Вечер

К семи часам вечера жара спала. С гор повеяло ветерком, и занавески на окнах пришли в движение. Двор, казавшийся вымершим еще час назад, начал оживать. Детские голоса, сначала один, потом другой, третий, прорезали тишину. Дома стояли особняком, образуя прямоугольник, уличный шум сюда почти не доходил. И голоса детей были сигналом к тому, что можно выключать вентиляторы и выходить на балконы или встать у окна, наслаждаясь вечерней прохладой. Вслед за детьми во двор вышли старики. Вскоре из беседки, где они обосновались, стал доноситься характерный перестук костяшек. Играли в нарды. Черешня, растущая во дворе, привлекала мальчишек. Они облепили нижние ветки, на которых почти не осталось сладких плодов, и пытались добраться до самого верха, где еще краснели спелые гроздья , но дерево было высоким, а бдительные старики строго следили за безопасностью всех дворовых детей, не разделяя их на своих и чужих внуков. И если кто-нибудь забирался слишком высоко на дерево, тут же раздавался гортанный крик, перекрывающий все остальные звуки:

— Вай, собачий сын! Ты куда полез? Марьям, Марьям! Посмотри, где твой сын!

В ответ из окна доносился пронзительный женский вопль:

— Ослепнуть мне! Ты куда залез паршивец ? Спускайся, а то я сейчас выйду!

Высоко в небе кричали стрижи. Какой-то молодой человек, стоя у подъезда и задрав вверх голову, монотонно выводил:

— Симон! Симон!

В окнах гремели посудой, где-то включили проигрыватель.

— Чао, бамбино,- пела Мирей Матье .

Песня прилетела сюда совершенно из иного мира. Она абсолютно не вписывалась в общую атмосферу двора и была здесь чужой и ненужной.

-Симон! Симон!,- продолжал молодой человек, соревнуясь с Мирей Матье в силе голосовых связок.

Но Симона или не было дома, или мужской голос был слишком слаб, чтоб достичь четвертого этажа.

-Симон!Симон!

Ответили со второго:

— Нет его, не ори!- рявкнул кто-то в ответ из глубины квартиры.

Симона больше не звали. Теперь двор оглашали крики детворы и стук мяча об асфальт. Чей-то неверный взмах рукой- и мяч с силой стукнулся о капот стоявших недалеко от подъезда «Жигулей». Рев сигнализации огласил окрестности. К нему присоединился вопль хозяина машины, появившегося в окне пятого этажа и грозящего кулаком в сторону улепетывающих подальше мальчишек. В лестничных проемах замелькали голые ноги, и через минуту средних лет мужчина в трусах и майке уже вертелся около «Жигулей», пытаясь заглушить звук пожарной сирены, которая будоражила весь двор. Справившись с сигнализацией, мужчина посмотрел в сторону ребят. Они были далеко и поэтому хозяин «Жигулей» обратился к старикам:

— Уважаемые, вы бы присмотрели, чтоб дети около машины не играли.

Прервав свою игру и уставившись на голые ноги мужчины, старики возмутились:

— Ты на себя посмотри! В чем вышел на улицу? Тут дети, женщины! Понаставили машин! Детям уже и поиграть негде!

Мужчина поплелся к подъезду. Спорить со старшими, высказывая к ним неуважение — значит не уважать себя самого.

Темнело. Во двор стали выходить те, кто постарше. В беседке зажгли свет. Вокруг тусклой лампочки кружили комары и бабочки. У скамеечки возле ивы собиралась молодежь.

— Домой! Темнеет уже! Домо-о-ой!- голосили с балконов и окон матери, стараясь загнать своих малолетних чад под освещенную крышу.

— Брысь отсюда! Не слышишь, мать надрывается?- гоняли детвору те, кто постарше,- Ваше время вышло. Вон, уже « Спокойной ночи, малыши» началось, марш домой!