За окном кружили огромные белые снежинки. В свете редких фонарей снежинки искрились и мерцали. Город становился непохожим на себя. Исчезали голые деревья с обломанными ветками. Грязные разбитые дороги становились белыми и гладкими. Даже кучи мусора, рассыпанные возле мусорных баков, становились просто сугробами. Наступившая ночь добавляла волшебства в картину окружающего мира. Почему то верилось в чудеса, и не хотелось верить в серую злобу реальной жизни. Хотелось верить в то, что город на самом деле белый и чистый, что в нём живут хорошие, добрые люди. Хотелось зайти к ним в гости и пить чай из больших цветастых чашек, с домашними пирогами. Хотелось говорить с ними о детях и кошках. Хотелось смеяться.
Резко пискнул мобильник. Смс от оператора. Счет почти пуст. Да и пошли они все! Некому звонить. Она отвернулась от волшебной картины окна и стала собираться на работу. Работа… Певичка в дешевом кабаке. Выпускница музыкального училища, ей пророчили будущее. Её будущее оказалось грязной эстрадой в прокуренном и воняющем зале кабака. Она хмыкнула и достала косметику. Всё –же надо выглядеть пристойно. С годами убирать морщины и темные круги под глазами становилось все труднее. Время безжалостно. Скоро подошедшую старость не скроешь никаким гримом. И тогда… Тогда она просто доживет до зимы, выйдет на лёд залива и пойдёт. Она просто будет идти до самой смерти, она упадет обессиленная на лёд и заснёт. А проснётся уже в другом мире. В мире, в котором её кто-то любит и ждёт.
Она взглянула на часы и охнула. Пора бежать. Иначе опять истерика руководителя их группы. А смотреть на, брызжущее слюнями, жирное, редко умываемое лицо просто не было сил. Да и штраф получать не хотелось. Скоро платить за квартиру. Сапожки вот то же надо новые. У матери скоро день рождения. Надо послать ей в деревню хоть коробку конфет да пару пачек хорошего чая. Братец – куркуль удавится – а не разорится на хороший чай. Фермер, еттить! Он забрал мать к себе лет десять назад. Забирал со скандалом. Приехал за ней на машине и вынес мамины вещи. Потом тащил мать за руку и кричал –« Как ты можешь жить в одной комнате с этой проституткой?!» Мать сгорбленная и сильно постаревшая — молча, смотрела ей в лицо. А она, мучаясь с жесточайшего перепоя, не могла сказать ни слова. Мать заплакала и села в машину брата. Больше они не виделись. На день рождения она отправляет в деревню скромные подарки, в ответ – тишина. Нет даже жалкой открытки. Она гонит от себя мысль – « А жива ли еще мама?» Она решила обязательно съездить туда. И плевать на братца и его свиноподобную жену! Она имеет право увидеть мать! Всё! Некогда предаваться воспоминаниям. Она неслась по темному зассаному подъезду, рискуя вывернуть ноги. У подъезда прогревал мотор старенький « жигулёнок» с облезлыми шашечками на вмятом боку. Сосед дядя Коля собирался ехать в ночную.
Она плюхнулась на переднее сиденье и сунула в рот сигарету –
— В кабак, дядя Коля. Двести рваных – твои.
— Понятно, что в кабак, а не в церковь. – Тихо вздохнул старый таксист.
