Луна, луна, скройся! Гл.10

Я бы с удовольствием провела у Ференца неделю-другую. Но он настаивает, что для нашей безопасности лучше не оставаться дальше в Венгрии.

В пятнадцати километрах к югу начинается Королевство Югославия. Наши оппоненты, похоже, уверены, что Батори старается держать вас поближе к себе. Пока он в Венгрии, их силы тоже сконцентрированы здесь. А в Королевстве послевоенный беспорядок, вы легко затеряетесь, Лилиана!

Во вторник днём мы выходим из Сегеда вдоль берега Тисы, снова налегке. На Кристо теперь шляпа по цыганской моде, на мне — длинная широкая юбка и три ряда бус: в Королевстве Югославия столько цыган, что одеться по-цыгански — лучший способ замаскироваться. Уже через четыре часа мы шагаем по территории Сербии. Тиса привела нас в посёлок под названием Мартонош (название города написано кириллическими буквами, из которых мы, как оказывается, свободно опознаём только М, А, Т и О, но кто-то приписал на знаке маркером по-венгерски: Martonos). Улицы вместо асфальта покрыты широкими бетонными плитами; названия улиц на табличках написаны тоже кириллическим алфавитом — и опять продублированы маркерами на венгерском.

Как думаешь, упыри знают, что здесь уже Сербия, а не Банат[1]? Жители-то, похоже, нет, — замечаю я, обращаясь к Кристо. Кузен пожимает плечами. Я вижу у одной из калиток женщину в белом платке и подхожу к ней.

Скажите, пожалуйста, где у вас в посёлке магазин? — спрашиваю я. Она внимательно смотрит на меня, кивает и… уходит в дом.

Я не знаю, ждать ли мне или идти дальше. А если ждать, то чего? Может быть, эта женщина решила нарисовать нам план и пошла за ручкой и бумагой?

Но она возвращается с пакетом. Когда я заглядываю в него, обнаруживаю там старые вещи.

Похоже, здесь не понимают по-немецки, а, Кристо? Кёсёнём, сеп[2], — говорю я венгерке, принимая пакет. По-видимости, местные цыгане промышляют сбором и перепродажей старья. Не стоит выделяться. — Адь кеньерет, эдёш[3].

Ха танцольни велем[4] , — женщина игриво подмигиавает моему кузену. Тот неуверенно улыбается в ответ.

Помотай головой, ― не оборачиваясь, говорю я. Я ещё раз благодарю женщину, и мы отходим от её калитки.

А что она сказала?

Что даст еды, если ты с ней потанцуешь.

Так я бы потанцевал. Есть уже хочется.

О-о-о, знала я, что ты у нас слаб по женской части, но чтоб настолько! Она же тебе в матери годится!

Ну и что? Какая разница, один танец…

Я даже останавливаюсь.

Ты что, совсем ничего не понял?

Не понял чего?

Ладно. Проехали. Но на будущее рекомендую ― за еду не танцевать. С твоей внешностью можно сразу хорошие деньги просить. Молодой, стройный, синеглазый… бабы даже торговаться не будут. А будут ― так не поддавайся. Стой на своём. Проси триста динаров, и баста.

Что?! Что?!

Никогда не видела таких круглых глаз.

Она… ты… я не… Лиляна, ты серьёзно, она мне это предлагала?

— Это самое. Если жалеешь, что упустил — беги назад, она небось ещё вслед глядит. Но проси деньгами тогда.

Что ты за… гадости говоришь! Я никуда не побегу, ни за какие динары! Я ни в жизни…

Что ни в жизни, с женщинами не спал? Вот уж этого не надо. Ты у нас такой живчик, что впору мне бояться с тобой из одной кружки пить ― от тебя сифилисом заразиться вернее, чем от Леманна с Ференцем, вместе взятых.

Он даже отступает на шаг:

Я не… я не давал тебе повода… так говорить обо мне!

А как мне о тебе говорить и думать? Ты же переспал с Язмин. Чёрт бы с ней, но ты это сделал в доме её мужчины, пользуясь его кровом и защитой. Тебе самому-то не стыдно?

Да она сама на меня прыгнула!

Конечно, конечно! А перед этим ещё избила и связала, чтоб ты сопротивляться не мог! Взяла и, понимаешь, силой заставила нарушить все человеческие законы благодарности, ага!

