Редко, какому объекту природы удаётся собрать любовь всех возрастов и социальных прослоек, как Морю. Оно объединяет рецидивистов, учителей, беременных, пенсионеров, врачей… плохих и хороших… Из меня не получилось чего-то особенного, поэтому я тоже оказалась на пляже.
Небо затягивало, и порывистый ветер объявлял стихию. Я ждала шторма. Правда радость от присутствия была омрачена заложенным носом, режущим горлом и ломотой в мышцах. Простуда не сдавалась, а море с чинным спокойствием слегка поглаживало берег, даже не намекая на волнение. Спустя час стало понятно, что представление отменяется. У Моря сегодня выходной. Море сегодня флегматик.
Разочарование штилем привели в прибрежное кафе. Все мои ожидание стали отражаться или на дне рюмке или бокала. И, в результате, объект воздыхания превратился в объект безразличия. Есть море – хорошо, нет моря – еще лучше! Однако, прошла пара дней и за безразличие погода навесила мне пощечин, каждый раз ударяя грозой и затяжными ливнями. Горные реки размывали дороги и мосты отрезая последние пути к развлечению.
Время шло, растворяя отдых в коньяке. На часах было пять утра, когда потрепанное алкоголем тело требовало отдыха, и отправило меня к воде и чайкам. Головные спазмы вскоре сказали мне спасибо и отпустили виски. Расслабив позвоночник и спину, я улеглась на мокрые от ночного прибоя булыганы, и сканировала глазами стрелы восходящего солнца, пробивающие облака.
В совершенном одиночестве я почему-то начала радоваться за проезжающие мимо поезда, особенно, если они были из Воркуты. Я пыталась представить себе силу желания людей обгореть под свежим ультрафиолетом, настолько, что они готовы отдать неделю жизни на купе. И вот, наконец, зеленый змей вагонов, мчал их навстречу мечте. Своей особой радости у меня не было, поэтому ничего не оставалось, как порадоваться за других, присваивая себе чужие эмоции.
И вот лежу я на рассвете “звездочкой”, глупо надеясь на сознательность сверху пролетающих чаек. Держу в руках стакан с кофе и лениво выпускаю дым из легких. Приятно думая ни о чем, если конечно такое возможно, я наконец-то обрела частично покой, придя на свидание с безмятежностью и одиночеством. Только я, я…и Я…
… Мою интимную обстановку нарушил жалкий, доживающий свой век мужчина лет шестидесяти, невероятно похожий на пингвина и Жванецкого: опухшие глазки, нос клювом, редкая растительность на голове и пивной живот еле зиждившийся на тонких кривых ножках. Внешность в мужчине не главное – это про него! Мой подсознательный женский интерес накрыл его большим крестом. Свойственная мне оценка особей мужского пола быстро уложила его на дно помойного ведра. Я погрузилась в состояние ”по фигу”, и успокоилась.
Скрипя мокрыми сланцами по гальке, тяжело дыша, он вдруг фамильярным тоном произнёс:
— Ну ты глянь! Она еще и со стаканом! Во даёт!
Сказанное, проваливалось в моём безразличие, и это явно не давало ему покоя. С большей уверенность он продолжил:
— И где мне теперь плавки переодевать? Ведь стесняюсь же…
У меня не было шансов… Теперь я не могла делать вид что не слышу его, ведь на огромном пляже мы были одни. Окрылённая пьяным угаром, я решила отбросить все общепринятые манеры и нормы человеческого общения. Мне жутко захотелось спустить на него всех чертей, и показать внутри бурлившее хамство, скопившееся за долгое время. Мысленно, оставив исполнение этого желания на будущее, всё же решила поиграть с ним в понимание. Не говоря ни слова, я подняла у куртки ворот и отвернулась, дав тем самым понять, что мне нет никакого дела, и что подглядывать я уж тем более не собираюсь. Спиной я почувствовала его улыбку, и вскоре услышала хихиканье…
— Хааа! Кофе-то разлила! Что теперь делать будешь?
