ОНМ-474

Инструкция по эксплуатации

Прибор был включен. Рома сам его включил пять минут назад. Он купил его сегодня утром в магазине электронных товаров, незаметно занес сюда на второй этаж, достал из коробки и воткнул шнур в розетку. Прибор загудел, завибрировал и вместе с ним загудела крышка стола. Рома занес указательный палец над круглой, выпирающей кнопкой прибора, прикоснулся к ней. На лбу его от напряжения выступил пот, а мысли в Роминой голове забегали с невероятной до селе быстротой. Он закрыл глаза, сконцентрировавшись на противной мысли о том, что он слабый, малодушный и нерешительный человек, и нажал на кнопку. Кнопка плавно опустилась, сопротивляясь погружению. Затем последовал щелчок, кнопка нырнула еще глубже и зафиксировалась в погруженном состоянии. Прибор «ОНМ-474» перестал вздрагивать и перешел в режим низкого равномерного гула.

«Меня зовут Роман Носков. Я менеджер крупной фирмы. Я счастлив. Со мной Рита… уже полгода, как мы вместе. Повторяю,.. полгода непрерывного счастья! Да, я уехал от прошлой своей жизни, уехал сюда, где жизнь бьет ключом, и где я по-новому открываю себя среди этих красных домов и красных крыш. Хочу добавить, что именно Рита помогает мне по-новому взглянуть на многие вещи. За что я ей благодарен. Слава Богу, я здоров и теперь только и хочу, что наслаждаться. Этот дом мне предложили в аренду на очень выгодных условиях на целый год. Главное, что здесь очень нравится Рите. Мы всегда вдвоем. Когда случаются выходные дни, как сейчас, мне начинает казаться, что нас двое на всем белом свете. Кругом нас нет ни одного человека, здесь очень уединенное место. И еще… нам здесь никто не мешает» Тут прибор, видимо нагрелся, потому что стал меньше гудеть и Рома перешел на шепот.

«…На полях сейчас много ворон. Они собираются в большие стаи и устраивают концерты, но это мелочи. Других недостатков здесь нет, нет и магазинов и хорошо, что их нет. Знаете, когда на улице сыро и зябко, а дома сухо и тепло. Вот как сегодня! …Я не всегда согласен с Ритой. …Поймите меня правильно! Она очень последовательный человек, очень разумный, устроена тонко сама и эту свою тонкую организацию постоянно применяет ко мне. Потому мне открываются совершенно новые вещи в себе самом. Это моя новая способность. Она меня нисколько не тяготит, но выводы мои часто неутешительны. Я часто прихожу к мысли, что сам являюсь для себя проблемой. Да, как это ни парадоксально — человек, сам для себя является источником проблем. Так говорит Рита. …Она умная!» — Рома говорил медленно и старался, чтобы его шепот звучал отчетливо.

«Рита бывает совершенно непоследовательной и теряет вдруг всю трезвость ума, если дело касается одной истории. – Рома повернул голову и посмотрел на запертую дверь. Он был один в пустой комнате. – Это личная история. …Рита начинает ругаться и запросто может запустить в меня крепкое словечко. Вспыхнуть Рита может, как порох на пустом месте. Я знаю, что я виноват, но что тут поделать? Эта история случилась до того, как мы могли в ней что-либо исправить. …Получается так, что для Риты не нужен повод, чтобы закатить истерику. Это может случиться во время прогулки или вечером перед тем, как идти спать. Бывает так, что Рита просто напросто перестает разговаривать и тогда ее лучше не трогать. …Увы! Просто до Риты я встречался с Леной Костровой. И что тут особенного? Все люди с кем-то встречаются перед тем как найдут свою настоящую половину. Перед тем, как обретут настоящее счастье. Рита считает, что я виноват, но тут следует внести ясность – Риту я не знал. Прошу заметить, что пока я встречался с Леной Костровой я не знал, что на свете существует Рита. Именно Лена и решила нас познакомить. …Да! Рита была ее давнишней подругой и ей вдруг пришло в голову, что мы идеально подходим друг для друга. И чего это ей на ум пришло? Трудно сказать? Но я не жалею. Напротив, я счастлив, что так случилось. Я счастлив, что я с Ритой.»

Рома поскреб затылок, вышел к лестнице и прислушался. Внизу как всегда передавали Лососевых. Рома осторожно ступая вернулся в комнату, плотно притворил за собой дверь, сел и волнуясь произнес: — «Моя позиция в данной ситуации ясна как день. Я люблю Риту и все, что будет во благо моей возлюбленной, будет во благо и мне. А если наши отношения окрепнут, то я стану самым счастливым человеком на свете. Хочу предупредить, что Рита будет настаивать на своем. Она считает, что Лена Кострова стоит между нами и это одно единственное обстоятельство, мешающее нашему полному и окончательному сближению. Знаю, что это глупо, но переубедить ее я не могу»

Прибор назывался «Отсекатель ненужной мысли», сокращенно «ОНМ-474» самый продаваемый товар года. Рома выбрал модель, которую много раз видел в телерекламе. Реклама сыграла свое дело. Прибор оказался так себе — обычный серый ящик из пластмассы, довольно тяжелый, размером с обувную коробку. В центре сиротливо торчала кнопка. С боков у прибора были прорези для охлаждения через которые проглядывала металлическая, похожая на трансформатор начинка. Была у прибора откидывающаяся ручка, как у портфеля и четыре круглые ножки из резины, прикрученные снизу, чтобы он меньше вибрировал при работе. Не было гнезда под микрофон, не было ничего, даже сетевого индикатора. Один шнур, кнопка и выпуклое окошко из толстого стекла с красной стрелкой. Стрелка дернулась когда Рома нажал на кнопку, но так и осталась стоять на нулевой отметке.

Хуже всего дело обстояло с инструкцией – одинокий листок с рисунком-схемой и тремя стрелками-указателями на кнопку, индикатор готовности (выпирающее окошко) и сетевой шнур. Прилагался гарантийный талон сроком на один год с печатью и чек из магазина на кругленькую сумму. Для начала работы предлагалось включить шнур в сеть, затем нажать на кнопку, а не наоборот. Это было единственное указание. Продавец-консультант в магазине так и сказал, что сложности в эксплуатации нет никакой, главное включить, остальное приложится. Еще он сказал, что не нужно отключать прибор до отсечения, потому что придется проходить заново всю процедуру. Это долго и утомительно. Красная стрелка должна пройти белую зону, затем зеленую, дойти до красной, упереться в край шкалы и тогда кнопка вернется в свое прежнее положение, а прибор автоматически отключится. Рома все так и сделал, но успел пожалеть, что так слепо доверился рекламе. В магазине было много других более симпатичных моделей с разными кнопками, гнездами для различных соединений и прозрачной откидной крышкой, что защищала кнопку включения от случайного нажатия. «Эта модель — лидер продаж» — сказал продавец- консультант. «Еще бы! — подумал Рома, — «ОНМ-474» рекламировали сами Лососевы!»

Рита сидела на диване в гостиной первого этажа, закутавшись в плед, перед ней стояла ваза с виноградом. Рита с увлечением следила за событиями, что разворачивались на экране телевизора. Рома спустился вниз, сел рядом и сразу увлекся Лососевыми. Вся семья Лососевых была в сборе. Они собрались за обеденным столом, горячий суп уже был разлит по тарелкам. Как это бывает в особенных случаях, к обеду примчался сам Владимир Петрович, глава семейства. Он сел на свое место во главе стола и тут Женя, его жена непринужденно и очень изящно отрекламировала майонез на перепелиных яйцах. Она заправила им салат, заранее приготовленный из смеси ярких овощей в большой чашке, перемешала и поставила чашку в центр стола. Конечно яркая смесь нарезанных овощей с белыми кубиками фетаксы смотрелась более чем эффектно. Женя размешала все с майонезом, а потом объявила, что этот продукт отличает от остальных особенная пищевая ценность и польза для иммунной системы. Рома, глядя на густую желтую массу майонеза подумал о том, сколько же на самом деле перепелиных яиц в нем замешано?

— Я видела точно такой же майонез в супермаркете! – сказала Рита.

Рома многозначительно кивнул. Он решил, что будет молчать про прибор. Он решил, что для начала следует самому во всем разобраться и проверить его действие на себе. Так надежнее. Сюрприз Рома решил сделать потом. Он решил, что такой подарок окажется очень уместным к годовщине. Но пока Рома решил понаблюдать, что будет. Днем ничего нового не случилось. За обедом Рита опять вспомнила про майонез и снова сказала, что нужно не забыть в следующий раз купить такой же майонез на перепелиных яйцах в супермаркете. Рома согласился, он тоже часто придерживался советов Лососевых, хотя всегда ценил собственное мнение.

Вечером явился Воксон. Рома обнаружил его совершенно случайно. Он выглянул во двор и сразу увидел его. Воксон, судя по всему, пришел уже давно и все это время терпеливо ждал, пока Рома выглянет на улицу. Он прислонился плечом к кирпичной кладке забора и неподвижно наблюдал в щель над калиткой. Как только Рома появился на крыльце, Воксон тихо постучал и очень тихо позвал его. Рома тут же спустился вниз и отворил калитку.

То, что он увидел поразило его в самое сердце. Воксон был ужасно измучен и истощен. Он с трудом держался на ногах. Вдобавок, дождь, что моросил с утра, к вечеру припустил сильнее и насквозь вымочил одежду Воксона. Рома собрался отчитать его за излишнюю скромность, но Воксон нетерпеливым жестом оборвал его.

— Мы противоположности? – тихо спросил Рома, обращаясь к Воксону.

— Меня зовут Воксон! – вежливо представился незнакомец.

«Это намного лучше, чем Амор! – грустно подумал Рома, обернувшись через плечо на входную дверь. – Амор это Рома наоборот.» Вслух он произнес следующее: — Э-э?.. Воксон, звучит хорошо! Звучит весомо! Правда напоминает английскую фамилию. Но я то знаю… хи-хи, что Воксон, это Носков наоборот. …Читаем сзади наперед? Так?

Все это он говорил в приоткрытую калитку, не замечая, как хлещет дождь. Рома чувствовал нечто мистическое во всем происходящем и будучи сообразительным сразу уловил связь между включенным «ОНМ-474» на втором этаже и визитом Воксона.

— Мне думается, что мы противоположности? — решил он копать дальше.

— Я твоя лучшая часть! – выдавил Воксон и снова привалился к забору, не в силах держаться на ногах.

— Надо же, какой я болван! – Рома стукнул себя кулаком по лбу и услужливо пригласил друга в дом. Воксон, тяжело ступая, вошел в открытую калитку.

Рома помог ему раздеться, снял с него мокрый и холодный плащ, стащил с него грязные ботинки и отвел наверх в самую дальнюю комнату. Он сразу понял, что в таком жалком, истощенном состоянии друга придется оставить у себя на некоторое время, а если переутомление и переохлаждение перерастут в болезнь, то оставить его пожить. Воксон ужасно замерз, его колотила мелкая дрожь. Он силился благодарить Рому словами, но вместо этого губы плясали на его лице, а все лицо, подверженное судороге начинало странно дергаться.

То, что этот странный и болезненный человек Воксон, Рома, конечно, понял сразу, как только увидел его неподвижные глаза в щели над калиткой. Его собственная фамилия в обратном написании звучала совсем не плохо. Он вспомнил, что сам не представился, но тут же сообразил, что в сложившейся ситуации это глупо.

Комната находились в задней части дома, ее единственное окно выходило во двор, заваленный остатками недавней стройки. Здесь стояла старенькая кровать, шкаф, кресло и стол с включенным прибором. «ОНМ-474» стоял на краю стола и ничем не выдавал своего присутствия. Рома накинул на плечи Воксона плед, сбегал вниз за чашкой горячего кофе и бутербродами. Пришлось ждать пока Воксон согреется и сможет говорить. Подкрепившись, Воксон собрал крошки, притих и уставился в окно с таким отрешенным видом будто он в комнате один. Рома некоторое время тоже смотрел в окно в полном замешательстве, не зная с чего начать разговор. Его мучили вполне определенные сомнения.

— Ночью все кошки серы! – неожиданно сказал Воксон, поднявшись на ослабевших ногах.

Рома посмотрел вниз. Во дворе были сложены доски. На выпирающем конце длинной доски сидел соседский кот. В сумерках кот казался серым.

— Ах, да! – сообразил Рома, обрадовавшись. – Это пословица! Как я мог забыть? – Рома шлепнул себя по лбу.

— Ты забыл, а я вспомнил.

Воксон посмотрел на Рому, снова сел на край кровати, сложив руки, и опять с многозначительным видом уставился в окно. Воксон всегда очень цепко схватывал суть вещей.

— Знаю, как тебе тяжело, знаю, друг! – попробовал утешить его Рома и тут же понял, что Воксон знает про прибор. Прибор гудел. Еще Рома подумал, что было бы очень странно, если бы Воксон не знал про прибор.

— А почему вдруг пословица? – поинтересовался Рома. Он решил, что это какая-то важная составляющая всего процесса.

— Для пробы, — пояснил Воксон.

— Хорошо! – согласился Рома и пожал плечами. – Это совершенно не нужная мысль и у меня с ней ничего не связано. Обойдусь как-нибудь.

Воксон хитро посмеялся в ответ: — А ты не плохо устроился здесь! – сказал он. Рома уже повернулся, чтобы идти. – Не зря ты сбежал в такую даль.

— Почему ты пришел? – наивно поинтересовался Рома.

— Ты захотел стать лучше. Вот я и пришел.

Рома велел ему ложиться спать, а сам пошел вниз. Он спускался с лестницы и никак не мог вспомнить какого цвета у Воксона рубашка. Он только что сидел перед ним на кровати в простой рубашке, застегнутой на все пуговицы. Рома перебрал все цвета и остановился на сером. «Рубашки редко бывают серыми» — подумал Рома.

— Ты выходил куда-то? – встретила его Рита вопросом. – Твой плащ намок, а ботинки все в грязи.

Рома посмотрел на толстый слой чернозема, налипший на ботинки Воксона. Воксон шел пешком по полю под дождем. Роме представилось черное, раскисшее, вспаханное поле, что окружало их поселок. Должно быть Воксон проделал немалый путь и находился, черт возьми, не в самом лучшем состоянии, если не разбирал дороги. До шоссе от поселка было километра три, но это по прямой. Дорога, соединявшая шоссе и поселок начиналась намного южнее. В последнее время поселок сильно вытянулся на север.