Кристо мучительно, длинной волной от шеи, краснеет — даже слёзы на глазах выступили. Кадык ходуном ходит, но сам кузен молчит.

Всё. Кончай эти свои обиды тут изображать, идём магазин искать. Хочешь принести пользу, попробуй вспомнить, как он по-венгерски называется.

Я иду по улице. Мне не надо оглядываться, я слышу: кузен идёт сзади.

Магазин мы обнаруживаем в том месте, где поселковая улица переходит в покрытую асфальтом дорогу. Покрытие, надо сказать, в ужасном состоянии. По пути к магазину нас несколько раз подзывали женщины: совали в руки тряпки и пытались перешучиваться с Кристо. Тот смотрел на них волком, в каждой подозревая потенциальную клиентку. К магазину мы подходим навьюченные четырьмя пакетами со шмотками. Если бы я действительно этим зарабатывала, мне на кузена молиться бы надо было: он вызывает у венгерок приступы щедрости.

За прилавком опять женщина. Увидев Кристо, она расплывается в улыбке. Тот отворачивается. Я мучительно вспоминаю венгерские слова:

Адь кет кола… кет калача… эту, чёрт, как её… кет баб давай… и кольбас, вон ту, фекете, тёмненькую, ага… кет фогкефе, и эту тоже… умница, да, зубную пасту тоже нам, ага. И кет канал. И таска[5].

Продавщица показывает мне чек, и я расплачиваюсь — деньги нам ещё в Сегеде обменяла Эльза.

Подходящий лесок мы обнаруживаем в пригороде Стара-Канижи. Кристо нетерпеливо расчищает место под костёр, и вскоре мы прямо в банках разогреваем фасоль по-цыгански, а куски колбасы обжариваем на прутиках. Кузен уже забыл о развратных коварных венгерках и жуёт с очень довольным лицом.

Ну вот, поели, теперь можно и попить, — бормочу я, вытирая руки о траву. — Подай мне колы, братец.

Кристо протягивает уже вскрытую бутылку.

Дай другую. Новую.

Лиляна… Ну… ты чего, какой у меня сифилис?

Никакого у тебя нет сифилиса. Дай мне другую бутылку, пожалуйста.

Кузен подаёт мне вторую бутылку. Я стараюсь не жадничать — надо оставить половину на вечер. Мы спим днём, когда в лесу тепло, и передвигаемся ночью.

— Я же просто растерялся с этой Язмин. Она вроде просто разговаривала, а потом вдруг стала, ну… целоваться, трогать.

— Избавь меня от подробностей.

Кристо краснеет и умолкает, но вскоре начинает заново:

— И я не слаб на… ну, я не бабничаю. Я же всё время на виду у тебя, ты же сама видишь.

— Да ничего я не вижу. Я за тобой, знаешь, не слежу. Мне до твоей личной жизни — что до одного места, просто постоянно на неё натыкаться неприятно. Можно меня как-нибудь от этого избавить?

Парень аж вскидывается — глаза сверкают:

— Ну не постоянно же! Ну зачем ты говоришь! Один раз с Марийкой поцеловался, и с Язмин один раз…

— Кристо! Вот мне очень приятно тут сидеть обсуждать радости твоего интима! Хоть один раз, хоть тысячу, твоё дело. Просто в глаза мне этим не тычь! Собери вон лучше мусор. Юный следопыт оставляет лес чистым. Задание ясно?

— Ясно, — угрюмо отзывается кузен и тянется за моей банкой от фасоли.

Ночью, в дороге, нас догоняет дождик. Но летом, да на воле, и ненастье — в радость. Местность всё больше сельская, ночами никто не шастает, и удовольствие от прогулки становится особенно острым из-за этой безлюдности. Мы идём неторопливо, почти бредём. Уже снова налегке: в Стара-Каниже отдали пакеты с одеждой в службу милосердия местной церкви — там не требуют документов, не то, что в государственной службе. Щедрости цыган служки не удивились — должно быть, решили, что мы грехи замаливаем.