Я спохватилась. Разворачиваясь, я забыла о стакане, и пролила кофе на штаны. Вскочив, и подкрепляя негодование бранными словами, я смотрела ему прямо в глаза! Но он вдруг сделал вид, что разглядывает горизонт. Тут до меня дошло, что облик, особенно после разлитого напитка у меня вовсе не презентабельный. Растрепанные волосы, кое-как торчащая куртка, грязные джинсы. Вдобавок меня окружила пара дворняг. К такому виду, пожалуй не хватало еще и вытянутой руки… И почему-то мне стало приятно, что Пингвин не стал обременять меня неудобством перед самой собой, и продолжал разглядывать воду, прищуриваясь, вдыхая свежий воздух. Однако, не упуская момента он решил брать меня штурмом:
— ты здесь трудишься? Этот вопрос пришёлся мне явно не по душе, и, обострив взор, я отрицательно выстилала из-под бровей.
— неужели живешь? Наконец я решила очеловечиться и однозначно выпалила: — Нет!
— А что же тогда, милое дитя ты делаешь на пляже в такую рань одна?
— Балдею.
— От чего?
— От одиночества.
— Не верю!
— Веришь!!! — и вот тут я поймала себя на мысли, что никогда ранее не позволяла себе панибратской лексики и перехода на “ты” с совершенно неизвестным мне человеком, да и еще и на пару поколений старше меня. Он, не давая мне времени на продуманную реакцию спросил:
— Пить будешь?
— С тобой нет!
— Ох, и понравился же я тебе…
— Ладно, наливай.
Молча, открыв кулёк, он достал пластиковую бутылку с вином и протянул мне. Так же молча взяла её, открыла, выпила прямо из горла и отдала обратно…Так же молча развернулась и закурила. Вино было отвратительным, с явным привкусом спиртяги и красителя… Собственно, чего я еще хотела или ждала… что мне чайки в смокингах ликёр с вишенкой поднесут?! Вместо чаек старый пингвин… да и мне, с таким видом, в самую пору занять место королевы местных бродяжек.
Не обращая внимания на мою невоспитанность Пингвин продолжал:
— Есть в тебе одна заковырка. Ты очень не уверена в себе. Вот поверь мне старому хрычу, всё у тебя еще будет хорошо. И муж, и дети, и работа… всё еще у тебя будет….
И вот тут я уже не выдержала, отпустив смех на свободу. Вместо ответа я встала в полный рост так, чтобы он все – таки смог меня разглядеть. Пингвин послушно принял мой ответ и принялся считывать с моей одежды явную биографию. На мне был огромный мужской свитер, висевший по полено с сильно закатанными рукавами, из боковых карманов джинсов торчало детское полотенце с мячиками. И чем больше он меня разглядывал, тем больше у него округлялись глаза.
Почесав правой рукой левое ухо вдруг спросил:
— А почему ты не спрашиваешь, как меня зовут?
— Тебя зовут Федя.
— Федя?! С чего это ты вдруг решила???
— Я буду называть тебя так. Имя Фёдор почему-то люблю, а среди знакомых и родственников таких нет. Могу я позволить себе такую роскошь?
Его тело затряслось смехом и глаза и вовсе пропали за складками и морщинами.
— Валяй, тебе всё можно! Старика трудно чем-то удивить, а тебе удалось. Удачи тебе.
Федя размял поясницу, перед тем как встать сделал резкий рывок, и, раскачиваясь из стороны в сторону, пошёл через железнодорожные пути.
Я сидела и улыбалась. Он из тех, кто разыгрывает свои карты на интеллекте и наглости. Помимо этого было в нём что-то, что заставляло учтиво преклонить голову. Судьба, видимо, была солидарна с природой, и не часто вывешивала ему на грудь медали просто так. Он был придавлен ей, потрёпан, и не раз вставал на колени… Интересно, сколько раз он начинал всё с начала?…. Подсознательно, я расчленила Федора, по всем жизненным составляющим, и, сделав глубокий вдох, поплелась туда же.
