У меня очень короткая линия жизни. Когда мне сказали, что от этой линии зависит продолжительность бытия, что к людям с такой аномалией смерть приходит рано, я огорчился. Однако тут же нашел решение. Взял ручку и исправил недосмотр природы. Линия синяя, жирная, негармонирующая с телесным цветом была длинной. С той поры я дорисовывал линию каждый день.
Когда у меня спросили: «Кем ты хочешь быть?»
Я смотрел, как обычно, в свои ладони и, не задумываясь, ответил: «Я буду художником».
«Да-да, — думал я, — мне нужно научиться рисовать линию на своих ладонях в тон кожи. На всех картинах я буду рисовать людей с длинными линями жизни».
Я стал художником. И даже нашел цвет продолжения моей линии жизни, делающей ее почти неотличимой от начала. Именно когда я почувствовал себя художником, я влюбился. У нее была такая же короткая жизнь, и она совершенно не умела рисовать.
Мы пили вино на крыше. Она ходила по парапету, заразительно смеялась и кричала:
— Пусть наши жизни коротки, но давай их сделаем великолепными! прекрасными! чудесными!
Когда я предложил дорисовать ей линию жизни. Она так улыбнулась, что вся нежность во мне вспенилась и брызнула через поры.
— Судьбу не обманешь, — сказала она игристо, — давай радоваться друг другу!
Но радовались мы недолго. Я перестал рисовать. Мне говорили: «Ты талантлив, молод, востребован! Не ломай себя ради бабы!» Она мешала. Мешала требования внимания, требованиями любви. Мешала своим существованием. Я злился. Злился и отталкивал ее. И решил, что искусство важнее и навсегда. Оставил измазанную палитру, несколько измятых тюбиков, ее портрет, подправил линии на ладонях и ушел.
И больше никогда не любил.
Заказы сыпались один за другим, я выставлялся в Европе, США, Японии. За этой цветной мишурой я даже забывал дорисовывать себе линии. На всех картинах я рисовал ладони. Это было моей фишкой. Ладони с очень длинными линиями жизни. Этого было достаточно.
Однажды я оказался в родном городе. Я шел и продумывал новую картину.
Вдруг, будто погасили свет. День померк и только картина у бачка на помойке светили. Это был ее портрет. Моей кисти.
«Настоящее признание, мои картины даже на помойке выставляют», — с горечью подумал я. Но не это было главное.
Ее лицо было таким настоящим, таким близким и дорогим… Я вспомнил всё, что с нами было. Она смотрела на меня, а я сквозь слёзы смотрел на ее ладони – короткие линии жизни.
Я перевел взгляд на свои руки – короткие линии жизни. Как они совпадают. Как они совпадали…
«Я и не жил больше, с тех пор, как мы расстались», — понял я.
Хотел взять портрет, но передумал.
С усилием отвернулся, включил день. Достал ручку, исправил линии на ладонях и пошел дописывать свою жизнь.