Дождь превращается в ливень, и Кристо просит переждать на остановке: он, мол, совсем мокрый, и вообще неприятно. Глупый! Под ливнем только танцевать да бегать, радуясь молодой упругой силе! Я немного стою с ним, глядя, как он отжимает ветровку и рубашку — с шеи свисает, покачиваясь, маленький серебряный крестик — но долго не выдерживаю — выскакиваю назад, под упругие струи, и то ношусь, то кружусь по лужам, по мокрому асфальту, по жидкой пыли обочины. Волосы мгновенно залепляют лицо, отяжелевшая юбка норовит прилипнуть к ногам второй кожей, но я то и дело стряхиваю её резкими движениями. Ничего не видно, и в шуме дождя тонут все звуки, если они вообще какие-то здесь есть, да это не страшно: я же чувствую, как далеко ухожу от остановки, и всё равно возвращаюсь к ней снова и снова, танцуя, подпрыгивая, взлетая в оленьем беге.

Вдруг кто-то обхватывает меня, прижимая руки к бокам, и рывком переносит под козырёк остановки. Сквозь волосы на лице я вижу, как с шумом проносится по лужам что-то большое, тёмное, со сверкающими глазами: машина.

— Совсем шальная, — выдыхает Кристо над ухом.

— Эй! Пусти меня!

А ты не бегай! Носишься и вокруг ничего не видишь! Уже холодная и мокрая вся, как дельфин! — кузен расцепляет руки, и я отбегаю от него, отводя волосы с лица: когда их не прижимает тугими струями, прикосновение мокрых прядей становится неприятным.

— Выжмись! Только простуженная валялась! — бурчит Кристо, демонстративно отворачиваясь.

— Ничего, мне и так неплохо.

— Выжмись! А то сам выжму! — кузен, поворачиваясь, делает ко мне шаг.

— Но-но-но-но, пацан! — я демонстративно выхватываю из кармана ветровки «шило». — Место своё забыл? Я не Язмин, меня лапать нельзя.

— Тьфу ты, шибанутая, — Кристо так же демонстративно отходит в угол, присаживается на корточки. Я стою, прислонившись к стенке, и мечтательно смотрю на разгул стихии. Но вскоре действительно чувствую озноб — без движения стала остывать. Можно, конечно, высушить одежду, подняв себе температуру, но сил уйдёт много, придётся доедать колбасу — а её лучше оставить до выходных.

Отвернись, морда твоя бесстыжая, — говорю я кузену, досадуя, что он оказался прав. Кристо молча приподнимает подбородок, надвигая себе мокрую шляпу на лицо и удерживая её так рукой. Я сначала разоблачаюсь сверху, отжимая каждый предмет одежды отдельно, потом — снизу, оберегая целомудрие подолом длинной майки. Одевшись, выжидательно гляжу на кузена. Но тот, видимо, честно не смотрит, и я говорю:

— Всё. Восстань и узри.

Кристо сбивает шляпу обратно на затылок. Даже мокрые, его волосы не становятся тёмными, как у всех: они, скорее, кажутся прозрачными. Я тоже присаживаюсь на корточки.

— Братец, а как это вышло так, что ты по вампирской части хуже, чем по женской? Вроде папа-мама — оба «волки» и, небось, неплохие. Должен бы с младенчества выучиться.

Неплохие… Мой отец, чтоб ты знала, твоего и упокоил, — кузен косится на меня, выглядывая, как мне такая новость. А никак. Упокоил и упокоил, упырям такая судьба доктором прописана. Опять же, «волкам» что-то кушать надо.

— А что ж он тебя не выучил-то к восемнадцати годам? Я в твои лета уже сам-один охотилась преотлично.

— Ну, правильно, девушки взрослеют быстрее, «волчья» сущность раньше проявляется. А пацан в тринадцать-четырнадцать, считай, ещё ребёнок, кого там натаскивать?

— Ну, не скажи, меня с семи лет готовили.

— Серьёзно? Это какой же «волк» взялся? Никогда не слышал, чтобы таких малышей в выучку брали.

— Не «волк». Мой брат.

— Бывает же…

— Вот бывает. Я понимаю, если к чужому наставнику идёшь — им с малышнёй возиться недосуг, но ведь ты при своих родителях жил, они-то что тянули?

Ну, они вместе не жили. Мама умерла, когда мне четыре было. Потом, через два года, отец опять женился, только на… обычной цыганке. Вот я с ней дальше жил, он только прибегал раз-другой в неделю. А как у меня «волчья» сила пошла, тогда уже я к нему переехал, стал учиться.

— А почему он не жил с женой?

