Говорят, будто было такое время, когда в наших краях много вёсен, лет и осен подряд царствовала одна нескончаемая зима. Говорят ещё, что в те времена живущие совсем позабыли лёгкую голубизну весеннего неба, постоянно затянутого непроглядными и угрюмыми тучами. И тонкий аромат едва распустившейся вербы давно позабыл нашу сторонку, скованный промозглым ветром. Дни безрадостно текли, временами обливаясь крупными, холодными слезами весеннего, летнего или осеннего дождя, по временам меняясь с плаксивым снегом, утратившим свою искрящуюся белизну…
И было тогда, что люд наш — то ли по привычке такого нескончаемого однообразия, то ли по причине суетного своего жития, то ли ещё из-за чего-то, но никто не искал тёплых дней, исполненных солнечного свечения и прозрачных ночей, освещённых мягким огоньком лучезарных звёзд.
Все жили одним днём — поднимались с криком петуха, не любуясь зарёю, расходились каждый на свои труды, а вечером, воротившись домой, утомлённые укладывались спать. И так проходили многие дни…
Между тем на окраине деревеньки нашей, у самой дороги, стоял домик одного бедного человека, имевшего маленького сына. Сынишка его, будто, слепым был, а потому никуда не ходил и ни с кем не дружил. Только иногда, бывало, выйдет на крылечко, сядет у дороги и палочкой земельку всё рыхлит да рыхлит. Кое-кому из деревенских мужичков даже интересно стало, чего это малыш всё время на одном месте в стылой земле копается? (Потому как в то время уже трещали рождественские морозы). Вот он и решил спросить мальчишку, что это он себе за такое странное занятие нашёл?
А мальчуган — золотые кудри, улыбнувшись, на любопытство мужика того будто так ответил:
— Я, — говорит, — помогаю растению Божьему к свету пробиться…
-Хех, — Усмехнулся мужичок ответу златокудрого мальчишки, — Какому-такому свету? Уж много лет к ряду в наших краях никакого свету Божия нету! Одни тучи чёрными отрепьями висят, мятые кусачим ветром…
— Так то-то и оно! — Засмеялся будто мальчишка словам мужичка того любопытного, — Вот вырастит, — говорит, — растение моё большое-пребольшое и поймает своим устремлением к свету того, кто тучи нам навешал и будет, как в старину, сиять златокудрое солнышко на голубом нашем небе… Тепло тогда всем станет, светло и уютно…
-Э-ка, брат, как ты закрутил! — Присвистнул от удивления на мальчонку любопытный тот мужичок да и пошёл своей дорогой, улыбаясь наивной мечте слепорождённого мальчугана.
Мальчик же, оставшись у дороги, на крыльце отцовского дома, ещё какое-то время продолжал своё занятие, покуда не вернулся его отец.
И было, говорят, что в Сочельник над одиноким домиком бедного человека, имевшего себе сыном вот этого самого слепого мальчика, засиял яркий свет. А поутру обнаружилось, что мальчик стал зрячим!
Вся деревня, говорят, к бедняку тому повалила. Все мальчонку стали на перебой расспрашивать про то, как такое чудо с ним приключилось, а он лишь ручонками разводит и радостно так улыбается…
Так никому ничего мальчик тот тогда и не рассказал. Даже родителю своему не открылся.
Пришла весна. Колючие снежные иголочки растаяли и снова из хмурого неба полились дожди — унылые и назойливые.
И было, что однажды отец прозревшего мальчика как-то раз заметил своего сына у дороги что-то прячущим под крохотным лопушком подорожника. Ничего человек не сказал своему сыну, хоть и было ему весьма любопытно, и ни о чём он его не спросил. Однако когда мальчик заснул, отец его тот час поднялся со своей кровати, вышел на улицу и подошёл к тому самому месту, где несколько времени назад видел своего сына. Вглядываясь в дорожную грязь, под листочком подорожника, человек обнаружил три крохотных пуговички. Они были кругленькие и сияли как звёзды. Подивился мужичок необычайному свечению этих пуговиц и, прихватив их с собой, вошёл в скромное своё жилище. Долго рассматривал он пуговички, размышляя о том, как завтра расспросит о них своего сына да так и задремал.