Остаток вечера Рома и Рита провели у телевизора, щелкая каналы в поисках рекламных роликов. Конечно был целый канал, транслирующий жизнь Лососевых круглые сутки, назывался он «ЛососевТВ». Попросту множество видеокамер, развешанных в просторном двухэтажном доме Лососевых с лужайкой, теплицей, беседкой, небольшим фонтаном и настоящим бассейном с голубой водой. Видеокамеры транслировали события в доме Лососевых круглые сутки и Рита предпочитала этот канал всем остальным, но все же привычней было видеть Лососевых в настоящей рекламе на обычных каналах.

Конечно, им не было равных. Это была удивительно позитивная семья. У них был очень не плохой семейный бизнес — они снимались в рекламных роликах. Рита поймала старинную рекламу кетчупа. Владимир Петрович, совсем молодой, вынул незнакомую бутылку с красным содержимым из холодильника. А Женечка, его жена, ловко выложила кетчуп на край тарелки. «Это новый вкус!» — радостно сообщила Лиза, тогда еще совсем маленькая, смеясь над папиным замешательством.

Рома наткнулся на рекламу, которую запустили совсем недавно. Веселые внуки (Митя был младше Лизы на два с половиной года) выкатили из комнаты на роликах деда-хулигана, которому заклинило поясницу. Дед кряхтел от боли, не в силах разогнуться, но его спас удивительный прозрачный гель, который тут же выдавили ему на поясницу, а мама Женя правильно втерла его круговыми движениями пальцев. Произошло чудо – дед распрямился. Это был совершенно незнакомый усатый дед. Конечно бывало такое, что в рекламе снимались незнакомые люди. Этого деда Рома видел впервые.

Но самой лучшей рекламой была та в которой снималась сразу вся семья и бабушка тоже. Бабушка так красиво и так выразительно вздыхала и смотрела поверх очков, что не было силы устоять. Еще мама Женя показала, как легко и непринужденно выглядит стирка современным порошком в современной стиральной машине. Потом мама Женя и бабушка вместе рекламировали хорошо всем знакомый ополаскиватель в новой экономичной упаковке и долго упивались свежестью чистого благоухающего белья.

— Когда же мы купим свой отсекатель? – вздохнула Рита. – Я хочу, чтобы у нас все было так же, как у Лососевых. Без отсекателя мы скоро превратимся в кукол.

— Очень скоро, — ответил Рома, прижавшись к ней. – Очень скоро мы купим свой отсекатель, — поправился он.

Дорогой подарок был не просто куплен, он уже выполнял свою первую задачу.

Рита взяла пульт и пробежалась по каналам. Владимир Петрович в строгом деловом костюме с невообразимой решимостью на лице шел в снующей толпе аэропорта, на ходу надевая белый халат. Сложное диагностическое оборудование ждало его прямо на проходе. Владимир Петрович решительно усадил первого попавшегося доверчивого прохожего в кресло, обработал его полость рта специальным раствором и в специальном синем свете все увидели целый слой микробного налета на деснах и шеечной части зубов несчастного. Находчивый Владимир Петрович не растерялся и тут же предложил прохожему зубную пасту, после употребления которой десны приобрели девственный, первозданный вид. ….Вообще реклама стоматологических услуг была его коньком. Говорили, что свой первый капитал он сколотил именно на рекламе зубной пасты. Идеальные белоснежные улыбки всей семьи Лососевых, включая бабушку, говорили о доступности и высокой эффективности стоматологических услуг.

— А ведь нам и так хорошо! – проворковал Рома, пригревшись на диване.

— Как странно, что я совершенно не способна обманывать саму себя, – заявила Рита. — Ну не могу я притворяться и радоваться, если мне грустно.

Рита в последнее время избегала острых углов в общении с Ромой. Они перестали обсуждать Лососевых. Рита считала Лососевых семьей номер один. Рома со свойственной ему иронией считал их обычными артистами. Рома тоже стал не в меру щепетильным в разговорах с Ритой. Он боялся затронуть тему их отношений, а поскольку любая тема так или иначе легко сводилась к отношениям, то Рома с опаской и недоверием относился ко всем темам. Всему виной была Лена Кострова, ее незримый фантом, что всегда так внезапно и так неожиданно вставал между ними. Теперь Лена Кострова незримым фантомом поселилась у них в доме и порой достаточно было повернуть голову, чтобы заметить ее прозрачную тень за занавеской или в темном углу.

Рома влез в долги, чтобы «ОНМ-474» появился у них в доме. Он сделал это для Риты. Он считал, что это ненужная трата денег, что у них и так все прекрасно. Но в то же время он понимал, что появившись однажды в семье Лососевых «ОНМ-474» непременно перекочует к ним. Он перекочует к ним с экрана телевизора. Так происходило почти всегда за редким исключением. Любая настойчивая реклама с участием Лососевых заканчивалась покупкой, даже если речь шла о пустяках. Что и говорить про прибор, способный настроить ваши отношения на нужный лад? Сопротивляться было глупо. Выбор был сделан. Рома всегда считал себя сообразительным парнем. Он умел предвидеть ситуацию.

Ссора с Воксоном

На утро в дальней комнате, где остался ночевать Воксон случился скандал. Устроил скандал не кто иной, как Рома, человек самый близкий Воксону, его вторая половина, так любезно приютивший его вчера, сам назвавший его другом. Трудно сказать, что взбрело ему в голову, только он влетел в комнату, хлопнул дверью и сразу перешел на крик. Такое бывает, когда рассудок теряется в пелене ненависти, а глаза застилает слепая ярость. Крики закончились рукоприкладством, дверь распахнулась, на пороге появился Рома, дико вращающий глазами, тащивший еле живого, задыхающегося Воксона за шиворот. Воксон стоял на четвереньках, хрипел и был близок к потере сознания. «Сейчас я тебе покажу, кто из нас лучшая половина!» — кричал Рома. Словно куль протянул его Рома по лестнице, а очнулся лишь тогда, когда на шум прибежала Рита. Рита как раз готовила завтрак. Она услышала непонятный грохот и выскочила в гостиную с луковицей в руке. Рома успел втащить еле живого Воксона назад в комнату, бросил его на кровать и направился в ванную приводить себя в порядок.

Хорошо, что Рита ничего не успела заметить. Она, конечно, не догадывалась, что у них дома гостит Воксон, но крики, что доносились сверху и грохот на лестнице показались ей подозрительными. Рома сказал, что шел в ванную, оступился и чуть не полетел с лестницы. За завтраком он сердито хмурил брови и не вымолвил ни слова. Рита предложила ему идти отдохнуть и сообщила, что уедет в город за покупками. Еще она сказала, что у Лососевых завтра годовщина свадьбы и что она безумно счастлива, что они, наконец, смогут провести этот праздничный день вместе. После завтрака Рома некоторое время сидел в гостиной и смотрел Лососевых, чтобы восстановить душевное равновесие. У Лососевых в доме уже ощущалось предпраздничное волнение, дети шумели больше обычного, бабушка все время теряла очки, часто звонил Владимир Петрович и по долгу разговаривал с женой. «Мы справимся! Мы все устроим в лучшем виде, любимый!» — успокаивала его мама Женя. Владимир Петрович, когда звонил, появлялся в верхней части экрана внутри маленького облака с прижатой к уху телефонной трубкой.

Рита ушла. Рома пошел наверх. Только он поднялся на верхнюю ступеньку, как дверь в дальнюю комнату отворилась, и на пороге предстал Воксон. От неожиданности Рома вздрогнул, он не сразу узнал его. На Воксоне было надето черное длинное пальто с широкими плечами, спортивная шапочка, на шее намотан шарф. Шапочка была слишком глубокой, растянутой и сползала ему на глаза. Все это старье Воксон нашел шкафу и напялил на себя. Он заявил, что собирается на прогулку подышать свежим воздухом.

— Ты голоден, наверное? – спросил Рома.

— Да я голоден, но свежий воздух для меня сейчас важнее, – заявил Воксон.

Рома отвел его на кухню и после того, как Воксон основательно подкрепился, вывел его во двор. Ему пришлось поддерживать его, Воксон был очень слаб и еле переставлял ноги. За домом, в дальнем углу участка росла старая яблоня. Под ней на усыпанной листьями площадке, стояло кресло-качалка. Здесь любил отдыхать Рома. Хозяин дома собирался в будущем устроить здесь беседку. Рома смахнул с кресла нападавшие листья и усадил в него Вокосона. Воксон сразу обмяк и закрыл глаза. Затем Рома вынес из дома старое одеяло и заботливо укутал Воксона, чтобы тот не замерз.

Было свежо, но погода обещала наладиться, завесу туч разгонял легкий осенний ветер. В прорехи между тучами выглядывало солнце. Солнце коснулось лучом бледного лица Воксона, его прозрачные веки дрогнули, голова опустилась, вязаная шапка сползла до самого носа. Воксон уснул глубоким и спокойным сном, каким спят сильно уставшие от тяжелой физической работы люди. Рома быстро огляделся и пошел домой. У открытой двери сарая он остановился, ноги сами вросли в землю. Что-то нехорошее почудилось ему в полумраке за открытой дверью. Рома брезгливо поморщился, еще раз огляделся и скорым шагом направился к ожидавшему его прибору.

Прибор был включен и по-прежнему издавал низкий, равномерный гул. Рома с облегчением обнаружил, что красная стрелка осталась на месте и вздрагивает на нулевой отметке. Он сел и попытался сосредоточиться. Ненужные эмоции были отброшены и ситуация предстала перед ним в единственно правильном, объективном виде.

«Виноват я сам! Один! И что это мне взбрело в голову? Впредь такого не повторится! Нельзя так! Нельзя! …Уж если и искать истину, то во взаимном размеренном диалоге, – произнес Рома, размышляя над причинами собственной сегодняшней несдержанности. – Впредь этого не повторится!» Он поднялся, и некоторое время расхаживал взад и вперед по тесной комнате, собираясь с мыслями. Подошел к окну и посмотрел вниз. Воксон оставался в той же блаженной позе, в которой он его оставил.

«Дистанция нужна, конечно! – продолжил Рома, уже сидя, наклонившись к прибору. — Это может и хорошо, что я проблему обозначил. Это как линейка или трубка! Можно в разные концы разбежаться, а можно с разгону лбами сойтись. …Обозначил проблему и ладно, впредь нужно быть сдержанным и объективным. Главное поиск! …А может, это он? …А не я? – Рома некоторое время мучительно размышлял. — Совершенно ясно одно, имея перед собой полную свою противоположность, лучшую свою часть, не следует питать иллюзию, что они, эти части смогут ужиться в одном сосуде!»

Рома снова поднялся, отошел от прибора в дальний угол комнаты, отвернулся лицом к стене и принялся молча сосредоточенно думать. Почему две половины не смогут ужиться в одном сосуде, если они две части одного целого? И почему он, Рома, худшая часть? Есть ли у него шанс исправиться? «Теперь после выходки не стоит сомневаться в том, кто из нас лучшая часть! — заявил Рома громко. — Безусловно, Воксон лучше!» После этой короткой фразы стрелка индикатора оторвалась от нулевой отметки и медленно отползла вправо на пол деления. Усевшись удобнее, находясь на подъеме, в приступе благоговейного поиска Рома вдруг неожиданно для самого себя исповедовался.

«…Вышло так, что я проснулся и сразу почувствовал себя разбитым после судорожного, беспокойного сна, — начал издалека Рома. — Одолеваемый решимостью немедленно положить конец головоломке я направился сюда. Здесь я нашел Воксона, он выглядел лучше, чем вчера и первый поздоровался со мной.

К чему тебе понадобилось устраивать весь этот спектакль с визитом? – бросил я Воксону с порога, бросил достаточно грубо. — И с чего ты решил, что ты лучшая половина? Почему не я лучшая половина?

В тот момент я был уверен, что я и есть лучшая половина. Тому есть подтверждение – моя налаженная и полная перспектив жизнь. Повторюсь, но это так, жизнь моя вошла в очень правильное и спокойное русло здесь. Этот случай собственно первый нарушил то равновесие и покой, который я здесь обрел, которые успел оценить и продолжаю ценить сейчас. Это то достигнутое счастье, к которому я долго и сознательно шел. И если бы не Рита, ее навязчивое стремление следовать моде на все позитивное, может быть, ничего бы и не случилось. (Тут Рома замолчал и решил, что он ляпнул лишнего)

…Воксон сразу уловил оскорбительный тон моего заявления и ответил: «Не нужно было затевать все это! — и показал на гудящий прибор. – Теперь придется отсекать» Лицо его улыбалось, я это точно помню, словно мои сомнения для него ничего не значат.

Этой фразой он и подвел черту. Он дал понять, что не просто знает про прибор, что очевидно. А то, что ему теперь хорошо понятна и ясна его задача. И ясна она только ему, потому как я при таком раскладе оказываюсь в неведении, и эта неопределенность усугубляет мое глупое положение.

Затем он пошел в атаку: — «Может быть, ты просто убежал от самого себя? Может все лучшее, настоящее осталось в прошлой жизни, а сюда ты взял ложь и сомнение? Виной всему твои импульсы, желание идти напролом!»

Он мог долго отчитывать меня, будто я нашкодивший ученик, но я то знаю, кто передо мной. Я заявил ему, что сотрудничество наше вынужденное и что не такая он важная персона, чтобы я от него бегал. (В этом месте я использовал более грубую форму.)

На, что Воксон возразил, что ничего нового я ему сообщить не могу, поскольку все мои недостатки ему и так хорошо известны. «Да, позиция удобная, взять и уехать! И Риту с собой прихватил! Без Риты ты бы не поехал, знаю тебя. Тебе публика нужна, зритель, ради которого ты поступок совершаешь. Один сплошной фарс, тьфу! Если бы ты остался, то про Риту очень скоро позабыл бы. …Это не решение проблемы, а трусливое бегство от самого себя!»

Ну, знаешь, это уже слишком, сказал я. Дальше я терпеть не мог, …я толкнул его, сбил с ног ухватил за шиворот и собрался вышвырнуть на улицу»

Рома снова посмотрел в окно. В самом центре участка находилась оставленная строителями бетономешалка. Рома и Рита так привыкли к ней, что перестали ее замечать. За забором из красного кирпича раскинулся поселок из новеньких коттеджей, большей частью пустых. Воксон спал, одеяло свисало до земли. «Я едва не прикончил его, — подумал Рома, испытывая непонятное отвращение. — Если бы не Рита! …Могла разыграться самая настоящая трагедия. …Что будет, если Воксона не станет? …Останусь ли я?»

Рита вернулась в прекрасном расположении духа, с покупками — несколькими пакетами и яркой праздничной коробкой зеленого цвета, перевязанной лентой. Она с порога заявила, что праздник в этот раз будет по всем правилам, они украсят гостиную, переоденутся в костюмы для домашнего концерта, Рома будет петь караоке. Рита быстро приготовила обед, а Рома накрыл на стол. Пока он с унылым видом носил тарелки и раскладывал приборы, Рита рассказала ему о том, что она видела в городе и как город готовится к празднику.