— «Волки» не живут с людьми. Да и друг с другом — редко. Обычно, если муж и жена, то друг с другом только ночуют, и то не каждый день. Двум взрослым «волкам» вместе тесно.

— Это уж да, — мрачно подтверждаю я. — Сплошная нервотрёпка. Надо тебя скорее в люди выводить, а то я совсем с ума свихнусь.

— А что, ещё не свихнулась? — в темноте белым сверкают зубы. Клыки чуть удлинены, почти как у вампира.

— Пошути у меня. Такой хороший пацан был, как приехал: тихий, вежливый. А теперь всё нахамить норовишь.

Кристо опять отворачивается — лицом к плотной завесе ливня.

— Будешь тихим… когда у тебя на глазах отцу в голову… свинцовый гостинец, — он добавляет грязное ругательство; оно резко диссонирует с ломким юношеским голосом. — Ведь куда всё человеческое делось! Раньше во дворе встречались — здоровались… Я бы того тут же разорвал, только другие бы успели выстрелить. И в меня, и в мачеху. Я и пошёл — так. Даже не похоронив… А вот начнись война с Пруссией — первым на вербунку побегу. Я уж надеялся, что или Богемия, или Польша сами объявят… готовился, в тир ходил.

Он замолкает, слепо глядя перед собой. Мне становится неловко.

— Я ведь и мачехе написал… потому что представил, как она: муж убит, со мной неизвестно что. Она же тоже понимает… что охота идёт. А у неё, кроме нас, давно никого нет уже, сама сирота. Я и не выдержал. Всё равно, думаю, город не назову. Жив, и всё. Не знал я про айпи этот собачий. А то написал бы, только когда уходить пора было. Чтобы сразу — только хвост показать.

Да. Это мне хорошо: за меня беспокоиться некому. Кроме Батори. И тому особо нечего: он обо мне слышит каждый раз, как я у кого-то из его семьи прошу помощи.

Кристо словно мысли мои угадывает:

— О тебе небось все газеты написали, когда ты исчезла. Всё-таки любимица публики. Знаешь, Батори говорил, что ходил смотреть твои танцы, ещё когда с тобой знаком не был. Я спрашиваю: так небось видно, что «волчица», не противно? Нет, говорит. Многие вампиры ходили смотреть, не только он. Это если нападёт — тогда «волчица», а пока не нападает, просто хорошая танцовщица и негодная в пищу девчонка. Интересно, те, что на тебя охотятся… они тоже ходили смотреть? Цветы кидали, деньги…

— Вряд ли. Они бы тогда ко мне сразу полезли в хатку.

— Ну, может, они не подумали, что ты подходишь.

— Почему?

— Ну, — кузен косится на меня. — Симпатичная девчонка, живёшь без призора семьи, современных взглядов, всё время кругом поклонники… мужчины.

Мне в лицо бросается кровь.

— Да что ж такое! То меня чуть за брюки в гулящие не прописывают — родной притом дядя, то вообще за здорово живёшь! — меня вдруг осеняет. — Слушай, милый друг, а тебя не за тем ли ко мне присоседили, чтоб ты призор осуществлял, а? Семейный…

— А что в этом плохого? — голос кузена звучит тихо, но с вызовом. Но на меня Кристо по-прежнему не смотрит. — Я же тебе не мешаю с Батори твоим в «дочки-матери» играть.

— А если бы у меня с ним или с кем-то ещё правда роман был? Ты бы что сделал? Доносить бы побежал? Ославил бы? Ведь ужас-то какой: тебе, сопляку, на каждом сеновале можно покувыркаться, а мне, здоровой молодой женщине, в самом расцвете, только монашкой в окно глядеть, а? До смерти. Или пока мне какого-нибудь постороннего мужика не присватают из жалости. Такого же убогого, за какую меня держат.

Кузен молчит, и это особенно противно, потому что подтверждает — каждое слово. Донёс бы, как миленький. Ославил бы. И семья публично бы от меня отказалась. Или напротив — срочно стала бы мне подсовывать престарелого вдовца. Чтобы хоть со своим, а не с чужаком каким, да чтобы всё тихо да чинно… А теперь, когда моя девичья скромность — наверняка — подтверждена кузеном в письме домой, будут мне подыскивать такой же отрезанный ломоть, за какого хорошая цыганка не пойдёт, а мне — так сгодится. Сначала подыскивать, потом подсовывать… Фу, гадость какая!