Вернувшись в номер, я скорчилась от спертого воздуха и закрытого балкона. Мои мужики блаженно коптились в духоте, пуская слюни и подергивая во сне ресницами. Я приняла душ, уложилась феном, переоделась в менее выдающую семейное положение одежду. Встала на каблук, хищно посмотрела на себя в зеркало, удовлетворительно оценила, и пошла будить. Удовольствия от невнятного утреннего мычания я не получала, и поэтому процесс их умывания и одевания я решила провести на балконе в одиночестве. Надо отдать должное супругу… Все придуманные средства комфорта были собраны и установлены в этой гостинице. Номера напичканы техникой, помещение прислугой, территория кортами бассейнами. Десять раз “будьте любезны”, двадцать “извините, пожалуйста” … И именно это меня и раздражало. Неискренность комфорта, поскольку он был выложен на костях тех, кто остался за бортом, и не успел перестроиться на новый стиль зарабатывая денег. Самое большое недоумение вызывали те отдыхающие, делающие вид, что они совершенно непричастны к коммуналкам, очередям в магазинах и коммунистическим проблемам, будто они без истории, и им совершенно чужда окружающая их нищета за забором пансионата. Они огородились мобильными телефонами, охраной, машинами и прочей дребеденью, которая по большому счёту не имеет цены ни у времени ни у души. Стало противно и неприятно. И если раньше мне доставляло чуть ли не физическое удовольствие разглядывать “сделанные” фигуры, лица и биографии, то сейчас любая оплаченная ценность вызывала у меня брезгливость и недоверие. И чем больше человек кичился и демонстрировал свои “достижения”, тем больше жалости он собирал в моей голове. Уж лучше играть в телогрейке на балалайке, чем сидеть за роялем в валенках… А большинство отдыхающих выглядело именно так – в валенках. Теперь пришло время задуматься, в чем же все-таки сижу я сама, но от процесса самокопания отвлек шорох и шум движения. Я слегка перегнулась через перила, чтобы разглядеть, что за очередное диво подкатило к “избушке”… и чуть не свалилась вниз. Зрелище было действительно эффектное.
Подъехала не машина, а произведение искусства. Глубокого черного цвета с отлакированным бампером, серебряными дисками и антеннами. С выдержанными тонированными стёклами, удлинённым кузовом класса люкс. Своей хищной мордой и бесшумным ходом, она напоминала акулу. Даже гул двигателя издавал глубокие и внушительные звуки. Совершенно очевидно, что такую не сняли с конвейера и не пригнали через таможни. Её сделали на заказ. Машина как дорогая и ухоженная женщина, которую любили, и в которую вкладывали… Впервые, вопреки всем недавним мыслям я получила неимоверное наслаждение от чужих возможностей, и эстетически насладилась машинным шедевром.
Слегка опомнившись от машины и мыслей, по зову желудка, дождавшись остальную часть семейства, отправилась на завтрак. И вот тут, я увидела Федю второй раз… Сейчас он мне показался еще более немощным и жалким. Небрежно выпятив пузо, он стоял перед входом в столовую. Не придавая своему внешнему виду ни малейшего значения, он маячил в застиранных шортах, футболке китайского производства, шлепанцах и в жуткой соломенной шляпе с большим козырьком. В руках, назло всем, держал пластмассовый контейнер, на случай если не доест, непременно заберет с собой. И плевал он на всех дорого пахнущих оглядывающихся на него девиц и их гладковыбритых кавалеров. Он был с историей. Был в валенках, с балалайкой и очень годился этим. Меня он не увидел, да и я постаралась незаметно просочиться в тени мужа к своему столику.