— Что с тобой? – спросила Рита, разливая по тарелкам уху с кусочками осетрины. – На тебе лица нет.

Рома с беспокойством посмотрел на себя в зеркало. Под глазами легли темные круги.

— Что-то плохо спал сегодня! – пожаловался он, выглядывая в окно. Пойду, заберу одеяло, вдруг дождь?

— Дождя не будет, – ответила Рита и велела резать хлеб.

Пока Рома резал хлеб, он еще раз выглянул в окно и увидел, что кресло-качалка под старой яблоней опустело, одеяло сложено, а Воксон стоит рядом и с удовольствием делает гимнастику. Рома едва не порезал палец, когда увидел, с какой легкостью и старанием Воксон делает приседания.

Рита включила ЛососевТВ и они тут же отрекламировали новое средство для чистки ковров. Ловко у них получалось совмещать рекламу и ежедневные домашние хлопоты. Следом бабушка отрекламировала специальный крем для фиксации зубных протезов и одарила всех голливудской улыбкой. Рома смотрел на экран и с безнадежным видом хлебал уху. Рита на ходу сочиняла праздничное меню на завтрашний день, советуясь с Ромой. Рома отрешенно поворачивал к ней лицо и старательно глядел в ее сторону.

— Хорошо, что огурцы и шампиньоны мы купили заранее. Я видела, какие цены заломили за них сегодня. За мандаринами выстроилась очередь. Наборы для фейерверка продают на каждом шагу, как люди не бояться получить травму или ожог?

Рома доел уху и пошел доставать разогретую утку из духовки. Аппетитные запахи наполнили гостиную. Рита сидела спиной к входной двери, Рома нес утку, когда входная дверь приоткрылась, и голова Воксона с надвинутой на глаза шапкой заглянула внутрь. Рома вздрогнул, опустил жаровню с уткой на стол, а сам с каменным лицом начал раскладывать по тарелкам картофельное пюре. Рита с увлечением смотрела телевизор, она внимательно следила за тем, что Лососевы собираются готовить к празднику.

Воксон тем временем вошел, повесил одежду на вешалку и в нерешительности топтался на коврике. Вид он имел бодрый, виновато улыбался, стесняясь войти без приглашения. Рома превратился в механическую куклу и старался ничем не выдать своего замешательства. Он поставил на стол еще пару тарелок для Воксона. Воксон жадно глотал слюну, кидая беглые взгляды на обеденный стол, на зажаренную пахнущую утку. Сон на свежем воздухе явно пошел ему на пользу, аппетит у него разыгрался нешуточный.

— Ты и в правду сегодня какой-то странный! — сказала Рита. Рома тем временем наливал уху в чистую тарелку. – Принеси горчицы. Зеленая баночка на верхней полке.

Внезапно старое пальто Воксона соскользнуло с крючка и упало на пол. Падая, оно зацепило металлическую ложку для обуви, и та со звоном покатилась по каменному полу.

Рита вздрогнула и обернулась. Рому сковал паралич.

— Я бы не прочь перекусить? – заикаясь, произнес Воксон, избегая смотреть на Риту. Он ужасно разволновался.

— Тебе нужно больше бывать на свежем воздухе. – Рита подозрительно оглядела долговязую сутулую фигуру Воксона и старый Ромин свитер на нем. – Я попросила горчицу?

Воксон с виноватым видом пошел к холодильнику искать горчицу. Рома в это время лихорадочно пытался понять, что же происходит и как такое возможно? Воксон нашел горчицу, подошел к столу и любезно передал ее Рите, а сам принялся за обед. Ел он за двоих. Рома дважды подливал ему ухи, подкладывал гарнир на тарелку, отрезал жирные куски от утки. Потом подвинул ему всю утку от которой Воксон в считанные минуты оставил горку обглоданных костей.

— Аппетит у тебя будь здоров! – заметила Рита. – А я подумала, не заболел ли ты?

Рита все это время неотрывно следила за Лососевыми. Она успела заметить, что бабушка где-то пропадает. Бабушка мелькнула один только раз и этого раза Рите оказалось достаточно, она сразу все поняла. Бабушка, подвязавшись фартуком и надев на голову косынку, раскладывала холодец. Праздничное меню Лососевых всегда было большим секретом и сюрпризом одновременно. Лососевы вообще старались всякое событие превратить в сюрприз. Еще Рита заметила, что мама Женя поставила тесто и теперь с нетерпением ждала, что же она собирается печь? Воксон вытер руки салфеткой и сыто откинулся на спинку стула. Рома заварил чай и ждал, пока тот наберет крепости. Рита ничего не замечала, некоторые странности в поведении Ромы и все. Самого главного она не заметила, она не заметила разделения. Воксон и Рома по-прежнему были для нее одним целым.

— Что же бабушка? Чья она мама? – задал риторический вопрос Рома, чтобы хоть как-то самому отвлечься. – Кто пострадавшая сторона? Владимир Петрович, вынужденный жить с тещей? Или его жена Женя, оказавшаяся волею судьбы в одном доме со свекровью?

Дело в том, что этим вопросом задавились многие, а ответа не было. Огромная зрительская аудитория Лососевых в этом вопросе разделилась на две части, одни считали, что бабушка является мамой Владимира Петровича и соответственно приходится свекровью для Жени. Другая, наоборот, сочувствовала Владимиру Петровичу, считая что вернувшись с работы он каждый вечер вынужден лицезреть перед собой тещу. Так или иначе, но бабушка тащила довольно большой груз домашней работы, заботилась о внуках, вязала теплые вещи. Рита была уверена на все сто процентов, что бабушка это мама мамы Жени.

— Ясно, что мы имеем дело со случаем близкого родства, — заявил Рома громко и в виде эксперимента подмигнул Воксону. Воксон в ответ насторожился. Рита нечего не заметила. — Я хорошо запомнил, как появилась бабушка. – продолжил Рома. — Она появилась вместе с рекламой молока. До этого Лососевы рекламировали соки. Нужен был новый человек старшего поколения, гармонировавший с продуктом, хорошо усвоивший ценность и пользу молочных продуктов из собственного опыта. И кто, как не люди старшего поколения идеально подходят для этого? …Да, бабушка долгое время занималась тем, что рекламировала молоко, поскольку молоко для роста детей это незаменимый продукт и важный источник кальция. Затем бабушка плавно перешла к сметане, сладким творожкам, кефиру и шоколадным батончикам, сделанных на молоке.

Рита тем временем разливала чай.

-Тебе с лимоном? – как бы между прочим, опять для эксперимента, спросил Рома Воксона.

Воксон утвердительно кивнул и подставил свою чашку. Рома положил ему в чашку дольку лимона, Рита наполнила ее до краев кипятком.

— С каких это пор ты разговариваешь сам с собой? – спросила Рита.

Воксон снова промолчал, Рома задумчиво поскреб подбородок. Примерно с минуту все трое обменивались взглядами. Воксон первый занервничал и открыл рот.

— Тебе показалось, милая! – ответил за него Рома, озадаченный технической стороной создавшегося положения. — Так вот! – продолжил он, возвращаясь к теме Лососевых. – Бабушка сначала появлялась эпизодически, но в то же время очень органично вписывалась в семейные будни. Затем она стала так же органично вписываться в остальные рекламные сюжеты, наконец к ней все привыкли и ее решили оставить.

— Не будь циником! – не выдержала Рита. – Лучше пей чай!

Воксон наградил Рому долгим, осуждающим взглядом. Рита сердито покачала головой. Рома ехидно продолжил.

— Еще одно доказательство в пользу того, что она пока ничья мама… точнее общая! Так сказать еще не определившаяся в родстве бабушка, одинаково всем близкая, родная и одинаково всеми любимая. …Давайте присмотримся к ней поближе, бабушка ли она? Моложавое лицо, гладкая кожа, не потерявшая упругости, никакого намека на морщины? И этот здоровый румянец? …Молодой и здоровый румянец? …Совершенно ясно, что перед нами артистка, назначенная на роль бабушки.

— Рома, хватит!..

— …А эта легкая и быстрая походка, повороты? …Не свойственная пожилым людям подвижность в суставах и пояснице? Сила молодого тела, наконец… вы видели, чтобы старые люди так ходили?

Воксон демонстративно отвернулся, он хмурился все больше, затем вместе со стулом придвинулся к Рите. Никто не успел заметить, пока Рома паясничал, как Воксон переменился в лице. Он глаз не спускал с Риты, особенно когда она разливала чай, ходила кругом стола, присаживалась на стул рядом с ним, ела варенье с ложечки. Его стеснительность прошла, он уже не чувствовал себя лишним и чужим. Чувствовал он, что нужен здесь и особенно нужен этой женщине, что хотела сейчас одного, чтобы завтра у них все получилось так, как она задумала.

— Ты просто неотразима сегодня! Твоя новая прическа так идет тебе! Завтра наш первый, настоящий праздник, здесь, в этом доме! – сказал Воксон.

Он накрыл ее руку своей ладонью и изобразил на лице настоящее романтическое чувство. Рома не видел, что именно он изобразил на лице Воксон, но заметил, как вспыхнули благодарным огнем глаза Риты. Рома застыл от изумления, сразу забыл про бабушку и сидел с открытым ртом. Он смотрел на Риту, Воксон шептал ей что-то нежное. Рома только сейчас заметил, Рита, будучи в городе, действительно успела забежать в парикмахерскую. Новый, каштановый оттенок ее волос невообразимо шел ей, удачно подчеркивая ее серые и без того выразительные глаза в которых то ли от комплиментов Воксона, то ли в предвкушении завтрашнего праздника загорались синие, играющие светом и приятным смущением, искры.

Знакомство с Воксоном

После обеда они вышли на прогулку. Предложил Рома, Воксон охотно согласился, тем более, что Рита сказала, что она хочет сама по своему вкусу украсить гостиную. Рита распечатала зеленую коробку и велела Роме идти подышать свежим воздухом.

Разговор не клеился. Воксон признался в чем причина его истощения. Оказывается он проделал весь путь пешком, сюда из родного города. Ничего другого кроме как понадеяться на собственные ноги, он не придумал, потому что денег у него не было. Он даже не пытался поймать попутку или прокатиться зайцем на электричке. Рома был ужасно удивлен таким признанием, тем более, что до его родного города по дороге было по меньшей мере 670 километров. Воксон заметил, что шел напрямик, выдерживая северное направление, что с его слов позволило сэкономить километров шестьдесят.

Они шли тропинкой вдоль посадки. Коттеджи из красного кирпича выстроились справа. Тропинка спускалась вниз к ложбине, потом поворачивала вправо на бугор, шла через рощу и петляла дальше в сторону деревни. Рома любил пройтись в хорошую погоду и часто заглядывал в деревню. Воксон шел сзади, стараясь не ступать в мокрую после ночного дождя, жухлую траву. Ничего не мешало задушевному разговору, но разговор не шел. Рома молчал, молчал и Воксон. Воксон шел вначале бодро, но вскоре выдохся, и Роме пришлось сбавить шаг, чтобы тот не отставал.

Устал Воксон сразу, едва они вышли, но виду не подавал. Настроение его было благодушное, он с интересом оглядывал окрестности, щурился на солнце и старался, как и Рома продемонстрировать свое расположение к разговору. Свою обиду на утреннее происшествие он удачно скрывал, но она все равно проглядывала в нем, как только Рома оборачивался и они встречались глазами. Рому больше всего беспокоил предстоящий разговор, ему не терпелось устроить Воксону проверку.

«Еще немного и Воксон растает» — думал Рома не то с надеждой, не то с тревогой, оборачиваясь раз от раза. Дом с включенным прибором уже скрылся среди красных крыш, и следовало напрячь зрение, чтобы высмотреть его знакомые очертания среди остальных коттеджей. Удаляясь от прибора все дальше, Воксон оставался таким же плотным и продолжал двигаться, как ни в чем не бывало. Ничего не предвещало его скорого исчезновения. Этот факт сильно озадачил Рому и все новые и новые вопросы о технической стороне дела беспокоили его.

Но более всего не давала ему покоя мысль о необходимости извинений. Ему было стыдно за свою дикую выходку утром. Еще хуже было то, что безобразная сцена, разыгравшаяся на лестнице и его желание выкинуть Воксона словно щенка на улицу оказались полезными сейчас. Если бы не эта сцена и навязчивая потребность принести извинения за содеянное, то Рома не знал бы с чего следует начинать разговор. И что вообще важно в сложившейся ситуации, а что нет? Воксон был чужой и отдельный, но в то же время он был близкий и родной. Это был тот самый Воксон, его справедливый мучитель. Он ли это был? Рома чувствовал всем сердцем, что как только он извинится, то сразу будет покончено со всеми недоразумениями и разговор ляжет в нужное русло. А когда разговор примет удачный оборот, то он найдет возможность устроить Воксону проверку.

— Утром я, конечно, погорячился, – сказал Рома, собравшись с силами, обернувшись назад на прибор. – Хочу извиниться. …Извини, я не должен был так себя вести, — промямлил он, четко выдерживая направление.

Воксон сразу задохнулся. Рома перехватил его возбужденный взгляд и тоже остановился.

— Отстаю! – выдохнул Воксон, привалившись спиной к березе.

Они подошли к роще. Место кругом было открытое. Тропинка в этом месте достигала самой нижней своей точки и минуя ложбину ползла вверх на бугор. Коттеджи, окруженные высокими заборами, остались позади. Все пространство просвечивалось лучами солнца. Из-за рощи выглядывала деревня.

— Ослаб! Чувствую, как ослаб, когда рядом с тобой. Особенно чувствуешь слабость рядом со здоровым человеком.

— Деревня вон!.. – кивнул Рома за рощу. – Можно к ней. Можно вернуться домой.

Воксон долго и тяжело дышал, собираясь с ответом. Взгляд его стеклянный, тяжелый от одышки устремился в землю.

«Интересно, что скажет про деревню? – думал Рома. – Захочет ли идти в деревню, если я захочу? А если уступлю, пожалею его и предложу назад вернуться, а сам буду в деревню хотеть, что тогда?»

Воксон облизнул пересохшие губы. Вязаная шапка снова закрыла ему половину лица, он натянул ее на затылок.

— В деревне, говорят, бар есть? –улыбнулся Воксон. – В бар пойдем?

— Очень хороший бар! – удивился Рома. – В баре большой телевизор, всегда есть свежее пиво!

«Неужели мы совпадаем?» — промелькнуло у Ромы в голове.

