Второе октября 201*-го года. Москва. Полночь. На фасаде дома номер шестьдесят пять по улице Вавилова, развёрнутом к трамвайным путям, сквозь ажурно-кислотную ткань игривой чулочной сеточки ночных источников освещения похотливо проглядывает вывеска: «XO». После часовой задержки охрана всё-таки соблаговолила начать пускать людей в клуб, и разношёрстная компания индастриальщиков, киберготов и фриков дружно начала штурмовать входную дверь.
Один из «штурмующих» выглядит будто бы несколько не «в тему». На вид ему лет двадцать пять; на нём косуха из ненатуральной кожи (её он сдаёт в гардероб), под ней прямо на чёрную водолазку надета майка «Коррозии Металла»; под чисто выбритым подбородком свисает петелька «анха на шее». На ногах – «казаки». Штаны напоминают кожаные, но сшиты из другого материала. За спиной – лавина волос ниже плеч. В руке – «торба» «Мэйденов». С ней он подходит к кассе, оплачивает стоимость билета, после чего разворачивается к охране.
Охранник бегло и невнимательно оглядывает молодого человека. Чуть большим вниманием одаривает «мэйденовскую» торбу – заглядывает внутрь, освещая содержимое небольшим фонариком. Охранник, к удивлению хозяина рюкзака, не сказал ничего по поводу лежащего «в открытую» фотоаппарата “Canon”. Зато второй, осуществлявший персональный досмотр, чуть ли не в зад заглянуть норовит: пальпирует всюду, начиная свисающими на «казаки» штанинами и заканчивая подмышками. Пальцы не находят ничего подозрительного, и их хозяин спокойно кивает визитёру в направлении лестницы. Впрочем, полуночный гость ничего, вроде бы, особенного и не прятал, так как был уверен в том, что наркотики – более верная смерть, нежели нож; при этом он не взял с собой и последнего, справедливо доверяя в случае возможных конфликтов своему немалому опыту безоружной самообороны. Хотя и верил, что после «Эдички» нельзя ходить без ножа в кармане, но порой всё же нарушал самозапрет, если этого требовала ситуация.
Продефилировав до туалета и справив там малую нужду, гость вымыл руки и направился в зал. Там он стал ждать свою опаздывавшую подругу, с которой познакомился утром той же субботы благодаря общим друзьям. Пока ждал, поглядывал краем глаза на танцующих и вспоминал разговор с девушкой в контактных линзах и с окрашенными в зелёный волосами, имевший место вчера. К тому времени их уже представили друг другу, и парень знал, что перед ним – Валерия Потусторонова, в то время как девушка была поставлена в известность, что её новый товарищ – Семён Хромов. Общение проходило на металлической сходке “Thrash motherf*cker” в Филёвском парке. Лера и Сеня покинули на время основную компанию, чтобы сходить в магазин. По пути они разговаривали. Лера спросила Семёна, чем он занимается.
– Работаю и зарабатываю. Зарабатываю, главным образом, когда совершаю обязательный минимум действий для получения жизненно необходимой дозы баблоса. Отдаю за это своё бесценное время и силы. В остальное время – работаю, то есть пишу литературу. За это я не получаю ничего кроме удовлетворения и смысла жизни, но однако, сильно не переживаю.
– Пишешь? И я пишу. Поэтесса. А ты считаешь себя писателем?
– Безусловно.
– Чем писатель отличается от графомана, знаешь?
– Гм… чем же?
– Когда я читаю писателей, то плачу от счастья. Когда графоманов, то наоборот – плачу от горя.
– Интересный подход.
– Mерси. В каком жанре работаете?
– М-м… Я не думаю о жанрах, мне плевать на границы и стили. Всё это дело критиков и книгопродавцев: для первых это прямой хлеб, а вторым иначе было бы просто не втюхнуть свой товар.
– Публикации есть?
– В основном – Сеть.
– А кроме Сети, где-нибудь публикуешь себя, как-нибудь продвигаешь?
– Мало где. Да, признаться, не особо-то и стремлюсь. Деньги творчеством небольшие сейчас в самом и-нете можно поднять…
– И как, конечный результат стоит усилий?
– Безусловно, стоит усилий, хотя денег почти нет. Как можно не писать, когда русского человека надо спасать? Спасать как от завезённого зла, так и от собственной его тупости. Он слепо блуждает в искусственно созданном лабиринте минотавра-гидры о трёх головах, из которого нет выхода, покуда со всех стен взирают предвыборные рекламные плакаты голов минотавра: алкоголя, табака и голых задниц. Такой образ символически отображался русскими сказками, в которых богатырь одерживал верх над Змеем Горынычем, но, похоже, это было лжепророческой идиллией. Прибавь к ситуации золотые загоны куполов РПЦ, и дураку станет ясно, что некуда деться ни телу, ни духу. И хотя нам не дано победить новорусского Змея Горыныча, можно всё же попытаться протянуть нить Ариадны и вывести лучших – продолжить путь Пелевина. Однако уже готовой вещью по-настоящему сможет насладиться лишь независимый читатель. Друзья-писатели, даже когда читают друг друга, всё равно остаются пленниками. Пленниками собственного мировосприятия...