По всем канонам необъяснимой женской логики мне этот мужик какого-то чёрта не давал покоя. То ли потому что мне интересно было удостовериться в правильности своих выводов, то ли потому что он был банально — мужиком. Старый, но обаятельный. Меня это даже злило. Я постаралась запить процесс работы над собой компотом, и заесть запеканкой с тертым сыром, благо чревоугодие всегда помогало обрести форму настроению. Хрустя огурцом и переводя бессмысленно взгляд по залу, поймала зрачком объект для пристального наблюдения. Ему было лет 35, правильные пропорции, широкоплечий, с выразительными глазами, и что больше всего привлекло — с породистой внешностью. Каждая мелочь была выношена генетикой. Я могла поспорить на что угодно, что у него никогда не было бабушки в деревне или тёти торговавшей салом на базаре. Аристократические черты лица, тонкие кисти, длинные пальцы, белоснежная кожа, осанка, светлые глаза…Ко всему прочем он был не просто симпатичным, он был красавцем! Я так внимательно изучала свою находку, что даже забыла о трапезе и перестала хрустеть огурцом. Дальше мне стало и вовсе не до еды. Вдруг его начало выворачивать в самом прямом смысле. Лицо свело судорогой мышц, голова начала метаться в разные стороны, словно не было шеи, гримаса искривлённого рта изображала панику и ужас. Ужас церебрального паралича…. За секунду он превратил его в инвалида и прокаженного. А ещё через секунду вернул всё на свои места. Господи, и именно за этот столик, аккуратно снимая свою странную соломенную шляпу, присел Федор. Из обрывков, доносившегося от них разговора, я поняла, что этот парень- инвалид его сын…
Вот тут мне стало невероятно стыдно. Особенно, когда я наблюдала за тем, как он помогает ему есть, терпеливо вытирает лицо салфеткой, и достойно, без раздражения ведет беседу. И моему удивлению не было предела, когда за этот же столик, как я позже поняла села жена Фёдора. С брезгливостью, она раздражённо теребила приборами запеканку, спешно пила кофе, отстранённо беседовала по телефону, и делала всё, чтобы отделить своё родство с сыном. Как только начинались приступы и вилка выпадала из его рук, она начинала краснеть, и, в конце концов, громко отодвинув стул, ушла. Её даже не остановило: “Мама, извини”.
Моё внимание фотографией отпечатало этот миг трагедии. Именно в этот момент Федор безошибочно посмотрел мне прямо в глаза, как будто знал где я сижу, будто знал, что наблюдаю за ним, и знал, что смотрю именно не него. И в этот раз он встретил меня не взглядом, а болью. Смотрел сквозь пелену срывающихся слёз и невыносимого горя. Он опустил голову… но ненадолго. Уже через секунду, с бодростью, он горделиво приподнял подбородок, тем самым, дав мне понять, что ошибаться может не только он… Что не только он провальный психолог, но и я никчемный прогнозист…
Так и смотрели мы друг на друга изредка встречаясь на пляже или в столовой. Встретились как-то и на спортивной площадке. Свитер, в котором он меня увидел первый раз был на муже, и именно это безошибочно идентифицировал , в рядом идущем со мной мужчине. Причем, нисколько не смущаясь, подошёл и спросил у него:
— Слуш… а это правда, что ты её муж? Естественно оный, слегка оторопев, ответил убедительно и кратно настолько, что второго вопроса быть уже не могло. Я совершенно не понимала, для чего он делал иногда такие выпады, и просто перестала анализировать его. Это было бессмысленно и бесполезно! К тому времени я уже привыкла к внезапным появлениям и свыклась с его не совсем предсказуемым поведением. Он появлялся из ниоткуда и проваливался как будто никогда и его и не было, оставляя на моём лице улыбку. В конце концов, я рефлекторно расплывалась хорошим настроением, стоило ему только посмотреть на меня. Он играл со мной. Играл тонко, умело и продуманно, как бы оправдываясь за свой промах психолога-профессионала.
Не обошлось тут и без сына, который окончательно развеял все интересующие Федю вопросы. Муж отсутствовал в заплыве, и загорелся зелёные свет, на который и проехал мой курортный друг. Взяв себе в помощники детскую непосредственность он подробно и без спешки побеседовал с Мишкой.
