны.
— Тамар!- отчаянный крик пронесся над озером и замер вдали.- Тамар!..
К утру ветер стих. Озеро, бушевавшее всю ночь, успокаивалось. Зазвонил колокол, возвещая всех о наступлении нового дня. Рыбаки тянули невода, направляясь к лодкам. Пронзительный крик донесся с озера. Он пронесся над хижинами, и вскоре у ивняка собралась толпа со страхом и удивлением разглядывающая тело, прибитое сюда волнами. Юноша был незнаком островитянам. Его бледное красивое лицо обрамляли черные, как смоль, волосы, длинные ресницы прикрывали зеленоватые глаза, устремленные вдаль, тонкая темная полоска над верхней губой говорила о юном возрасте утонувшего. Чуть в стороне от толпы стояло несколько молодых людей, тихо перешептывающихся и поглядывающих по сторонам .
Тамар бежала вместе со всеми. Две черные растрепанные косы бились на спине, подол платья испачкался в земле; она еще не знала того, что заставило всех бежать к ивняку, но сердце подсказывало беду, и слезы застилали глаза. Спотыкаясь, Тамар подошла ближе. Толпа расступилась перед ней, как будто знала, что только ей ведомо, кого принесли сюда волны. Опустившись на колени, Тамар гладила рукой спутанные мокрые волосы и вслушивалась в тихий плеск волн, набегавших на лицо любимого.
— Ах, Тамар, Тамар,- казалось, шептали мертвые губы,- ах, Тамар…
Прошли столетия. Но осталась жива легенда, которую все рассказывают по-разному: кем была Тамар? дочерью простого старосты или самого царя., осмелившаяся полюбить вопреки традициям? И кем был юноша, бросивший к ногам любимой свою жизнь? Вместе с истерзанным народом, потерявшим большую часть своей страны, легенда возродилась на берегах другого озера, которого тоже не пощадило время. И, кто знает, может быть и здесь, на берегах голубой чаши, окруженной кольцом высоких гор, на небольшом каменистом острове, находящимся когда-то в его середине, была своя история о любви? Ведь и тут много веков назад жили люди: об этом напоминают каменные развалины церкви и маленькая часовня, реставрированная и действующая даже сегодня. Правда, самого острова давно уже нет. Берега озера обмелели, уровень воды опустился и там, где когда-то плескались волны, проложено теперь широкое шоссе, соединяющее городок, выстроенный на берегу, с полуостровом Ахтамар, так теперь его называют. Но, чтобы добраться туда, нужно преодолеть еще более пятисот ведущих наверх ступенек. Широкая пляжная полоса отделяет полуостров от воды. Он возвышается над озером и городком как напоминание о большой и чистой любви; в его часовне продолжают гореть свечи, зажженные молодыми девушками и юношами в память о прошлом и с надеждой на будущее. А над шоссе, обсаженном с обеих сторон тополями, на возвышенности стоит каменная фигура девушки. В протянутых к озеру руках она держит чашу, в которой каждую ночь загорается огонь в память о красивой легенде горного края и о величии любви.