Он помнил эту потасканную певичку еще молодой, задорной девчонкой. Когда она пела – собирался весь дом. Старухи у подъезда слушали звонкий чистый голос и вытирали глаза уголками платков. Нет больше тех старух, нет больше той девчонки. Он помнил её любовь. Молодого офицера с непокорными русыми волосами. Как она ждала его с войны! Она не отходила от телевизора, боясь пропустить новости из Чечни. Она постоянно бегала в церковь, на старом кладбище. Старушки на лавочках кивали седыми головами и вспоминали, как они ждали с фронта мужей и братьев. Потом они шептали « Есть настоящая любовь на свете» и мелко крестились, глядя подслеповатыми глазами на потускневшую позолоту купола старой церкви. Тот офицерик вернулся с войны живой. С орденами и… молодой женой, дочерью своего командира. Она ничего не сказала ему, просто что – то умерло в её глазах. Она разорвала приглашение в Москву, от какого –то известного в мире музыки, человека и надолго заперлась в своей комнате. Таксист помнил – как плакала Любаша, мать певички. Потом Люба уехала к сыну в деревню, оставила квартиру Зойке, нашей певице. А певица потихоньку спивалась. Она нашла работу в дешевом ресторанчике. И теперь её охрипший, но все — же красивый голос пел по вечерам блатняк для всякого сброда. Часто она возвращалась не одна. Всегда хорошо выпившая. Её кавалер стыдливо исчезал утром. Исчезал что бы больше не возвращаться. Дядя Коля горестно вздохнул. Ему было до слёз жалко эту дурочку. Но ничего сделать он не мог. При попытке поговорить по душам, Зоя срывалась на матерный лай. Слушать поток грязных слов от той, которую помнил еще девчонкой, было невыносимо. И таксист бросил это неблагодарное занятие – разбудить чужую душу.
Он затормозил у тусклой витрины ресторана. Зоя кинула ему две желтых сотенных бумажки и выскочила из машины, оставив запах духов и сигарет. Дядя Коля резко вдавил педаль газа и его старая « шестёрка» рванула в темноту ночных улиц. Зоя вбежала в ресторан. На эстраде уже собралась группа. Клавишник Мишаня наигрывал что то из Круга. Гитарист Андрюха торопливо зажевывал бутербродом с паршивой колбасой только что опрокинутую « сотку». Ударник, уже накативший дозу и немного повеселевший, курил, пуская кольца в давно не крашеный потолок. Руководитель ансамбля постукивал толстыми пальцами по пачке « Уинстона». Он резко повернулся к ней –
— Ты совсем оборзела, коза? Уже полчаса – как ты должна петь! Я ж тебя вые… и высушу!
— Да пошел ты! Кого ты там вые…шь? У тебя там все уже заржавело. А высушить… Ты петь будешь? Так тебе только в вытрезвителе петь, что б клиенты быстрей проблевались и к женам запросились!
Она прошла мимо остолбеневшей туши на эстраду. Мишаня подмигнул ей. Кактуса не любил никто. Но он умел собирать деньги и находить халтуры. Поэтому его терпели и делали вид, что слушались. Прозвище свое руководитель их ансамбля получил после одного концерта. Он очень разозлил братву с рынка. Они схватили, стоявший на подоконнике кактус… Врач-проктолог, оказавшийся соседом Мишани, в подробностях рассказал ему операцию по извлечению несчастного цветка из потаённого места руководителя. Кличка Кактус прилипла к нему намертво.
Она взяла микрофон. Для начала, что нибудь бодрое. « Бублички» что ли…Мишаня кивнул, Андрюха, через раз попадая пальцами по струнам, тоже включился в музыку. Хмурый ударник отбивал ритм на облезлых барабанах. Между столами заплясали поддатые клиенты. Их, дикарски накрашенные, бабы визжали и старались громко бить каблуками в грязный бетонный пол. Зоя пела весёлую песенку времён НЭПа и смотрела в зал…
Всё – как всегда. Мелкие сошки из « братвы», торгаши с рынка, несколько « мусоров» в штатском, шлюхи, молодняк, видно удачно подстерегший ночью несчастного прохожего, пара работяг, сорвавших шабашку. Паленая водка в красивых бутылках. Грязные скатерти на столах. Вонь подгоревших на гриле окорочков. Густые клубы табачного дыма. Замотанные официантки, смертельно скучающий бармен. Тоска. Страшная тоска пьяного разгула. Она допела песню и взяла рюмку водки, протянутую ей Мишаней. Резко выпила и замотала головой. Сегодня водка – особенно воняла ацетоном. Зоя торопливо запила эту мерзость стаканом яблочного сока. К эстраде подошел, покачиваясь, работяга. Он сунул Кактусу двести рублей и повернувшись к Зое, вдруг улыбнулся – « Спой, девочка « журавли». Кактус вальяжно кивнул. Оркестрик выдал первые такты танго…
… Когда она пела последний куплет песни –
Дождик, холод, туман, непогода и слякоть
Вид унылых людей и угрюмой земли
Что ж так больно душе? Что ж так хочется плакать?