Воксон выглядел беспомощным. Судя по всему, он так же, как и Рома не привык мыслить отдельно. Справившись с одышкой, он некоторое время о чем-то сосредоточенно думал. Думал он совершенно отдельно от Ромы и Рома сколько не тужился, никак не мог уловить его, Воксона, мысль. Он даже пытался прочитать мысль в глазах Воксона, но Воксон судя по всему был занят тем же и так же, как и Рома безуспешно. Идти дальше к деревне он не мог. Зато он мог выразить свое желание идти туда, что для Ромы было куда важнее, чем его настоящая физическая возможность. В деревне действительно был вполне приличный бар, куда Рома частенько заглядывал во время своих прогулок в выходные дни. Рома долго и внимательно наблюдал за ним, пока вся эта безмолвная игра не вылилась в неутешительный вывод – Воксон сам по себе.

— Выходит, что теперь я в безопасности? – робко поинтересовался Воксон. Приветливое выражение снова задержалось на его лице. Он протянул руку в знак состоявшегося примирения.

«Да, особенно здесь!» – подумал Рома, оглянувшись по сторонам. Место здесь было безлюдное. Вслух он сказал: – Мне достаточно одного раза ошибиться, чтобы осознать свою неправоту и чтобы избежать подобной ошибки в будущем. Впредь нужно отталкиваться от необходимости компромисса. И поиски компромисса должны быть отправной точкой всех наших отношений. Я поступил необдуманно сегодня, поддался эмоциям, потому приношу свои извинения.

Рома говорил убедительно, убеждая себя самого и таким странным образом через убеждение самого себя убеждал Воксона в невозможности повторения подобного рукоприкладства. Говорил Рома громко и смотрел на протянутую ладонь Воксона. Воксон дышал ровно, но лицо его болезненно дергалось и кривилось. Воксон из последних сил старался навесить улыбку на это покривившееся от страдания лицо. Такая странная жестикуляция вызвала у Ромы ответную реакцию. Совершенно неожиданно для себя он решил устроить Воксону проверку незамедлительно.

— Ты подлец! – сказал Рома тихо и твердо в сторону березы, у которой стоял Воксон, так, чтобы прибор оставался за его спиной и не мог уловить его грубость. – Чем докажешь, что ты не подлец?

Глаза Воксона метнулись к нему с упреком. Он продолжал протягивать руку для рукопожатия, уверенный, что здравый смысл победит. Здравый смысл всегда побеждал в их отношениях, несмотря ни на что. Воксон ждал подобного вопроса. Он прекрасно знал, что Рома все равно рано или поздно захочет устроить ему проверку.

— Я давно хожу за тобой, – ответил Воксон уклончиво, — Мы отделились друг от друга и можем оставаться каждый при своем мнении.

— Ты подлец по происхождению своему. – Настаивал Рома. – Ты даже представить не можешь как давно я собираюсь тебе это сказать.

— Как мне это знакомо! – печально вздохнул Воксон. – Тебе проще унизить друга, чем попросить у него прощения.

Рома приветливо вскинул брови.

— Знаешь, тот мальчик ни разу не упрекнул меня. Он даже ни разу не вспомнил про тот случай. Он забыл про колесо. Ты подло и трусливо ждал, когда я вернусь домой. Ты тащился за мной всю дорогу и радовался, что положение мое с каждым шагом становится все более удручающим. Вопрос. Как звали мальчика? Куда делось колесо?

— Мальчика звали Толик. Колесо ты засунул под шкаф. – Воксон опустил руку.

Рома распахнул объятия на встречу другу. Воксон сделал шаг и они тепло, тесно прижались друг к другу, как могут поступить только очень близкие люди.

— Я скучал, – признался Воксон. Он расчувствовался и немного всплакнул.

— Мне тоже не хватало твоих придирок, – ответил Рома ему в тон, прижимая друга к своей груди.

Назад они шли обнявшись. Воксон еле тащился. Рома все время придерживал его.

— Теперь я знаю, что ты это ты! – радостно сообщил Рома дорогой. — Что ты чувствуешь, то и я чувствую, так было всегда. Теперь у меня появилась возможность переубедить тебя, чему я, черт возьми, ужасно рад. – Рома похлопал Воксона по спине. — …Знаешь, это знак! Это уже настоящее примирение. …Что же ты делал все эти полгода, пока я здесь? – спросил Рома.

— Я ждал, – ответил Воксон.

— Эх! Здесь же все по-другому. Все новое, незнакомое и столько перспектив, — рассказывал ему Рома. — Здесь совершенно другая жизнь и строить ее можно самому, заново, без оглядки на прошлое…

Он еще долго говорил о том, как способны меняться люди к лучшему, если они чувствуют в себе силы изменить свою жизнь. Если у них появляется такая возможность. И как важно порой начать все с чистого листа. И что прошлое всегда тянет назад, мешает, вставляет палки в колеса. И что только сейчас он понимает, что такое настоящий глоток свежего воздуха. Воксон говорить не мог, он шумно дышал ртом, останавливался, стараясь быть приветливым, и вместо улыбки жалко скалился.

Когда они вошли в гостиную, Рита занималась тем, что, забравшись на стремянку, развешивала фонарики. Стены в гостиной уже были украшены яркими плакатами и разноцветной праздничной мишурой. Рома толкнул Воксона к дивану, включил ему ДиВиДи, поставил диск с самой последней подборкой Лососевых, схватил в охапку пальто и шапку Воксона и со словами, что мешать не будет побежал наверх.

Прибор уже ждал. Красная стрелка нетерпеливо вздрагивала. Рома сложил одежду Воксона в шкаф, закрылся на ключ, сел и, склонившись над прибором начал.

«Воксон всегда себя выгораживает. Всегда. Он всегда это делает за мой счет. Он тащится за мной повсюду и ждет, чтобы я допустил промашку, чтобы я оступился и совершил ошибку. Он ждет, чтобы потом все это преподнести в выгодном ему свете. Всю жизнь он только и делает, что пытается меня воспитывать, полощет мне мозги, а может при желании вывернуть мою душу на изнанку. …Но теперь он, слава богу, отделился и в этом я вижу огромную для себя открывшуюся возможность все изменить. Нет ничего лучше, как самому строить свою собственную жизнь. …Поверьте!»

В комнате было тихо. Прибор издавал равномерную вибрацию. «Это все пустые слова! – решил Рома про себя. — Нужно излагать суть и ничего лишнего!»

«Было все не так, – продолжил он вслух. — …Не так, как считает Воксон. История эта важна, потому что отражает суть Воксона. Это история о том, как Воксон появился на свет…

Пусковым моментом появления Воксона на свет был конфликт. Это был самый первый по значимости для меня и тяжело мною переживаемый конфликт детства. Мальчика звали Толик. Толик был моим другом. Это он первый нашел колесо. Он поднял его из пыльной травы, радостно повертел перед собой и сказал: — Смотри, что я нашел! – Дал мне обод потрогать. Обод был блестящий, а шина из плотной резины. Колесо было удивительно новым и сверкало спицами. Это было колесо от детской коляски. Толик замахнулся и запустил колесо. Колесо покатилось по ухабам, по траве, подпрыгивая и поднимая пыль. Укатилось оно далеко и легло в траву. …Я первый побежал и первый поднял его»

Тут Рома запнулся, встал и с озабоченным видом прошелся по комнате, сознавая очередную несправедливость со своей стороны по отношению с Воксону. Рома общался с прибором наедине, а доверчивый Воксон остался внизу на диване, больной и несчастный. Рома сел и желая компенсировать сложившуюся несправедливость продолжил.

«Воксон всегда прав по-своему. Он заблуждается, но в собственных глазах он прав. …Толик жил в соседнем пятиэтажном доме. И мы были закадычными друзьями. Нам было по десять лет и учились мы в одном классе. Ну по правде говоря это мой самый первый друг. Это я сейчас понимаю. Спросили бы вы меня тогда, друг он мне? и я бы сразу открестился от нашей дружбы. В школу мы с Толиком ходили порознь, а возвращались всегда вместе. Дорогой мы много и по долгу разговаривали. Удивительны были темы наших разговоров. Взрослые люди обычно на такие темы не разговаривают. Нам было интересно все, но сблизил нас интерес к устройству окружающего мира. Шли мы всегда через пустырь, хотя можно было идти асфальтом вдоль длинных пятиэтажных домов, но мы всегда шли через пустырь, так было интересней. На пустыре и нашлось колесо от коляски…

Получилось так, как я уже сказал, что колесо первым нашел Толик и запустил его. А я первым колесо догнал и поднял с одним лишь желанием снова его запустить. Толик нагнал меня и сразу же крепко, двумя руками вцепился в колесо. Если бы он не вцепился, если бы хоть одно мгновение повременил, я бы замахнулся и сам запустил колесо. И так запускали бы мы его по очереди. …Воксон все это должен прекрасно понимать.

Толик тянул колесо вверх и сильно дергал, желая вырвать его у меня из рук. Я не хотел уступать. Толик всегда был выше меня и сильнее. Мои пальцы уже разжимались, а он продолжал выкручивать. Тогда я пустил колесо и со злостью и со страшной силой влепил Толику в ухо. Удар пришелся в ухо и шею. Толик вскрикнул, бросил колесо и схватился за больное место. Я поднял колесо, повернулся и пошел не оборачиваясь. Толик шел за мной и кричал мне в спину одно и то же: «Что ты этим хотел доказать?» Он стал красный как рак, вскидывал руки, но так и не ответил мне на унижение. …Мы были друзьями. …Потом Толик шел молча и громко сопел, чтобы показать свою злость. Я нес колесо и едва держал его двумя пальцами. Долго мы шли, потом я свернул к себе, а он к себе»

Рома снова мучительно поглядел в окно, затем в потолок и с решимостью обреченного на тяжкий крест человека продолжил.

«Вечером меня мучил страх. Я не мог найти себе места, все падал и падал на самое дно отчаяния. Холодная и безжалостная действительность окружила меня, а непонятная тоска впервые сжимала мое сердце. Боялся я одного, что мама Толика, вернувшись домой, увидит его вспухшее красное ухо, потребует объяснений, а когда Толик расскажет, как все было, она возьмет его за руку и придет к нам разбираться. Сгущались сумерки, наступил вечер, а я все дрожал, забившись в угол. Мне все представлялась эта большая и всегда уставшая женщина, то, как она войдет и станет медленно тяжело вздыхая, рассказывать моей маме о том, какой ужасный у нее растет сын.

…И вот в этот самый момент появился Воксон. Он появился ниоткуда, когда муки мои достигли предела и начал подсказывать мне, что нужно делать. Он настаивал на том, чтобы я шел извиняться. …Хорошо все помню. Я говорил ему, что уже темно, но он настаивал. Это тот самый Воксон, что шел за мной и все видел. Да, он все видел и все слышал, но ничего не сделал. Просто шел за мной и ждал, что будет. Я так и спросил его, где же ты раньше был? Ты мог в одну секунду положить всему конец. Задумайтесь, он запросто мог все исправить, просто повернуться, отдать Толику колесо и сказать «извини». Но этот подлец ничего не сделал, он ждал удобного момента. Он появился в тот момент, как он утверждает, когда он был особенно нужен и подсказал единственно правильный выход из сложившейся ситуации, принести извинения мальчику. Повторяю, было темно и мама не отпустила бы меня одного. …Знаете, что я сделал в ответ? Ничего сделать я уже не мог, но кое-что я все-таки сделал. Я полез под шкаф, вынул спрятанное мною колесо, выбежал на улицу и зашвырнул его в кусты. Воксон сказал, что это не решит проблему, но знаете, мне стало легче…»

Стрелка прибора внезапно дернулась, поплыла и остановилась прямо на середине выпуклой шкалы. Половина пути была пройдена.

Лососевы

Воксон в это время сидел на диване в широкой гостиной и внимательно следил за событиями, разворачивающимися на экране телевизора. После всех перенесенных волнений и мучительных испытаний он вдруг открыл для себя одно очень важное обстоятельство – он любит Лососевых. Раньше он старался не пропускать рекламные ролики с их участием, иногда от нечего делать смотрел ЛососевТВ. Уже тогда он чувствовал, что любит Лососевых гораздо больше, чем любит их Рома и эта инициатива, смотреть Лососевых, исходит именно от него. Рома, конечно, тоже следил за событиями в семействе, но всегда давал им свою ироничную оценку. Это была злая ирония. Воксон пытался вмешаться и отстоять свою точку зрения, но Рома просто-напросто переключал на другой канал. Вдобавок, в последние полгода Воксон не имел возможности следить за событиями в семействе, потому что его телевизор целых полгода показывал одни музыкальные клипы.

Это была последняя и одна из самых лучших подборок про Лососевых. Именно то время, когда случился кризис. Когда благополучие семейства повисло на волоске. Когда все могло покатиться под откос. Зрители уже теряли надежду и только самые преданные из них верили, что все наладится. Именно в это время случилось знаковое событие. В один прекрасный день в доме Лососевых появился прибор «ОНМ-474» и все сразу переменилось. Все сразу наладилось. Стало лучше, чем было прежде и все, наконец, узнали, что такое настоящее семейное счастье.

Воксон был один из тех немногих, кто верил, он всегда верил в благоразумие Владимира Петровича и удачу, что сопутствовала его близким. Сейчас, сидя на диване, он следил за милыми его сердцу лицами и продолжал верить. Он переживал и сдерживал чувства, что рвались из него наружу.

…Сначала исчезла радость, ее место заняла тревога и уныние. Все это происходило медленно, постепенно и почти незаметно, изо дня в день. Самое странное заключалось в том, что происходило это без причины. Лососевы жили привычной своей жизнью, дружно завтракали, по ходу рекламируя разные приправы и соки. Владимир Петрович шел на работу и там всецело отдавался рекламе, но под вечер приходил усталый с потемневшим лицом на котором лежала маска безразличия. У него начали появляться симптомы простуды, насморк, боли в горле. Вечерами, уставший и измученный Владимир Петрович отказывался от ужина, жаловался на изжогу, боли в желудке и вместо ужина пил вкусный и густой кефир. Кефиром заботливо поила его бабушка, успевая заодно отрекламировать его, пока несла от холодильника, пока распечатывала, по старинке надрезая уголок, и наливала в чашку.