— Ты так злишься, будто тебе правда важно, чтобы можно было… крутить, — говорит кузен. — Но ведь наоборот, ты же не крутила, берегла себя! Значит, самой так хотелось, никто же не заставлял. Над душой не стоял.

— Не крутила, потому что не с кем! А если бы полюбила? Не соплюхой вроде тебя, а сейчас, в двадцать два, когда самый цвет? Я же не бессердечная. Полюбила — и что, сохнуть зря? Пока морщинами не покроюсь, пока тело не засохнет, да? Это хорошо вот им рассуждать, они друг с другом все кучно живут, у них любовь-морковь быстро в свадебку идёт, а я — ими же вытолканная, нечеловеческой долей живущая — должна человеческим законом жить, уродовать себя, да?

— Ну, ты чего… Лилян, — Кристо встаёт. И стоит, не решаясь сделать ко мне шаг. — Ну, не плачь, ты чего… Что ты… Никто же не звери. Люция вон живёт… я знаю, у неё мужчина есть. Ей никто ничего не говорит, просят только, чтобы тихо… чтобы семье не говорили люди. Она и живёт. И ты так живи, если правда хочешь. Я что тебя — ножом резать буду? Или дядя Мишка будет резать? Просто… ну, и люди видят, что у тебя призор, и мне же правда ещё учиться надо. Я же только на спящих раньше охотился. С отцом… А тут такие пошли дела. Лилян, чего ты? Давай я тебе свою куртку отдам? А то тебя всю колотит… Лилян! Может, тебе нравится кто-то и ты из-за меня с ним, ну… побоялась? Хочешь, я его к тебе приведу, вот хочешь? А Батори себе пусть другую дурочку ищет для своих заморочек.

— Дурак. Ты ещё свечку предложи подержать. Никто мне не нравится! Мне по жизни, понимаешь ты, обидно! — я даже не пытаюсь вытереть слёзы. — И живёшь, вроде, по-человечески, а ничего человеческого тебе нельзя. Не гуляешь — а всё равно каждый в шалавы записывает. Думала, помогу сироте, взяла «волчонка», какого-никакого родственника — и тот засланец. Присматривает он… Мы бежим, рискуя жизнью, а он всем, кто нам помогает, спасает нас, подгадить норовит. Один ему слишком гомосек, у другой он ученицу тискает, у третьего вовсе — бабу в постель затаскивает. Уходим, оставляя за собой одни только дурные воспоминания. Умеем быть благодарными, полюбуйтеся, люди добрые!

— Ну что ты… ну… Я же гомосекам этим морды не бил. И не затаскивал никого, она сама прыгнула… Она ему, может, и не баба, а для статуса — ты же сама говорила, что вампиры похожи на того, кто их обратил, а они у него все не по женской части… И ты никакая не шалава, никто так не думает, ну Лилян…

— Ну ты-то чего ревёшь?!

— Да ничего я не реву! Тебя жалко!

— Да Святая ж Мать! Жалко ему! — я хлопаю себя по коленям и встаю. Ноги уже затекли. — Небось по мозгам мне ездить моралью не жалел… и репутацию мне гадить — не жалел. Чтобы мне только через силу помогали, через гадливость, да? А тут слёз моих пожалел. Не реви, говорю!

— И ты не реви!

— И я не реву! Всё! Закончила! Давай сюда свою куртку, хоть какая-то польза с идиота…

Кристо быстро сдирает с себя ветровку и подносит мне на вытянутых руках. Я накидываю её себе на плечи — меня и правда бьёт озноб. Должно быть, нервное. Кузен вон только слегка поёживается, значит, не так уж и холодно.

К рассвету ливень сходит на нет, и мы идём дальше.


[1] Банат — область Венгрии

[2] кёсёнём, сеп (венг.) — спасибо, красавица

[3] адь кеньерет, эдёш (венг.) — дай хлеба, дорогая

[4] ха танцольни велем (венг.) — если он со мной потанцует

[5] Адь кет кола… кет калача… кет баб… кольбас… фекете… кет фогкефе… кет канал… таска (венгерский) ­— Дай две кола… два калача… две фасоль… колбаса… чёрный… два зубные щётки… две ложки… сумка

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Я не робот (кликните в поле слева до появления галочки)