Перестаньте рыдать, надо мной, журавли…
Она подняла глаза в зал. Её словно ударило электрическим током. У дверей стоял высокий русоволосый парень. Он, не отрываясь смотрел в её лицо. В его глазах не было грубого мужского желания, там искрилось и переливалось что — то другое. То, что она, когда то видела в глазах молодого офицера, которого провожала на войну. Песня закончилась. К эстраде вразвалочку шел один из гулявших бандитов. Он барским жестом кинул на стол Кактусу « пятихатку» и ухмыльнулся ей – « Слышь, коза… давай « Кольщика». Вдруг бандюка развернуло вокруг своей оси и грязный пол неожиданно впечатался ему в лоб. Парень, стоявший над ним, укоризненно сказал –« Нельзя так разговаривать с Певицей!» Он кинул на стол Кактусу несколько серых бумажек с портретом американского президента. « Сегодня госпожа Певица будет петь только то, что сама пожелает. Возражений нет?». То ли от вида, давно забытых, долларов… то ли от уверенного взгляда парня, Кактус закивал, соглашаясь, головой. Парень повернулся к Зое – « Спойте, пожалуйста, то, о чем поет и плачет Ваша душа». Он сел рядом с Кактусом и неотрывно смотрел на Зою. Очнувшийся бандит сунул руку за пазуху куртки, но на его плечо легла рука старшего их « бригады» — « Стоять, баклан. Нам палиться нельзя. Пусть гуляет фраерок, закроется кабак – придет наше время». Бандит, ворча и матерясь, вернулся за стол к своим.
Зоя несколько минут смотрела в глаза парня. Потом она улыбнулась детской, беззащитной улыбкой и взяла в руки микрофон. Она сказала несколько слов Мишане — и тот удивлённо вскинул брови вверх, но согласно кивнул. Зазвучала музыка, она прикрыла глаза. По удивленному и замолкшему залу ресторана поплыл чистый, лишившийся блатной хрипотцы, голос певицы. Она пела « Аве, Мария», абсолютно трезвый Андрюха вплетал голос своей гитары в перелив музыки Мишани и голоса Зои. Кабак молчал, слушая неземную музыку. Люди, переставшие на время быть ментами и бандитами, шлюхами и торгашами, ставшие вновь людьми, молча, сидели, опустив взгляды. Музыка говорила о вечном. О душах, которые они забыли в погоне за миражом успеха и богатства. Плыла по грязному залу чудесная музыка, шел на улице чистый белый снег…
Она закончила петь, но казалось. Что песня еще летает чистым облаком по залу. Стояла мертвая тишина. Зоя сказала парню –« На сегодня хватит. Проводите меня домой. Я очень устала». Он, преклонив колено, поцеловал её, пахнущую табаком, руку и подал с вешалки куртку. Они прошли к выходу из ресторана, на чистую белую улицу. Ни он, ни она не заметили три серые тени, скользнувшие вслед за ними из кабака. Парень что — то рассказывал Зое, и она беззаботно смеялась, запрокидывая голову в небо, подставляя лицо снежинкам. Они свернули за угол. Там стоянка такси и дядя Коля ждет подгулявших клиентов. Вон и его ободранный « кабриолет»…
… Выстрелы разорвали тишину сонного переулка. Она увидела улыбку на лице парня и ползущую из уголка губ кровь. Он медленно оседал в краснеющий снег. Зоя хотела закричать, подхватить парня – но горячий молот ударил её в грудь. Мир вспыхнул и померк. Дядя Коля, отчаянно махая монтировкой, бежал к лежащим рядом телам. По его морщинистому лицу лились слезы. И столько ярости было в его крике, что бандиты не стали связываться со стариком. Они просто растворились в лабиринте переулков. Старый таксист упал на колени в снег и заплакал. Раздавались крики людей, где то выла сирена ментовского патруля. Он поднял голову и вдруг увидел – как на черном фоне неба, среди искрящихся хлопьев белого снега идут, держась за руки, две призрачные фигуры. Она смеётся, он нежно держит её прозрачную руку…
… Они вместе идут среди белых, искрящихся снежинок. Она смотрит в его лицо и нежно говорит « Не спеши. У нас впереди вечность»… « Вечность» кивает головой он и улыбается ей………..