Если бы дело касалось работы, наоборот, дела Владимира Петровича шли в гору. В последний раз он отрекламировал новую модель внедорожника auto.ironhorse.ru. Ролик крутили по всем каналам с утра до вечера. Внедорожник совершал чудеса проходимости. Сначала автомобиль несся по гладкой автостраде, потом по африканской саванне, зарывался колесами в песок, барахтался в черной болотной жиже черноземья, оставаясь при этом чистым, сверкающим, отполированным до блеска. Владимир Петрович за бликами тонированных стекол был неузнаваем. Снова одинокое шоссе и тяжелое хмурое небо, ночь, свет фар автомобиля и свет звезд, такие похожие друг на друга. Сияющий новизной и качеством внедорожник легко карабкался по скалам, словно острые камни и валуны это его стихия. И вот, впереди океан. На самом краю скалистого выступа автомобиль остановился, дверца распахнулась и все ахнули, — Владимир Петрович, строгий и подтянутый, в деловом костюме легко соскочил с подножки. Внизу с шумом бились холодные волны. Владимир Петрович подставил лицо северному ветру и с наслаждением опустил веки. Ветер трепал его волосы, его ноздри жадно вдыхали бодрящий, холодный и соленый воздух северного океана…

Болезненных симптомов становилось больше день ото дня. Хворь, постоянное недомогание и упадок сил поселились в доме Лососевых. Что говорить, все были обеспокоены. Бабушку мучили головные боли, у детей пропал аппетит, они больше не бегали по дому и не резвились, стало тихо, исчез их звонкий смех. Мама Женя готовила, убирала и гладила, как и раньше, но без всякой радости. Маска безразличия прочно поселилась на ее лице. Злые языки все это приписывали продюсерскому замыслу. Все было подстроено, говорили они. Лососевых собираются продать фармацевтическому концерну и использовать их для рекламы лекарств, — отсюда хворь и болезни. Поговаривали, что теперь Лососевых ожидает бесконечная хандра, приемы в поликлинике, врачи, вызванные на дом к болеющим детям и коробки с лекарствами на всех полках. Все очень сочувствовали Лососевым. Некоторые недоброжелатели пустили слух, что причина расстройства лежит глубже и кроется в разладе тонких отношений между Владимиром Петровичем и его супругой, и что уже на подходе пошлые рекламные ролики сверхприбыльных препаратов для восстановления мужской силы. Конечно, бешеная популярность семьи делала их привлекательной для богатых фирм, не привыкших экономить на телерекламе. Но почему никому не пришло в голову, что Лососевы могли просто-напросто устать. Они устали от рекламы и от вечных забот. Такое случается иногда даже в звездных семьях. Разлад и охлаждение отношений повисли среди чистоты и уюта.

Наступила черная неделя. Все поблекло и потеряло краски в большом и светлом доме. Серое уныние разлилось по комнатам. Пропал аппетит. Ужинали Лососевы в атмосфере гнетущего молчания, слышно было, как стучат вилки о фарфоровую посуду. Владимир Петрович кое-как отрекламировал чесночный соус, макнул в него аппетитный кусок говядины, долго, словно резину жевал его, да так и замер с куском во рту, не дожевав и не в силах проглотить. Сонные, Митя и Лиза, клевали носом. Бабушка пила воду с лимоном из высокого стакана. Мама Женя чуть не плакала от отчаяния. Страшно было видеть печаль на этих всегда опрятных, гладких и веселых лицах.

Наступил субботний вечер, день, когда миллионы пар зрительских глаз прикованы к телевизору. Лососевы, дошедшие до крайней степени душевного опустошения, сидели за столом. Это были куклы, а не люди, до такой степени дошло их внутреннее оцепенение. Казалось, что сейчас на экране появятся работники сцены и просто вынесут их со съемочной площадки, как ненужные декорации. Слезы наворачивались на глаза, глядя на них. И вот, случилось чудо. Именно в тот момент, когда остановилось всякое движение, появился он. Один единственный человек, которому было по плечу исправить ситуацию. Это стало ясно сразу, уже по тому, как решительно он вошел и то, что вошел он сам, без звонка и приглашения, скорым и энергичным шагом. Это был человек, пользующийся неограниченным доверием своих избирателей и невиданной популярностью у своего народа. Сам господин президент.

Так ходят люди, привыкшие ценить свое время. Он начал говорить прямо на ходу. «Вы потеряли веру в собственные силы? Вам плохо и одиноко и кажется, что время вокруг вас остановилось? Остановилась и сама жизнь. Ваше позитивное мышление потеряло ту опору, на которую вы так долго его устанавливали. Тогда все ясно – у вас депрессия и вам просто необходим этот небольшой, но очень надежный прибор» С этими словами господин президент нагнулся и поставил на край стола синюю с белым коробку. Он не нес ее в руках, это все заметили, коробка была приготовлена заранее. Президент распечатал коробку и вынул из нее «ОНМ-474», точно такой же, что гудел сейчас на втором этаже. «Вам грустно? Вы не знаете, как справиться с собственными проблемами? Не знаете, как заслужить мое доверие? Тогда этот небольшой и очень эффективный прибор для вас» С этими словами, президент сам воткнул шнур в розетку и нажал на круглую выпирающую кнопку прибора. Президент вышел, а прибор так и остался гудеть на краю стола…

Рита устала вешать фонарики, у нее затекли руки. Она села на диван рядом с Воксоном передохнуть и оказалась так близко, что Воксон почувствовал потребность, продиктованную приличиями, отсесть дальше, что и сделал.

— Неужели у нас будет настоящий праздник? – сказала Рита. – Это в первый раз. Что толку? Рома не любит устраивать домашние праздники.

— Сам президент запустил процесс обновления наших отношений. Это очень важно, — ответил Воксон с трепетом в голосе. Его очень впечатлило то, что он увидел сейчас на экране.

Президент как раз закончил свою речь, включил прибор и вышел. Лососевы, онемевшие от неожиданности, с волнением на лицах переглядывались меж собою. Впервые за последнюю неделю на их лицах отразилось хоть какое-то чувство. Рита взяла пульт и переключила на ЛососевТВ. Она уже много раз видела рекламу «отсекателя ненужной мысли». Из динамиков ударила музыка, лай и смех. На лужайке перед домом Лиза и Митя метали друг другу летающую тарелку. В игре участвовал пес. Сенбернар Кони с веселым лаем кидался за тарелкой вслед и норовил поймать ее прямо в пасть. Бабушка и мама Женя лепили пирожки на кухне, заправляя в них начинку из трех разных мисок. Рита подвинулась к экрану, но начинку для пирожков рассмотреть не успела. Владимир Петрович сегодня вернулся раньше обычного и пользуясь выдавшейся свободной минутой с удовольствием отдавался рекламе. Во дворе на площадке у небольшого фонтана собрались журналисты, съемочная группа ЛососевТВ и разный любопытный люд. Владимир Петрович, пользуясь случаем, накинул белый халат и отрекламировал зубную пасту с отбеливающим эффектом. Все дружно улыбнулись и сверкающие огоньки жемчуга вспыхнули вокруг фонтана.

— А я купила колпаки! – обрадовалась Рита.

— Что за колпаки? – поинтересовался Воксон.

— Вон! Точно такие! – она указала на экран. Лиза и Митя надели колпаки, приготовленные к завтрашнему празднику, и носились в них по дому. – Я купила их в городе, специальный набор. Там есть смешные маски, лиловый плащ, хлопушки и бенгальские огни. Есть набор для домашнего салюта.

— Теперь все будет по-другому, – с нежностью в голосе проворковал Воксон. – Я здесь и сердце мое свободно!

После этих слов Рита вздрогнула и повернула к нему свое прелестное личико. Краска медленно растекалась по ней. Сначала загорелись уши, затем густой румянец захватил щеки и розовая волна опустилась на шею. Ощущение чего-то совершенно нового и вместе с тем очень личного нахлынуло на нее. Рома всегда казался ей слишком черствым. Он был эгоистом. Он увез ее сюда. Но она полюбила этого человека. Сердце подсказывало ей, что настанет момент и он все же откроется перед нею. И тогда образовавшаяся между ними пустота, наконец, заполнится.

— Меня зову Воксон! – услышала Рита. – Я не Рома. Я его лучшая часть.

Воксон взял ее руку в свою ладонь.

— Мое сердце было занято другой. Мне понадобилось время, чтобы забыть. Чтобы зажила старая рана. Долгих шесть месяцев я ждал и ничего не делал. Я ждал, когда все закончится и я смогу открыться тебе, открыть свою душу, свое сердце!..

Рита почувствовала, что у нее закружилась голова, а голос у Ромы такой далекий, далекий. Она решила, что он разыгрывает ее, но в то же время чувствовала, что все это чистая правда.

— Ты не Рома! Ведь ты не Рома?

— Мы виделись с тобой один только раз. Помнишь?

Рита отрицательно покачала головой.

— Вспомни нашу первую встречу.

Рита чуть не заплакала: — Я ненавижу нашу первую встречу.

— Хорошо! – пожал плечами Воксон. – Но это важно. Я расскажу сам.

Он сжал ее руку и с мольбою заглянул в ее глаза. Рита чувствовала его сбивчивое дыхание и приятное волнение овладело ею. Она разрешила ему говорить тем, что как-то особенно ответила на его взгляд и едва заметно кивнула.

— Мне все казалось странным и не настоящим в тот день. – Начал Воксон, отвернувшись в телевизор. – Я увидел вас сразу, тебя и Лену, вы стояли на противоположенной стороне дороги. Я вышел на остановке и направился в сторону подземного перехода. Не доходя до него метров десять, я остановился. Лена заметила меня и помахала мне рукой. Я увидел тебя и то, как ты в первый раз посмотрела на меня издали. В этот момент я испытал неловкость и стыд. Я вдруг осознал, какое двусмысленное и глупое мое положение. Я пошел дальше…

Рита, натянутая как струна, смотрела на Лососевых в телевизоре, но не видела их.

— Когда я шел по переходу, то чувствовал, что совершаю ошибку. Я остановился. Это нехорошо, так сказал я себе. Тебя уже заприметили и судя по всему ты понравился, ответила мне моя вторая половина. …Иди! И я пошел! Все мои чувства в тот момент смешались. Я смогу все объяснить, так думал я. Это глупо, но и глупость можно понять и объяснить. Я вышел, увидел, как распахнулись навстречу твои глаза. Ты хотела выглядеть равнодушной, но у тебя ничего не получилось… Я остановился и понял, что для меня очень важно оставаться самим собой. Я больше не сделал ни шагу. Не смог. Рома все сделал за меня.

Рита хорошо запомнила их первую встречу. Она жутко боялась и даже выпила накануне немного коньяка. Она хорошо помнила, как молодой человек в короткой куртке и джинсах вышел из подземного перехода, как он встретился с ней глазами и остановился. Она заметила минутное сомнение на его лице и сразу подумала, что умрет, если вдруг не понравится ему. Но нерешительность симпатичного и хорошо сложенного парня исчезла так же внезапно, как и появилась. Он сделал необыкновенно серьезное лицо и подошел к ним.

— Может это к лучшему, что так случилось? – вслух подумала Рита.

— Да, для нас обоих! Я вернулся, сел в автобус и пока автобус стоял, а потом медленно ехал, я смотрел на тебя через стекло. Я видел, как Рома знакомится с тобой, а Лена чуть не прыгает от радости. Лена, нужно было видеть выражение ее лица в тот момент, сразу поняла, что ее затея оказалась не напрасной.

— Лена чуть не умерла от ревности! – Рита снова повернула свое прекрасное, но успевшее побледнеть лицо в сторону Воксона. – Как ты сказал твое имя?

— Воксон! Воксон, это Носков наоборот.

— Воксон? …Значит ты Воксон? Теперь мне понятно!?

Однако, ей было ничего не понятно.

В эту самую минуту Рома, что все это время просидел в дальней комнате, вышел и теперь спускался вниз по лестнице. Лестница скрипнула, раздались его тяжелые шаги.

— Ах, Рома! – вскрикнула Рита, поднимаясь ему навстречу. Рома ответил ей задумчивым взглядом. – Твой друг, Воксон, он очень милый!

— Вот и славно! – обрадовался Рома. – Я рад, что у вас заладилось. Ты, я вижу, времени зря не терял? – пошутил Рома, обращаясь к Воксону.

Рита вздрогнула, как только рука Ромы дотронулась до нее. Рома поднял руку, чтобы обнять ее за плечи и предложить ей сесть. Она в испуге отскочила от него.

— Держи ее! – крикнул Воксон.

Рита пошатнулась, кровь отхлынула от ее лица. Она повернулась и попятилась к телевизору, дрожа всем телом. Сейчас она впервые видела их обоих одновременно. Воксон сидел на диване в наклонной позе, собираясь встать. Рома тянул к ней левую руку и делал шаг.

— Ах, оставьте! – закричала Рита, слабеющим голосом, сжала кулаки и вдруг рухнула прямо на ковер, лишившись чувств…

Лена Кострова

Перепугались оба. Пока Воксон отворял окна, чтобы пустить свежий воздух, Рома брызгал Рите в лицо холодной водой. Это не помогало.

— Неси аптечку! – кричал Рома не своим голосом.

Рома хорошо запомнил, как однажды Митя порезал палец, мама Женя туго забинтовала ему палец бинтом, а сама упала в обморок, она не переносила вида крови. Находчивая бабушка привела ее в чувство с помощью нашатырного спирта, опрокинула флакон на ватку и помахала смоченным тампоном у носа бесчувственной мамы Жени. «Это надежное и испытанное средство» — сказала бабушка в камеру, обращаясь к зрителям. На следующий день в аптеках раскупили весь годовой запас нашатырного спирта. Рома тоже купил флакон и предусмотрительно спрятал его в аптечку. Это их спасло. Флакон оказался на месте.

Рита застонала, закашляла и открыла слезящиеся глаза. Справа от себя она увидела Ромино испуганное лицо. Такое же испуганное лицо она увидела слева, вскрикнула и заново лишилась чувств. Рома велел Воксону идти в комнату и не выходить оттуда. Рита опять пришла в себя, чихнула и оттолкнула от носа комок удушливой ваты.

— Рома, это ты? – спросила она еле слышно.

Рома в ответ глупо улыбнулся.

— Тогда отведи меня в спальню и закрой дверь. И еще, пусть со мной останется кто-нибудь один, — попросила она.

— Тебе не нужно волноваться, дорогая моя. – Рома нежно подхватил ее на руки, отнес наверх и уложил в кровать. – Принесу тебе воды.

— Дверь! Закрой дверь! …Он здесь? – закричала Рита.

Рома быстрее пули слетел вниз и вернулся с полным стаканом холодной воды.

— Он больше не потревожит тебя, не волнуйся. Я не оставлю тебя. Скоро он станет нам не нужен. Эх!.. Горе! …И зачем? – он снова сорвался с места.

— Стой! Не уходи! …Объясни, зачем он здесь?

Рома бросился в кровать и целовал милое ему лицо, милые губы, милые руки, глаза любимой в которых перемешались страх и отчаяние.

— Выпей воды… вот! – он поднес стакан к ее губам и Рита сделала несколько глотков. – Ну и кашу я заварил, ну и кашу?! …Завтра, завтра все объясню. Сейчас нельзя. Отдыхай!