Они помолчали, погрузившись в размышления. Семён нарушил тишину:
– Можешь мне какой-нибудь свой стих прочесть?..
Лера секунду подумала, после чего с серьёзным лицом продекламировала, попадая в ритм их шагам по палой жёлтой листве:
– Питер. Поребрик. Парадное.
Пролетарии всюду празднуют.
Победа, для сердца отрадная,
Как падаль и яд, заразная.
Поребрик. Парадное. Питер.
Картавый смеётся главарь.
Грядут времена новых литер,
Кровавые, как киноварь.
Грядут времена лихие
Под стягом богини Авроры.
Расплата за все грехи их –
Кошмарное царство террора.
В Москве 917-го
Победу запомнили чтобы,
Грядёт в свой черёд, может статься,
Победа ужасного Кобы.
Окончив чтение, она влажно зевнула. Потом попросила:
– Опиши мне, как ты работаешь...
Семён с готовностью согласился.
– Хорошо. Вот, например, на той неделе стою я у палатки в переходе возле метро, ем. Вижу – за стеклом палатки торчит устаревшая газета, которую кто-то, по-видимому, давно положил туда, чтоб прикрыть что-то, или вроде того. Случайно читаю заголовок «Спешите приобрести до конца сентября!» (был май) как «Спешите приобрести до конца света!». Тут же в соответствии с неизвестными законами, по которым приходят творческие озарения, рождается замысел нового произведения.
Теперь расскажу о случае в прошлые выходные. Жду я утром подругу на «нулевом километре», чтобы сводить в мавзолей Ленина, в котором сам также ещё не был. Она, как обычно, несколько запаздывает. Коротаю время, разглядываю людей, внимаю событиям вокруг условленной точки-ориентира. Сначала проходящий мужчина, следуя принятой традиции и обычаю, даже не глянув, бросает скомканную пару десяток, загадав, по-видимому, получить пару штук баксов. Это произшло в стороне от основной группы «подбирающих», поэтому никто кроме меня этого не заметил – внимание всех целиком было поглощено сбором медной мелочи. Приходится уже мне наклониться и убедиться, что между двумя двадцатками у мужика случайно оказалась зажатой пятисотенная купюра. У пришедшей вскоре подруги я поинтересовался, какую роль в её жизни играет число «пятьсот двадцать». Она пришла ещё до часу дня, но возле остававшегося хвостика очереди некая несущая бирку аккредитации на шее дама сообщила, что мы поздно пришли, и провести нас теперь можно лишь за деньги. Или, сказала она, приходите завтра прям с утра… Вместо того, чтоб платить, мы направились в Исторический музей – как раз хватило найденных денег. Многое впечатлило, но копыто лошади Дениса Давыдова, которое обещала нам энергичная экскурсоводша, впрочем, так и не увидели, зато заочно переименовали его в Копыто Дениса Давыдова.
На следующий день также жду подругу у «нулевого километра». Врубаюсь, впервые внимательно разглядывая пиктограммы нулевого километра, что он задуман как мандала, служая для созерцательных буддийских практик: смотреть и не отвлекаться на иллюзорность полчищ кишмя кишащих алчных и агрессивных старух. При этом давешняя дама сама себя изобличает – прям с утра, часа за три до официального закрытия, поёт всё песнь одну и ту же: последняя, мол, экскурсия в мавзолей!.. По выходе из мавзолея покупаю с рук газету. На последней странице нахожу анекдот о Ленине: «В мавзолее стоят два охранника. Первый:
— Ленин плохо пахнет.
Второй:
— Ленина надо охранять. Ленина не надо нюхать»… Всё, процесс запущен, скоро готов текст. Возьми, я специально, чтоб кому-нибудь дать, захватил флешку на гигабайт с вещью, историю создания которой рассказал.
– Почитаем, спасибо!
…Подошедшая Валерия отвлекла от приятных воспоминаний в пользу не менее приятной действительности. Впрочем, попить безалкогольный мохито (Сеня) и алкогольный коктейль (Лера; Семён закрыл на это глаза, полагая, что в наше время лет до двадцати пяти изредка пить можно) за приятной беседой удалось недолго: начался диджейский сет, и Лера ушла колбаситься. Семён смотрел на танцующих, прежде всего – на свою подругу, и старался рассчитать в уме, насколько тяжело будет выдержать ночь индастриала.