Задремал тот человек вроде не крепко, да только видит он в тонком сне светлого Ангела в блистающем одеянии, спускающегося к его убогому жилью. И сына своего видит спящего. А ещё ему видится, как Ангел этот небесный касается глаз мальчика и тот, будто бы, от ангельского прикосновения пробуждается. Далее видит спящий, как Ангел что-то шепчет мальчику и, обронив три пуговички со своего одеяния прямо ему в ладонь, исчезает…
Дивится мужичок увиденному и пробудится хочет. Хочет он к сыну подойти, чтобы спросить его про происходящее — быль ли то, что он видел, или небыль, да только сон его продолжается…
Вот видит человек при дороге, в том самом месте, где его сынишка палочкой стылую земельку рыхлил, крохотный лист подорожника народился. А под крохотным его лопушком лежат те самые пуговки, какие Ангел небесный в ладошку его сына со своего блистающего одеяния обронил, когда к небу по незримой лестнице восходил. Ещё видит мужик, что тьма кругом непроглядная да ветер холодный носится:
-Что ты сердишься, Ветер? — Спрашивает вдруг человечьим голосом Подорожник незримую свирепствующую стихию, — Что завываешь? Что свет дневной тучами чёрными закрываешь?
-Потому я холоден, — ответствует Ветер понятной для мужика речью Подорожнику, — что много лет бродил я по земле, ища не приголубит ли кто меня, не приютит ли? И вот, все в своих заботах и никому я не нужен… Стал замерзать я и полёт мой стал резким и низким. Весь я пропитался льдинками обиды, одиночества и беспокойства так, что солнечные лучи стали мне болью… Вот я и прячусь от солнца под тучами…
— Прильни ко мне, Ветер, — затрепетал тут своей зелёненькой ладошкой юный Подорожник, — и я растоплю лёд твоей боли…
-Да разве ж можно тебе, такому крохотному, обуздать мои страсти? — Горько усмехнулся Ветер, колыхнув юный листок Подорожника.
— Мне самому — нет, — признался Ветру целебный листочек, но тут же продолжил, — но у меня есть три пуговки, подаренные мне небесным Ангелом… Вот они, — и Подорожник указал на три сияющих пуговки, лежащих у основания его стебелька…
-Что могут изменить эти крохотные ангельские заклёпки? — Усмехнулся суровый Ветер, пришлёпнув лопушок Подорожника к земле.
-Многое, — последовал ответ зелёного лопушочка, — если твоя душа необъятна как небо… — И с этими словами Подорожник поднялся от земли, держа на своей ладошке три ангельских пуговки.
Ветер хотел-было снова прибить Подорожник к земле да только пойман был им как одеянием…
Сам лопушок Подорожника трепетал и был почти бессилен, но ангельские пуговки надёжно скрепляли два края юного листика так, что Ветер не мог освободиться. Поворчав, Ветер скоро стих. Тепло ему сделалось и легко. Прежняя обида одинокого злого Ветра, вся его боль и пустота тяжёлым дождём теперь стекали к земле и очень скоро он, вполне обласканный и исцелённый от своего недуга, разогнал все тучи.
Выглянуло солнце и запели птицы…
Спящий в ту же минуту пробудился от странного своего не то сна, не то ведения. Пробудился он ещё и от того, что солнечные лучи щекотали его угрюмое, давно не бритое, лицо.
Пробудившись, человек поспешил заглянуть в свою ладонь, в которой перед этим держал три крохотные блистающие пуговки. Впрочем, пуговок теперь там не было, а только три капельки блистали на мозолистой его ладони, переливаясь на солнце…
Ничего мужичок не сказал тогда сыну. Тихонько, не тревожа детского сна, человек вышел на улицу, чтобы поглядеть на подорожник, у основания стебелька которого были им найдены три ангельских пуговки-слезинки. Подорожник был на месте и его зелёная ладошка, переливаясь на солнце капельками ночного дождя, казалось улыбалась ему. Лицо мужика, прежде угрюмое и усталое, а теперь умиротворённое, точно всё облитое внутренним светом, обдувал тёплый и лёгкий южный ветерок…
Говорят ещё, будто сыном того человека был наш священник, чей скромный домик действительно стоит чуть поодаль деревни прямо у дороги. Я как-то раз спросил его обо всём об этом — так ли всё было в самом деле, а он лишь осенил меня крестным знамением и, чуть улыбнувшись, скрылся в нашей старенькой церквушке…
21.12.2010г, г.Наро-Фоминск, СаЮНи