Он снова сбегал вниз, принес успокоительные капли, накапал их в стакан с остатками воды и дал Рите выпить. Он боялся, что случится истерика, но Рита успокоилась. Грудь ее вздымалась уже не так часто, руки перестали дрожать, на щеках выступил румянец. Рома попробовал обнять ее, но она отстранилась и долго задумчиво смотрела в окно. «Что же я наделал, дурак! – думал Рома, глядя на эту кроткую, милую женщину. – Не предупредил. Оставил с чудаком Воксоном? Воксон виноват… во всех моих бедах виноват Воксон» Смешанные чувства, что он всегда испытывал к Воксону, всколыхнулись в нем с новой силой, но гнев его не успел разыграться. Внезапный острый и нежный импульс к этой женщине, что пострадала по его вине, вытеснил из него все остальное. Впервые за все время он понял, что нужен ей, что она нужна ему и что заботиться о ней для него это радость. Рома расчувствовался, главным образом оттого, что переживание это явились для него открытием и то, что он, наконец, смог испытать его. «Это любовь», — подумал Рома. Руку Риты он держал в своих руках и видел, как те же теплые, нежные, ответные чувства ложатся на ее лицо. «Она чувствует тоже самое, что и я. Вот, что это значит!» — ликовал Рома. Ему захотелось встать и идти.

— Не смей выгонять его! – Рита с силой сжала его пальцы. — Мы разберемся… завтра мы во всем разберемся. Он не виноват, поверь. …Что это за игра такая?

Рома открыл было рот. Он хотел уже во всем признаться, рассказать про прибор, но вдруг понял, что все это лишнее сейчас. Он лег рядом. Рита молчала. Рома лежал и все думал, пока не увидел, что Рита спит. Он отпустил ее руку, осторожно повернулся на другой бок и сам того не заметил, как заснул…

Оставшись один, Воксон прилег на кровать, подпер голову подушкой и стал прислушиваться. Рома дважды бегал вниз, он узнал его широкие, тяжелые шаги по звуку. Один раз мимоходом заглянул к нему, сделал страшное лицо, спросил, что это значит. Воксон пожал плечами. Рома сделал змеиные глаза, испытывающее посмотрел на него и скрылся. Наступила тишина…

Воксон долго сидел в кровати и почти не шевелился. Прошел час, второй, третий. Давно стемнело. Свет ночного неба проникал в комнату через окно, освещал бледное лицо Воксона. Одно его лицо выделялось среди черных, растворившихся во мраке предметов. Гудел прибор, но этот привычный звук не нарушал тишины ночи. Неподвижность застыла в глазах Воксона. Черная и глухая неподвижность. Казалось, что все человеческое погибло в нем навсегда и нет той силы, способной пробудить в нем волю к жизни.

Но это было не так. Сидеть в неподвижности, отдавшись мрачным мыслям, было всего лишь привычкой. Да, привычкой не замечать время, смену дня и ночи, звуки вокруг. Долгих шесть месяцев Воксон провел в неподвижности, он ждал и это была единственная для него возможность в ожидании сохранить силы. Он поднялся и прислушался. Со стороны спальни не было ни единого звука. Рита и Рома спали глубоким сном. Воксон подошел к столу, подвинул стул и сел. Все его внимание обратилось к прибору. Один вид прибора, его равномерный гул и легкая вибрация, что отдавалась ему на руки через крышку стола изменили его настроение. Он сразу повеселел, приподнял бровь и хитро прищурился. Это был уже другой человек. Человек достигший дна, самой нижней точки отчаяния, оттолкнувшийся ото дна навстречу возрождению. Это был человек не притворявшийся, честно выстрадавший свое горе до конца.

«Меня зовут Воксон. Я лучшая половина Ромы Носкова, его потерянное прошлое. Но теперь я здесь и я вижу, что уже давно нужен здесь. Вижу, но еще больше чувствую это…» – начал Воксон.

«Рита, человек удивительно тонкой организации. Как понятна и близка мне ее душа. …Вижу, что она несчастна. …Сегодня я представился. Наше знакомство вышло сумбурным и совершенно не таким каким я его себе представлял. Сейчас она с Ромой в спальне, им трудно обоим. Причина в том, что за всем за этим стоит предательство. Глупый обман. Во всем виноват Рома, его лживая и изворотливая натура. Сколько было замечаний с моей стороны, потраченных впустую? Сколько было попыток все исправить?» — Воксон в сердцах махнул рукой в темноту.

«Вся проблема в том, что я люблю Лену. Лену Кострову. Даже сейчас она остается в моем сердце. Рома нехорошо поступил с ней…»

Вокосон встал и некоторое время ходил, настраивая мысли в нужном направлении. Он как и Рома старался отбросить эмоции и быть объективным. Ночью это сделать куда легче, чем днем.

«Сейчас все по другому. Но важно, как раз то, что случилось. Прошлое невозможно изменить, нельзя исправить, но нельзя отмахиваться от него, как это делает Рома. …Расскажу все по порядку.

Это было случайное знакомство. Я сразу почувствовал непреодолимое желание. …Знаете, такое бывает, когда сразу ясно, что хочется быть вместе. Лена рыжая. Красивая рыжая девушка. Я слышал разные глупости про рыжих девчонок, про то, что они особенные в определенных вещах. Они попадались мне раньше, но все они были некрасивые, потому рыжей девчонки у меня не было. Я вообще верю в то, что люди говорят. …Так вот! Я сразу запал и встретился с ней просто так. Не сразу, сначала она отказывалась. Оказалось что у нее есть парень. Я очень расстроился. Глупо было с моей стороны надеяться, что у такой девчонки не окажется парня. Лена заметила и сказала, чтобы я не вешал нос. Будем дружить, сказала она. Тогда я обрадовался, потому что сказала она это весело и наморщила нос. Я сразу понял, что перспектива просто дружить тоже не в ее вкусе.

На этом все закончилось. Мы виделись по случаю и просто болтали. Я, конечно не терял надежду, а Лена меня дразнила. Сначала я думал, что во мне чего-то не хватает, но потом разобрался. Беда в том, что Лена водилась с крутыми парнями. И если один крутой парень пропадал куда-то то на его месте сразу оказывался другой. Это образ жизни такой. Она, конечно, могла бы и для меня найти окошко, но вы понимаете, каково это – шутить с крутыми парнями. Долго мы так дружили, а в один прекрасный день она зашла ко мне в контору и спросила, куда я пропал. Я удивился и сразу понял, что что-то случилось, вдобавок, она поблагодарила меня за подарок, что я сделал ей год назад. Согласитесь, это настораживает. «Я одна, мне плохо, а тебя нет» — сказала Лена, наморщила носик и так обиженно сложила губки, что я сразу пропал.

Оказалось, что она влипла. Вот, что рассказала мне Лена Кострова. Мне все это показалось странным и невозможным поначалу, но потом я понял, что такое все-таки случается с людьми. …Вот, что она мне рассказала.

…Я спуталась с Коксом. Это я знал, еще я знал, что Кокса посадили. Кокс сидит в тюрьме, сказала она и по голосу я понял, что она боится его сейчас. Знаешь Кокса?.. Лучше его не знать. Скоро Кокс выйдет, у него досрочное освобождение за примерное поведение. Я внимательно слушал. Одному человеку придется очень не сладко, когда Кокс выйдет из тюрьмы. Этот человек Синица. Тут я вспомнил кто такой этот Синица, его я видел вместе с Леной не один раз. Он красив и молод, по нему сохнут женщины и сами складываются к его ногам. Кокс просил Синицу присматривать за мной, пока он в тюрьме, призналась Лена. …Ну и? …Понимаешь, как он присматривал? Лена вытащила из сумочки пачку сигарет и закурила. Я уже понял, что она хочет мне объяснить. Синица перестарался, предположил я вежливо. Чего еще можно ожидать от Синицы? Кокс должен был понимать, что просит кота сторожить мышь. Тем более, что упекли его на пять лет, а пять лет это большой срок.

Синица понимает, что Кокс не захочет мириться с тем, что ему прилюдно наставили рога, сказала мне Лена. Он убьет Синицу. Синица не дурак, он все это понимает. Он исчез, пропал, должно быть уехал подальше отсюда. …Мне жаль его, я привязалась к нему. Лена особенно посмотрела мне в глаза. Кокс не станет убивать меня, потому что Синица виноват вдвойне. Именно потому, что сам Кокс просил его присматривать за мной, а люди об этом знают. И после того, как он накажет Синицу, все будут согласно кивать головами. Кокс любит меня и когда он расправится с Синицей, то прибежит ко мне и я, конечно, смогу вернуть прежнюю страсть в наши отношения.

Ты можешь помочь мне, сказала Лена и я, надо сказать, очень удивился. Что я должен делать, спросил я наивно, еще не понимая, что сейчас мне предложат. Если виноват будет кто-то один, то тому человеку очень не поздоровится, когда Кокс выйдет из тюрьмы. Хорошо, кивнул я. Признаюсь, в этом месте я не на шутку испугался, я уже почувствовал, куда ветер дует.

…Я хочу, чтобы ты стал моим любовником. Вот так просто предложила мне Лена и коснулась пальцами моей руки, провела по ней легким касанием. Глаза ее в тот момент обещали мне бездну. Я сразу согласился. Мы закрутим роман на виду у всего города, так чтобы все видели. Начнем завтра, снимем люкс в гостинице, ну, так скажем на неделю. Расходы я беру на себя. Извини, но сегодня мне нужно побыть одной. …Разве это спасет Синицу, спросил я. Да, ответила Лена. Кокс подумает, что причина во мне. Он не станет гоняться за двумя зайцами. Я скажу ему, что не железная, что это он во всем виноват — оставил меня одну. Ему ничего не останется, как простить меня. Она так убедительно это сказала, что я сразу согласился — Кокс сам виноват в том, что у него выросли рога. Еще я подумал, что спасти жизнь человеку таким приятным способом, это редкий случай. Я согласился, спросил только, что будет со мной.

Ты уедешь, сказала Лена. У меня как раз есть на примете подружка для тебя. Не поверишь, но вы просто созданы друг для друга, ты и она. Она, как и ты мечтает уехать отсюда. Вот так мы обо все договорились»

Воксон тяжело и печально вздохнул. В сущности он хотел говорить дальше, но не мог. Воксон считал необходимым довериться прибору до конца, но язык его окаменел, а слова из горла не шли. Если бы прибор умел говорить, то он спросил бы: «Что было дальше?» А Воксон ответил бы, как можно короче: «Дальше было шесть дней сплошного наслаждения, а потом долгих шесть месяцев проведенных в темноте и одиночестве» Не в силах дальше говорить Воксон привстал, в изнеможении повалился на кровать и сразу уснул.

Рома снова лжет

Утром все удачным образом разрешилось. Рома открылся. Первым делом он поздравил Риту с годовщиной свадьбы Лососевых, ну а уж затем пригласил следовать за ним. Рома вошел в дальнюю комнату и остановился с торжественным видом. Пройдоха Воксон где-то раздобыл старые, но вполне приличные Ромины джинсы его голубую рубашку, нарядился и вид имел праздничный. Воксон первый услышал шаги, отворил дверь и стоял сейчас посреди комнаты, рядом с Ромой, довольно потирая руки.

Рита, заметив Воксона, остановилась, словно налетела на невидимую стену, но сумела совладать с собой, сделала шаг и с перекошенным лицом вошла в комнату.

— Доброе утро! – ответил Воксон на вежливые приветствия в свою сторону.

— Рита, дорогая! Это не то, что ты думаешь! Тебя ждет сюрприз, вот смотри! – Рома широким жестом указал на край стола, на прибор.

— Не может быть! – ахнула Рита, и как вчера попятилась назад.

— Не бойся, он включен, – попытался успокоить ее Рома. – Это отсекатель ненужной мысли, «ОНМ-474»!

Воксон стоял чуть позади Ромы и отчаянно подмигивал ей, окончательно сбивая с толку.

Рита беспомощно посмотрела на прибор, потом на них, снова на прибор. Маленькая красная стрелка совершала размашистые колебательные движения. Рита в задумчивости, пока ее взгляд медленно скользил по шнуру от прибора к электрической розетке, а затем обратно от розетки к прибору вытянула указательный палец в сторону. Палец уперся в некую точку пространства между Ромой и Воксоном.

— Ты? – спросила Рита.

— Хотел попробовать на себе… сначала на себе. Включил, видишь, что получилось. – Рома сделал жест, указывающий назад, на Воксона.

Палец Риты описал плавную дугу и повис над выпуклым окошком прибора: — Стрелка движется? …Почему она движется? – к Рите возвращалась способность анализировать.

— Очень удачный, своевременный и очень достойный подарок! – вставил Воксон из-за Роминого плеча.

— Стрелка должна дойти до конца шкалы, тогда произойдет отсечение и прибор автоматически отключится. …А ты молчи, видишь, ты смущаешь ее!

Глаза Ромы внимательно следили за стрелкой. Стрелка перестала дергаться, остановилась, но остановилась она не там, где ее оставил Рома в последний раз, в середине шкалы. Стрелка остановилась дальше на зеленой зоне, половина оставшейся половины была пройдена. Оставалось одно единственное крупное деление, состоящее из четырех маленьких, над красным сектором шкалы.

— Спасибо! – сказала Рита в то время, как Рома повернул голову и подозрительно сверлил глазами Воксона. – Вы такие милые! Такие молодцы!

Рома и Воксон с удивлением уставились на Риту. Рита светилась счастьем.

— Спасибо вам! Такой подарок! – всплеснула она руками. – Вы такие милые ребята! Такие внимательные!

Воксон топтался на месте, он изрядно проголодался со вчерашнего дня. Все мысли его были внизу в нарядной гостиной, ближе к кухне, где рождались вкусные запахи. Рома промолчал, сердце его радостно забилось, но в следующую секунду оборвалось, глядя на Риту. Что-то незнакомое и чужое показалось в ней. Первым вышел Воксон, боком, следом за ним Рома, нехорошо улыбаясь. Рита вышла последней, осторожно прикрыла за собой дверь и все они спустились вниз. Воксон услужливо предлагал руку и в самом конце, когда оставалась одна ступенька Рита с опаской, шевеля пальцами, подала ему руку, спустилась и засмеялась. Рома шел сзади, увидел, как она смеется, не так, как раньше и вдруг ему показалось, что он теряет над ситуацией контроль.