Однако мрачный сценарий ночных событий, вопреки прогнозам, переменился самым неожиданным образом! Вот что произошло…
Сначала вломившихся людей в масках, вооружённых резиновыми дубинками и бейсбольными битами, в сопровождении собаки на поводке, Семён принял за опергруппу – из тех, что появляются в возможных местах заложения взрывных устройств. Потом посчитал их участниками шоу – ровно до того времени, когда они приказали диджею выключить звук. И лишь тогда он начал догадываться: всё гораздо хуже…
Сначала, однако, менты принесли пользу: можно было общаться с Лерой, которая не могла танцевать в тишине, к тому же больше не надо было кричать. Человек в бейсболке с надписью «ФСКН» (Федеральная служба Российской Федерации по контролю за оборотом наркотиков, как выяснилось позднее) и с фонариком интересен, лишь когда он светит в глаза кому-то другому, а не тебе. Но, разумеется, хотя мент и посветил в глаза Семёну, чтобы посмотреть его зрачки, среди тех, кого заставили подняться на сцену для дальнейшего осмотра, его не было. Та же участь минула сначала Валерию, бывшую в синих линзах с оформленными в виде звёздочек зрачками, которой поверили без осмотра – сама Валерия лишь выпила вина накануне… Однако вскоре особо ретивый мент стал-таки требовать более тщательного осмотра. Сеня предложил подруге просто снять линзы, но, увы, это было также опасно, и она проследовала на сцену, где просидела с другими киберготами и индустриальщиками ещё как минимум час. Сеня слушал плеер (к сцене менты никого не подпускали).
Когда наркоборцы произвели Отсев, начался Зассыв: Избранные ходили в сопровождении ментов «в сортир по одному», где мочились в баночки. После оформления всех направляли в «ментобус»...
С лёгкой руки ментовского врача всем, кого по очереди выводили со сцены в гримёрку, «на автомате» ставили диагноз «наркотическое опьянение». Ох*евшие от собственной вседозволенности и безнаказанности ФСКН-овцы заставили помочиться и Леру, после чего стали требовать, чтобы она шла в автозак. Лера стала громко возмущаться и чуть ли не плакать, ведь её, ничего такого не употреблявшую, хотели куда-то везти. Впрочем, когда Сеня выразил добровольную готовность проследовать с ней, даже если придётся пройти обследование, она успокоилась и согласилась подождать его в нарковозе…
Произошедшая за кулисами сцена навсегда изменила наивные, как выяснилось, взгляды Семёна на жизнь в стране. По намёку мента врач написал «наркотическое опьянение» непьющему и некурящему, любящему спорт и не признающему наркотики Семёну. О диагнозе Сеня узнал уже, правда, только в отделении…
В отделении же открылось много всего интересного. Выяснилось, что стоящим на страже здоровья нации не то чтобы совсем плевать, принимает ли наркотики необычно одетый человек, но это, как бы сказать, дело десятого порядка. Им главное – вдоволь поглумиться над, по возможности, наиболее беззащитным неформалом. С самым откровенным цинизмом.
Впрочем, ситуация имела и положительные стороны, причём не только в плане аксиологического когнитивного диссонанса, но и была в целом благоприятна для выстраивания взаимоотношений с новой подругой: менты сцементировали зарождавшиеся чувства. Да и вся история – в этом её участники почти не сомневались – должна была окончиться хорошо.
…Задержанные прекрасными людьми из ФСКН начинали направляться к выходу и покидать отделение: кто в одиночестве, кто в компании; кто в Бутаково, кто в Бутово. Лера и Семён расстались на одной из станций. Весь путь по своей ветке Валерия проспала, просыпаясь на каждой остановке, чтобы снова уснуть через секунду.
Возле её дома кто-то на асфальте размашисто начертил мелом: «Надя, happy b—day!» Впику автору поздравления неизвестный шутник выправил “d” на “g”...
Дом приветствовал её привычным циклом картин художника Илада на стенах. На каждой была изображена оконченная партия игры в «крестики-нолики», при этом «крестики» были изображены в виде мальтийского, «больничного» красного, христианского и перевёрнутого крестов; египетского анха и повёрнутых как посолонь так и противосолонь свастик, а роли «ноликов» играли инь-ян, кельтский крест, «Пилот» и «Нирвана», «пентуха»; значки анархии, радиации, «биохазарда» и пацифика; дорожный «кирпич». Поев, она прилегла немного отоспаться. В четыре часа пополудни встала и включила комп. Проверив «мыло» и обновления «ВКонтакте» и на «Одноклассниках», вспомнила про подаренную недавно Хромовым флешку. Надо же! Засовывая на ходу впопыхах девайс в сумку, она не обратила внимания на оригинальный дизайн накопителя: «под мавзолей»…
Валерия аккуратно сняла крышку (неизвестный дизайнер написал «Осирис» вместо «Ленин»), затем аккуратно вставила устройство в USB—порт. Сработал “autorun”, и оказалось, что на флешке имеется лишь только один файл – текстовый. Предыдущий владелец флешки назвал его «Уаджет_Ильич.DOC». Открыв файл двойным кликом, Лера прочла заглавие:
«Особенности национального конца света».
«Кликнув» «Предварительный Просмотр», Потусторонова углубилась в изучение документа…