— Привет, пацан! Сказал браво, протянув руку.
— Привет!
— А как маму звать?
— Ну как…, а ты что не знаешь разве что Аней, а папу Игорем?
— Не сомневался!
Тут Федор совсем развеселился.
— У меня еще сестра есть, но она сейчас с бабушками… Мишка от волнения тяжело задышал. Пожалуй, теперь остались только номер паспорта, но это Федю уже не волновало… Игорь выходил из воды и он пропал…
Так мы и жили все эти две недели. От случая к случаю, не обременяя друг друга неудобством или бестактностью. Всё же нам удалось встретиться опять с утра на пляже и прервать словесный тайм-аут. И эта наша встреча стала последней.
Как подобает джентльмену он начал первый, предварительно обратив моё внимание на свои ноги.
— Смотри, какие я себе башмаки купил. В них удобно заходить в воду, можно плавать не снимая. И он сказал это так, будто я разделяла с ним не только этот пляж, но и быт и всю жизнь. Демонстрация этой обуви была очевидным поводом и разрешением поехидничать… что я и сделала, сразу же выпалив:
— очень удачное приобретение. В них ведь не только можно купаться, но и есть, смотреть телевизор, спать и передать по наследству.
Федя кашлянул и я поняла, что на этом произвольная программа закончилось, и что сейчас он хочет поговорить. Я оказалась права.
— Как думаешь, ты счастливее меня?
— Конечно.
— Это почему же?
— Я люблю.
— Во даешь! Так у тебя еще и любовник есть?
— У меня второй ребенок есть.
— От ответа уходишь, а мне интересно!
Не зная как ответить, я взяла мокрую палку, и написала имя на камне, которое моментально испарилось под солнечными лучами. От прочитанного Федор хрипло прокашлялся и спросил:
— и что теперь будешь делать?
— жить дальше.
— да, в отличие от меня ты действительно будешь жить, а не существовать.
Я оперлась на его руку, и, не давая шанса на продолжение ушла. Спрашивать уже было нечего… Он оказался действительно хорошим психологом… Чего уж там, я очевидно проиграла, но почему-то была очень этому рада.
Приближающийся конец нашего пребывания не вводил меня в особое уныние. Я устала от однообразия и праздного перемещения тела. Хотелось домой. Собрав вещи и вызвав такси, я с царствующим видом вышла на своё любимое место – балкон. Вороньим взглядом я безболезненно могла рассматривать окружающих, подолгу оставаясь в ложе наблюдателя, как бабка на лавочки бесцеремонно обсуждала сама с собой многих постояльцев гостиницы. Против женской натуры переть тяжело, да я особо и не сопротивлялась.
Приятно насторожил уже знакомый звук крадущейся железной акулы. На этот раз её “подали” на другую сторону дороги. Вышел шофер, и в ожидании хозяина открыл дверь так, что я без труда смогла рассмотреть часть интерьера салона. Ручки и аксессуары были выполнены из красного дерева. Кожаный диван, инкрустированный золотыми вкраплениями по бокам, неоновая подсветка, вельветовые коврики, встроенный бар… Это было состояние на колёсах! Вдруг шофер совсем вытянулся в струну и отрапортовал: добрый вечер, Борис Александрович! И склонил голову, будто его сейчас будут бить.
— Добрый! Но ты мне сегодня не нужен, я сам. Девочку мою на место, а сам свободен. Уже знакомый голос подошел к машине, и погладив её как живую по плавнику проводил взглядом. Это был Федя… Накрахмален и безупречен. В идеально сидевшем на нём песочном костюме с безукоризненно белоснежной сорочкой, в замшевых туфлях, он отчеканивал каждый шаг, вбивая его асфальт, будто закладывает фундамент своего “Я”. Уверенно шагал один по дороге так, будто по бокам стоит взвод солдат Её Королевского величества и отдают ему честь… Шел так, будто он живет, а не существует.