Лососевы уже собрались в гостиной в ожидании гостей. Внизу экрана, бежали номера телефонов для поздравлений. Митю нарядили в костюмчик, настращали и он немного испуганный стоял со всеми. Это был его первый сознательный праздник и Митя волновался, оттягивал пальцем тугой воротник рубашки и трогал себя за узел галстука. Бабушка, подозрительно красивая, пряталась за спины, стесняясь собственной прически. Мама Женя пыталась выстроить всех в ряд, но бабушка сутулилась, одергивала юбку и снова растворялась на заднем плане. Лизу держал за руку Владимир Петрович. На нем был безупречный синий костюм. Сам он напоминал гранитный монумент. Его благодушное лицо, словно высеченное из камня сияло и вибрировало в предвкушении праздника. По традиции семейные праздники Лососевых начинались в десять. В десять они принимали поздравления первых лиц. Без одной минуты десять Рома открыл шампанское и разлил его по фужерам. Все трое, Рома, Рита и Воксон с волнением взирали на экран.

Наконец наступила торжественная минута. Двустворчатые высокие двери Лососевых, ведущие в дом отворились и по дорожке скорым шагом к ним приблизился господин президент. Он взял предложенное шампанское и обращаясь в первую очередь к ним, а потом в камеру сказал речь. «Я счастлив, что у вас все наладилось! – сказал президент, обращаясь к семейству. – Давайте не будем забывать про умные приборы, способные изменить нашу жизнь к лучшему, — добавил он в камеру. Фужеры со звоном сошлись и все выпили. Воксон выпил медленно с удовольствием. Рома поцеловал Риту в щеку.

Под канопе и фрукты разошлась вторая бутылка. У Лососевых тоже продолжался фуршет. Видные деятели бизнеса и политики во главе с президентом собрались вокруг счастливого семейства Лососевых. Кто-то подарил Мите и Лизе трехцветные флажки, копии государственного флага. Один крупный бизнесмен сделал комплимент бабушке от которого она вся загорелась. Мама Женя и первая леди о чем-то шептались в стороне. Рита взяла ломтик сочного ананаса и рассмеялась, шампанское ударило ей в голову. Рома безуспешно пытался дозвониться Лососевым. Воксон с аппетитом глотал бутерброды. Господин президент предложил наполнить бокалы, сказал короткий тост о пользе позитивного мышления и вскоре уехал. Заиграла легкая музыка. Рита удивительно веселая, предложила мальчикам идти во двор жарить мясо.

— Вы смущаете меня! – сказала она. – Не присутствием смущаете, а количеством. – Она снова засмеялась, а Рома и Воксон, тепло одевшись вышли во двор.

— Так что же ты делал все эти полгода? – спросил Рома прямо в лоб, как только они вышли. По тону его Воксон понял, что отвечать нужно немедленно.

— Эти полгода я провел в гостинице, в номере с Леной Костровой. Тебе ли не знать?

— Как? — удивился Рома, — Все полгода?

— Да. Я сделал ей признание. …Эх! Какое красивое признание я ей сделал? Слышал бы ты? – цокнул Воксон языком и покачал головой. — Она едва совладала с собой, ничего не ответила, разделась и пошла принимать душ. Я спросил ее, что будем делать? Она накинула халат и все молчала, закрыла дверь и крикнула мне из-за двери, что через час поедем в ресторан. Потом зашумела вода, дверь была закрытой, а я все это время оставался в номере.

— Прошло полгода?

— Прошло полгода! Я смотрел музыкальные клипы, допивал свой кофе, растягивая удовольствие, задремал в ожидании, но сразу проснулся, подошел к двери за которой шумела вода и постучал. …Ничего! Лена не слышала меня. Вода уж очень шумела и била струями по стенкам душевой кабины.

— Ты уверен, что она там? – спросил Рома.

— Да! Ты забыл? Двери в ванную комнату из матового стекла. Я все время мог видеть ее расплывчатый силуэт и то, как она трет себя мочалкой.

Рома слушал и менялся лицом. Лицо его приняло одно из тех жестких и беспощадных выражений, хорошо знакомых Воксону, когда Рома готов откреститься от всего, даже от родной матери. Это было его наивысшее упрямство, двойное упрямство, потому что его упрямство натыкалось на такую же крайнюю позицию со стороны Воксона. Воксон в таких случаях отвечал тем же. Прежнее старое пальто и вязанная шапка снова были на нем. Это тоже было упрямством с его стороны, Рома предлагал ему надеть свою куртку. Воксон холодно с беспокойством оглядел Рому и они, как боксеры разошлись в разные углы воображаемого ринга, удаляясь друг от друга на максимально возможное расстояние.

Рома принес мешок углей из сарая и развел огонь. Он подождал пока угли наберут жар, а затем разровнял их. Воксон тем временем вынес кастрюли с замоченными в маринаде мясом и рыбой. Сначала он выложил на решетку мясо и с увлечением жарил его, пока Рома следил за углями. Потом Воксон собрал сочные и шипящие готовые куски в миску, плотно накрыл ее и отнес в дом. Вернувшись, он увидел, что теперь Рома с увлечением жарит толстые ломти жирной семги, беспрестанно ворочая их и прибивая вспыхнувшие от капающего жира языки пламени.

— Мне нужно точно знать, что ты успел сказать ей вчера? — сказал Рома прежним требовательным тоном. Его беспокоил очень щекотливый вопрос от которого зависело все его положение.

Рома очень жалел, что оставил Воксона и Риту вчера наедине. «Зачем же я их оставил? – задавался он вопросом. – И как же это возможно? Какая наивность с моей стороны? Вот если бы точно знать, как все это устроено?» Рома ошибся, он считал что без него общение Риты и Воксона невозможно. Теперь это ошибочное предположение казалась ему нелепым. И все дело сводилось к технической, неизвестной ему стороне вопроса.

— Ты мне должен сейчас дать клятву, что слово ты не нарушил и что впредь его не нарушишь? – скрипнул зубами Рома.

— Я только представился! Всего лишь назвал свое имя! – пожал плечами Воксон. – Сказал, что я Воксон, а не Рома…

— Не Рома? – перебил его Рома, — Вот именно! Конечно, ты не Рома! Я не Рома! И ответственность за его слова не несу. Я Воксон и сделаю все по своему, потому что я хороший… потому что знаю, как это нехорошо обманывать, – дразнил его Рома.

Воксон совершенно сбитый с толку такой речью испуганно моргал. Он никак не мог понять куда клонит Рома или делал вид, что не может понять. Он, Воксон, слова не давал. Семга начала подгорать, Воксон подхватил оставленную Ромой вилку и осторожно поддевая каждый кусок ловко и быстро перевернул их на другую сторону.

— Я жду ответа! – произнес Рома со злостью и нетерпением.

— Не припомню, чтобы я слово давал? – как бы между прочим заметил Воксон, собирая уже готовые куски в посуду. – Может это ты клялся? А не я? Ты подумай, хорошо подумай! Что ты сотворил?

— Я проводил Риту и ушел домой, к себе домой. Но прежде чем уйти я дал ей слово, что больше не стану встречаться с Леной Костровой. Она требовала от меня обещания. Она поставила мне условие и я связал себя клятвой. Понимаешь, слово дал!.. Я дал!.. Я!.. – Рома ударил себя кулаком в грудь. – А ты взял и нарушил слово, поперся в гостиницу…

— Повторяю, я слова не давал! – гордо и высокомерно заявил Воксон, закончив складывать семгу. – И в ресторане меня не было. И Риту я не провожал. Я сразу вернулся в номер. Купил цветы и ждал, когда вернется Лена. Одного я хотел — с ней остаться, потому сделал признание. Жалею только, что тянул до последнего и в чувствах своих признался слишком поздно.

Рома некоторое время оставался в задумчивости, отслеживая логику чужого поступка. Беда в том, что все личное для каждого из них, все равно оставалось частью одного общего. — Значит слово я давал? …Хорошо, пусть так! – тут в лице у Ромы что-то переменилось в лучшую сторону. – И хорошо! …Будем каждый на своем стоять. Только ты это… если разговор зайдет, ты так и скажи, что это я, тьфу, то есть ты в гостиницу пошел. Один пошел, понимаешь?..

— Понимаю, — пообещал Воксон, всегда уверенный в своей правоте, – Скажу! Вот не понимаю, зачем усложнять все?

Воксон пожал плечами и с семгой в руках пошел в дом. Рома бросил взгляд на еще горячие угли на пепел, что срывался с них дуновением ветра, тяжело вздохнул и пошел следом. «Человек один, — думал он, — А нас двое?»

Рита уже накрыла на стол. Все сели. Лососевы тоже сели, Владимир Петрович сказал первый тост. Все обменялись подарками. Затем тост произнес Воксон. Рита тоже всем раздала подарки. Начали шумно веселиться и на перебой говорить друг другу пожелания. Воксон ел больше остальных, восхищаясь, как Рита хорошо готовит. Рома больше пил и молчал, а когда пришло время устраивать домашний концерт, он наделал много шума, выплеснул все свои таланты за один раз. Сначала он дурачился, а потом принес гитару и спел романс, да так спел, что зацепил за живое даже Воксона. Лососевы в надетых блестящих колпаках демонстрировали всей стране свои таланты. Рита и Воксон тоже надели колпаки, Роме достался лиловый плащ волшебника на завязке. Улучив момент среди всеобщего веселья Рома тайком взбежал наверх.

«…Все, что говорит Вокосон, это ложь и обман. Воксон выгораживает себя. Он говорит, что его не было в ресторане. Как же? Станет он шляться по улицам или сидеть в пустом номере, когда представилась такая возможность. Стоило мне произнести обещание, как его ветром сдуло. Вот когда он исчез! Нет, скажу я вам, это он специально ждал удобного момента. После ресторана Лена уехала на такси. Я то знал, что она поедет в гостиницу, у нас оставался еще один, седьмой, оплаченный день. Риту я проводил до дома и сказал, что… ну в общем наговорил ей много нежностей. Она ответила, что если все что я говорю правда, то она согласна. Я предложил ей стать моей девушкой и уехать из города. Огонь надежды вспыхнул в ее глазах. Ты должен обещать мне, потребовала она от меня. Я с готовностью ждал. Ты должен обещать мне здесь и сейчас, что с этого момента ты больше никогда не будешь встречаться с Леной Костровой. Ни сегодня, ни завтра, никогда и если я узнаю, что ты нарушил обещание, то прощения тебе не будет. И ты после этого меня никогда больше не увидишь. Это показалось мне таким наивным, что я рассмеялся и сразу дал слово. Я поклялся честью и достоинством, что никогда больше не буду встречаться с Леной Костровой. Мог ли я после этого направиться к ней в гостиницу с букетом цветов? Мог ли я признаваться ей в любви? …Нет, конечно!»

Так же крадучись Рома спустился вниз. В гостиной было пусто, входная дверь была распахнута настежь. На столе лежала начатая коробка с бенгальскими огнями, Рома взял один и посмотрел на экран. Лососевы всей семьей резвились во дворе. Была ночь, горели фонари. Владимир Петрович дал короткую команду и тут сильно хлопнуло. На экране отобразилось ночное небо. Грохнуло где-то рядом. Рома все понял, зажег бенгальский огонь и с криком выбежал на улицу. В небе рвались пущенные ракеты, освещая двор. Воксон и Рита радостно хлопали в ладоши, любуясь собственным салютом. Рома с веселым воем обежал кругом них, плащ его развевался в ночи, веселым шариком сыпались искры бенгальского огня.

— Смотрите! Настоящий волшебник! – закричала Рита.

Воксон обнял ее за плечи, стал сзади, задрал голову в небо. Салютовали все. Небо горело огнями.

Рома получает по заслугам

Проснувшись рано утром, первое, что почувствовал Рома, это то, как у него трещит голова. Он повернулся на спину, увидел потолок, увидел окно, увидел свет в окне. Рома лежал на самом краю просторной двуспальной кровати и просто чудом не валился на пол. Он повернул голову и с другой стороны кровати увидел Воксона. Рита была тут же. Воксон и Рита лежали рядом в обнимку. Рита сладко спала, уткнувшись носом в подушку. Воксон спал, но продолжал одной рукой обнимать Риту. Его закрытые глаза шевелились под тонкими веками. Рома перекатился на бок и с силой, но осторожно, чтобы не разбудить Риту ткнул Воксона в плечо. Воксон немедленно проснулся, сел и уставился на Рому. Рома сделал ему отчаянный жест выметаться вон. Воксон поднялся, совсем не стесняясь, набросил на плечи клетчатый Ромин халат, сунул ноги в его тапочки и не спеша, пошел вниз. Рома сразу забыл про головную боль, натянул штаны, майку, что валялись на полу и бросился вслед за Воксоном.

Воксона он нашел внизу на кухне. Воксон стоял и совершенно безмятежно пил воду из любимой Роминой чашки. Он пил так же как и Рома крупными глотками, кряхтя от удовольствия, высоко запрокидывая дно чашки. Капля воды упала ему на голую грудь. Шумел электрический чайник. Холодильник несколько раз вздрогнул и затих.

— Что же ты делаешь, подлец? – зашипел Рома, подступаясь ближе. – Что ты наделал?

Воксон оставался совершенно невозмутим. От большого количества выпитой воды лицо его приятно разгладилось, глаза еще раз посмотрели в окно на зарождающийся день и в предвкушении длинного, свободного от работы и поездок дня ласково заблестели. Рому он не замечал.

— Что же ты устроил? – топал Рома ногами, тряс кулаками и орал, что есть силы.

Воксон некоторое время спокойно размышлял, прислушиваясь к тем ощущениям, что оставил после себя в его организме вчерашний праздник. В животе его булькнула выпитая вода. Голова была тяжелой, но самую малость. Здоровый и крепкий сон основательно взбодрил его и прибавил ему сил. Хороший качественный отдых и хорошее настроение позволили ему быстро восстановиться после пережитого испытания. Тело его окрепло, мышцы снова заиграли молодостью, и теперь нужно было куда-то девать все прибывающую силу. Он решил, что самочувствие его достигло той приятной точки, что разделяет хорошо и очень хорошо и если так пойдет дальше, он окрепнет окончательно. Он с удовольствием вспомнил те особенные подробности, какими вновь одарила его переменчивая судьба. Это совершенно новые отношения с Ритой. Они произвели на него впечатление, и он радовался сейчас, что, наконец, благодаря его вмешательству в этих отношениях появилось надежное и прочное основание, фундамент, что позволит этим отношениям развиваться дальше. Он склонялся сейчас к мысли, что свежесть этих отношений, их особенная новизна действуют на него лучше любого лекарства. Наконец Воксон повернулся и заметил Рому.

Рома был бледен, взъерошен и видно было, что он страдает. Его жег внутренний огонь, лицо его осунулось, посерело, а рот высох. Вид он имел страдальческий, несчастный. Воксон приветливо кивнул и сразу предложил кофе. Он сделал это молча, вопросительно вздернув брови, указал на банку с кофе и выставил два пальца Роме под нос. Рома согласился и сел на стул. Сесть велел ему Воксон, указав на стул, а сам принялся хозяйничать, затеваясь не только с кофе, но и с бутербродами.

— Все же ты подлец! Ты хочешь занять мое место! – сказал Рома, отхлебнув из чашки. – Он уже понял, что Воксон его не слышит. Губы Воксона что-то сказали в ответ, вытянулись трубочкой, как при слове «ну» и проплясали короткий танец. Рома ничего не услышал, а читать по губам он не умел. Он ничего не понял, но решил, что Воксон оправдывается.

Воксон поискал глазами, нашел лист бумаги и наспех нацарапал на нем короткую фразу.

«Не волнуйся! Я поступил, как джентльмен… сделал признание. …Рита запретила нам секретничать!» — прочитал Рома.

Пока Рома пытался сообразить, что это значит, Воксон собрал на поднос кофе, бутерброды и отправился наверх к Рите, угощать ее завтраком.

Рома слышал, как скрипит лестница, как хлопнула дверь их спальни. Недоумение на лице Ромы сменилось отчаянием. Он кое-как дожевал бутерброд, допил кофе, поднялся и ощутил страшную слабость во всем теле. Ноги его подкашивались, руки повисли словно плети. Ему еле хватило сил, чтобы дотащиться до дивана, упасть и забыться. Полностью лишенный сил, он уснул тревожным поверхностным сном, каким обычно спят нервные люди.

Проснулся Рома так же неожиданно для самого себя, как и заснул. Голова его перестала болеть. Он неподвижно лежал на диване, притворившись спящим и слышал рядом с собой два голоса. Глаза его предусмотрительно оставались закрытыми.

— Какой кошмар? Неужели все это правда? – женский голос принадлежал Рите.

— Говорю тебе, совершенно ничего не помнит. Начисто забыл о твоем запрете, милая. Как ты вовремя избавила меня от его докучливого пьяного общества. Заметь, когда ты рядом, мы имеем возможность общаться самым обычным способом, разговаривать и слышать друг друга. Но стоит тебе удалиться, как наши слова проваливаются в вакуум, как будто у телевизора выключили звук. – Это говорил Воксон. Рома с болью в сердце услышал те доверительные нотки в интонации, что бывают только между близкими людьми, каких раньше между Ритой и Воксоном не было. — Он продолжает находиться в прежнем качестве, говорю тебе. Когда ничего не радует и совершенно ничего не хочется. Ты не веришь мне? Вот только сейчас, мы сидели здесь и я заметил, как озлоблен этот человек. Хуже всего то, что все его неудовольствие и раздражение направлено на самых близких ему людей, на нас с тобой. Я это чувствую. И как можно находиться в таком настроении? …Когда ничего не радует и совершенно ничего не хочется?

— Человеку трудно избавиться от собственных недостатков, – возразила Рита. Рома почувствовал, как внутри него затеплилась надежда. – Лучше, когда за тебя это сделает прибор. – Надежда потухла.

Рома услышал смешок, не относящийся к теме разговора, и незаметно приоткрыл один глаз. Теперь он понял, что за странный посторонний звук он слышал. Рита и Воксон были заняты игрой в мяч. При этом их больше увлекал разговор, чем мяч. Это был пляжный надувной мяч, раскрашенный в разноцветные дольки. Рома вспомнил, что мама Женя часто заставляла всю семью играть в мяч. Подвижные игры на воздухе и особенно игры в мяч очень здорово объединяют людей, так объясняла мама Женя и все Лососевы с ней соглашались.

— Странно другое, дорогая! – продолжал Воксон, подкидывая, — Как лживый человек способен запутаться и как сам того не понимая затягивает в собственную ложь близких ему людей?

Воксон, конечно, из кожи вон лез, чтобы завладеть вниманием Риты. Рома это сразу понял, но таков Воксон. Не в силах слышать этот разговор дальше Рома повернулся и сел. Воксон поймал мяч и прекратил игру. Рома сидел с опущенной головой, от стыда и отчаяния он не мог смотреть в их сторону. Рома поднялся, медленно и тяжело ступая, направился наверх. Оцепенение, что бывает после сна, никак не отпускало его. Прибор ждал на прежнем месте. «Ну вот, сейчас вы у меня получите!» — злорадно подумал Рома, глядя на стрелку. Стрелка достигла красной зоны и, вздрагивая уже касалась последнего финального штриха, упираясь в край шкалы. Прибор мог сработать в любое мгновение. Рома не спешил, тонкая хищная улыбка скривила его губы. Он подождал, пока в комнату войдут Воксон, а за ним Рита. «Видишь, он брезгует нашим обществом!» — услышал Рома слова Воксона, произнесенные на лестнице.

Рома спокойно ждал пока Воксон и Рита усядутся на кровати, но Рита осталась стоять. Рома придвинул к себе прибор, ухватил его руками, довольный, что высшая справедливость все же существует. Он был совершенно уверен в своей правоте, и только чистые насмешливые глаза Воксона, что неотрывно следили за ним, смущали его.

— Стоило появиться моей лучшей половине у меня в доме, как эта самая лучшая половина вознамерилась отнять у меня все самое лучшее, — сказал Рома громко. – У Воксона всегда лучше, чем у меня получалось ладить с людьми. Особенно с женщинами. Он молодец. Он не ленится играть в мяч и делать комплименты чужой жене (Рома преждевременно назвал Риту своей женой). Глядя на Риту, я сейчас вижу, что она счастлива. Но это моя Рита и она здесь, потому что пересеклись наши дороги…

Рома повернул голову и посмотрел в глаза Рите. Рита ждала. Она давно догадалась, что Рома и Воксон это один человек. Две половины одного человека оказались сейчас перед нею, лучшая и худшая. Чувствовала она, что обе эти половины дороги ее сердцу, особенно чувствовала сейчас, когда Рома отчаянно пытался найти дорогу к ее сердцу. Но один из них был подлый лжец. Мириться с обманом Рита не могла. Она не могла оставаться с тем и любить того, кто врал ей. Все это Рома знал и потому напрасно надеялся.

— Странно, как мимолетную связь, будем говорить прямо, с беспутной женщиной можно хранить как святыню в своих воспоминаниях и противопоставлять ее своему настоящему семейному счастью? – слова Воксона прозвучало как приговор.

— Это он! Этот человек провел с Леной Косторовой пол года в одном номере, — быстро сказал Рома в прибор, указывая пальцем на Воксона.

— Ничего удивительного!? Я любил ее, – спокойно ответил Воксон. — Я ждал, я надеялся, что она ответит на мою любовь. Но она закрылась в ванной комнате, и мне пришлось ждать целых полгода…

— Видишь, он все еще надеется на взаимность с ее стороны. Бедный несчастный Воксон! Посмотри, Рита, он по-прежнему ждет ответа. Он любит Лену Кострову. – Рома поднялся и с видом справедливого обличителя обвел взглядом всех присутствующих, включая прибор.

Повисла долгая и напряженная пауза. Рита и Воксон переглянулись. Воксон поднялся и подошел к Рите.

— Это ложь! Я люблю тебя, только тебя! – сказал он Рите. – Послушай, как бьется мое сердце. – С этими словами пройдоха Воксон взял повисшую руку Риты и приложил ее ладонью к тому месту, где стучало его сильное, здоровое и благородное сердце.

— Я верю тебе! – прошептала Рита.

— Он лжет!

— Он говорит правду! Этот благородный, честный человек не мог поступить иначе. Он не мог поступить бесчестно даже с беспутной женщиной. Я все знаю, он честно мне во всем признался.

— Мы договорились! – Рома подпрыгнул на месте, ошарашенный таким поворотом дела.

— О чем вы договорились?

Воксон обнял Риту за плечи и привлек к себе. Рита уперлась руками в его грудь и с вызовом ждала продолжения, глядя то на Рому, то на Воксона, что крепко держал ее.

— Дорогая Рита! Дорогая моя, любимая… единственный мой ненаглядный человек. Прошу тебя, открой глаза, выйди из плена. …Этот хитрый человек обманывает тебя, он ловкач, он склонил тебя на свою сторону уговорами, ложными признаниями, лестью, наконец. Неужели не видишь ты, как он издевается над нами, тычет своим благородством. Что его благородство? Не пустые ли слова? – Рома вертелся ужом.

— Не слушай его, Рита! – прогремел Воксон с угрозой. – Этот человек не любит тебя. Заметь, он только и хочет, чтобы откреститься от любви к тебе. Я, говорю тебе, — люблю! А что говорит он? …Что бормочет этот жалкий скоморох? Говорит ли он слова любви? Способен ли он, этот изворотливый змей сделать женщину счастливой?

Рома видел, как руки Риты слабеют и она вот-вот упадет на грудь Воксона, окажется в кольце его объятий, согретая его громкими, но пустыми словами.

— Мы договорились! – вскричал Рома. – Договорились, что после ресторана Лена вернется в номер и будет ждать. – Если я приду, то останусь с ней навсегда, и пусть меня убьет Кокс. А если я не приду, значит, я выбрал Риту. Рита, ты понравилась мне с первого взгляда. Я остался с тобой, Рита! Я дал тебе слово, которое сдержал, а этот человек сделал все наоборот только для того, чтобы насолить мне.

— Да, Рита! Только представь, влюбленного мужчину в одном номере с шикарной рыжеволосой красавицей. Представь, пол года мы провели в одном номере! Два пылких любовника, которым целая вечность покажется одним мгновением! – издевался Воксон. – Захотят ли они расстаться, спрашиваю я тебя? Есть на свете сила, способная разлучить двух влюбленных?

Рита подняла на него глаза полные слез и надежды.

— Не верь ему! – призвал Рома. – Слышали? Слышали, что он сказал сейчас? – обратился Рома к прибору, изогнувшись.

— Только неутоленная страсть! Только слепое влечение к этой женщине способно породить такое! – ответил Воксон сам на свой вопрос.

Рома не заметил, как Воксон украдкой ущипнул Риту за талию, а затем подмигнул ей левым глазом так, чтобы Рома не видел. Рита вскинула на него свои пронзительные глаза. Сердце ее разрывалось на части. Она чувствовала, как она теряет сейчас и как находит одновременно. Ее непреодолимо влекло к этому сильному и уверенному в себе мужчине, что обнимал ее. Одновременно с этим она чувствовала отвращение к тому, другому мужчине с которым провела под одной крышей долгих и скучных шесть месяцев и который, как оказалось, все это время изворачивался в собственной лжи.

— Ты лжец! Ты животное! – отрезала Рита.

Рома упал на колени.

— Клянусь! Между нами ничего не было. Ничего, совсем ничего! — запричитал Рома. – Я поставил цветы в вазу, оглянулся, а она уже в ванной. Ничегошеньки не было… ну, верь мне, ни одного прикосновения. Я не изменял! – успел Рома прокричать прибору.

Воксон вовсю хохотал, запрокинув голову. Разъяренная Рита освободилась от его объятий и подошла вплотную к онемевшему Роме. Рома проговорился — он нарушил данное Рите слово.

— Жалкий червяк! Все шесть месяцев ты только и делал, что мечтал о ней!

Рома жалобно заскулил.

— Вон отсюда!

Тут произошло невозможное событие. Раздался щелчок, кнопка прибора вернулась в первоначальное положение, «отсекатель ненужной мысли» автоматически отключился. Рита указывала на дверь, Рома рыдал, стоя перед ней на коленях. Внезапно некая невидимая сила подцепила его за шиворот невидимым крючком, приподняла, и Рома повис, загребая руками воздух. Ужас исказил его лицо. Рита пронзительно закричала. Воксон перестал смеяться и с удивлением смотрел на подвешенного за шиворот Рому.

— Не гони! – взмолился Рома.

— Ты подлый обманщик! – вскричала Рита.

Невидимая сила поволокла Рому вон из комнаты. Он сучил ногами, касаясь пятками пола, хватался руками за поручень, но все тщетно, крепко тянул его вниз невидимый крючок. У входной двери сила ослабла и Рома, как щенок стал на четвереньки. С лихорадочной быстротой он напялил на себя старое пальто, накрутил шарф на шею, на голову натянул вязаную шапку. Ботинки, в которых пришел Воксон, были вычищены, вымыты, высушены и стояли приготовленные на полке. Рома едва успел надеть ботинки, как невидимая сила потащила его вон.

— Рома?! – закричала Рита и бросилась к нему с лестницы.

Рома тянул к ней руки, но было поздно. Входная дверь сама собой распахнулась, Рома повис и в следующую секунду оказался выброшенным за калитку. Рита неистово кричала. Воксон как мог успокаивал ее. Они остановились на крыльце, обнявшись.

Рома никуда не исчез. Он упал на мягкую землю, встал, отряхнул пальто и подошел к калитке. Калитка оказалась запертой. Рома посмотрел в щель над калиткой. Воксон помахал ему рукой на прощанье и пожелал удачи. Рита бросилась в дом, собрала ему еды и попыталась отдать ее, но как только она приблизилась к калитке, Рома снова взмыл в воздух, и невидимая сила потащила Рому прочь. Рита оставила еду на камне, Рома вернулся и взял пакет.

Еще долго так стоял он. Долго, до самых сумерек. Воксон и Рита видели его глаза в щели над калиткой. В доме зажегся свет, заиграла музыка. Многие люди праздновали годовщину свадьбы Лососевых два дня подряд. Рома видел, как входная дверь распахнулась, он услышал звонкий смех, смеялась Рита. Затем на крыльцо выскочил Воксон, выстрелил из хлопушки и спрятался. Конфетти закружились в воздухе. В окне Рома заметил мелькнувшее счастливое лицо Риты. Стало темно. Рома повернулся и двинулся прочь.

Он шел полем по пахоте, пока не вышел на дорогу. По скоростному шоссе мчались автомобили. Стало холодно, но холода Рома не чувствовал, он шел на юг по широкой обочине. В воздухе кружили редкие снежинки. Рома засунул руку в карман и понял, что денег у него нет ни копейки. Ничего не могло в эту минуту омрачить его счастья. Рома был счастлив, наверное, впервые в жизни. Счастлива была Рита, Рома запомнил ее счастливое лицо, мелькнувшее в окне. Такой он ее никогда не видел. Он шел к себе в родной город в гостиницу к Лене Костровой, что ждала его, закрывшись в ванной комнате. Рома надеялся, он верил, что как только он появится в гостиничном номере, вода перестанет шуметь и Лена выйдет к нему из душа, завязанная в полотенце. Второе полотенце Лена чалмой повяжет на голову, она всегда так делает. Потом они поедут в ресторан. По-другому быть не может, думал Рома, счастливый. Он знал, что Лена его ждет, ведь пол года, проведенные в душевой кабинке это вполне достаточный срок, чтобы по настоящему проверить свои чувства…

Декабрь, 2010