I
Давным-давно, а может совсем недавно, существовало Королевство Кривых Зеркал, и правил им добродетельный король, которого по некоторым слухам, которым можно верить, а можно нет, вообще не существовало. За то, а это достоверный факт, у королевства была большая свита, которой и это тоже известно управлял некий человек. Назовем для порядка эту темную, и как не крути загадочную личность, кардиналом. Свита была многочисленна, однако ее количество объяснялась одним пажом, имевшим удивительное свойство быть всем и ничем в одно и то же время: то он зверушкой прикинется, то девочкой, то старцем, то интеллектуалом красноречивым. Масок у него была не счесть, и надо честно признать, распоряжался он ими весьма умело. Даже самые старейшие жители того королевства при встрече с ним никогда точно не знали, с кем на самом деле они встречались. Был тот паж и на дуде — игрец, и на жнице – жнец и вообще отличался многочисленными талантами, первым из которых была разводка, которую он благодаря врожденному двуличью называл забавой. Народ, проживавший в королевстве, был по большой части незлобив. Питался он невидимой едой. Смотрел невидимые фильмы. Рассуждал несуществующими категориями. Тем и жил. Словом, был приручен и ни на какую революцию готов не был, так как искренне верил, что тамошняя диктатура есть не что иное, как самая настоящая демократия. Для подержания подобных настроений существовали специальные таблички, на которых было написано: смейтесь, плачьте или притворяйтесь сердитыми. Эти таблички в нужный момент использовала свита. И народ смеялся, плакал или притворялся сердитым, в зависимости оттого, какая табличка ему показывалась. Все искренне верили в искренность своих чувств. Иногда для подержания патриотических настроений свита устраивала кровавые зрелища, напоминавшие чем-то гладиаторские бои. Они проходили на арене цирка и пользовались определенным успехом. В отдельных случаях его жертвами были люди реальные, враги королевства, но так как врагов становилось все меньше, старые исчезали, а новые, поминуя о судьбе старых, появляться не спешили, то роли жертв, как правило, исполняли актеры нанятые со стороны. В этих случаях использовался кетчуп. Много кетчупа. Очень много кетчупа. До хрена! И густо обмазанные им актеры с воплем отчаяния умирали на глазах изумленных зрителей; те аплодировали — их восхищала искусственная смерть. По ночам, благодаря многочисленным доносам, проводились многочисленные аресты. Большинство репрессированных также были актерами, но за ширмой этой театральщины, нет-нет попадались и реальные жертвы, но об этом никто не знал. Но вот однажды в Королевстве Кривых Зеркал появился человек, который был вовсе не тем за кого себя выдавал. На самом деле, он вообще себя ни за кого не выдавал, а просто хотел обменять два яблока на пинту пива и отправится в путь дальше, так как благодаря своему скверному характеру ни с кем долго ужиться не мог. Но тут его пнули. Потом, послали. Потом, снова пнули. И он решил остаться.
II
Мир круглый, он вертится, трава зеленая, небо голубое, а Королевство Кривых Зеркал продолжает свое спокойное существование. Ничто не предвещает беды. Путешественник селится в гостинице под названием «Неважно какое», и заказывает себе выпить. Тем временем в замке кардинал, подзывает к себе своего пажа.
— Мне не нравится наш новый гость, — сказал он, — у него глаза хитрица, а вид подонка, убей его.
— Но я не хочу.
— Убей его, — повторил кардинал. — Чует мое сердце, пришел он сюда ради нашей казны. Он хочет нас всех обворовать!
— У нас есть казна? – удивился паж.
— Конечно же нет, но об этом никто не знает, но если путешественник совершит кражу того чего нет и не было и, видимо, никогда не будет, то может выясниться, что у нас вообще никогда ничего не было. Тут кардинал, по всей видимости, запутавшись в собственных мыслях, несколько запнулся, но после все же добавил: — Да, это так. Убей этого странствующего гада!
Пажу ничего не оставалось делать, как подчинится его воле.
Переодевшись в женщину, в красотку, проследовал он в гостиницу «Неважно какое» и постучался в номер путешественника; за спиной он держал удавку.
Войдите, раздалось с той стороны. Он вошел и обомлел; путешественник стоял на стуле, под люстрой, и на его шее виднелась петля.
— Твою ж мать! — воскликнул паж. – Суицид? – поинтересовался он.
— Да, мой друг, увы… Увы, вся моя жизнь была сплошным дерьмом. Я неудачник, алкоголик… И тут путешественник начинает известную всеми неудачникам песню. Первым делом он упоминает свою бывшую жену (см. элементы). Потом, естественно детей (см. подростковый возраст). Конечно же, работу (см. маленькая зарплата). Своего начальника (см. видали и поумнее). Ну и заканчивает все это, разумеется, соседями (см. неприязненные отношения). Словом, пускается во все тяжкие. И все это на стуле с петлей на шее. И его несет! — Убей себя! — воскликнул паж, и в ужасе захлопнул за собой дверь.
Этот человек покончил с собой, — заявил уверено он, вернувшись в замок.
— Очень хорошо, — ответил кардинал, — Да здравствует несуществующий покой и порядок в нашем королевстве!
Однако на следующий день путешественник, как ни в чем не бывало, правда, при этом, чертовски пьян, ходил по рынку и рассказывал торговкам несуществующей еды байки.
— Да было дело… — говорил он одной дамочке, — Африка очень красивая.
— А Япония?
— Великолепна.
— А Мадагаскар… на Мадагаскаре вы тоже бывали?
— Разумеется.
— А где, по-вашему, было лучше всего?
— Луна, именно она запала мне в душу.
— Чего, чего, вы были и на луне?!
В замок тут же был совершен донос о том, что путешественник жив-здоров, расхаживает по рынку и больше того, сеет смуту среди поданных. Разгневанный кардинал снова послал пажа его убить, и тот, впрочем, уже в совсем другом обличии, обличии интеллектуала-западника, поспешил на рынок, где встретив того заявил:
— Что случилось, дружище?.. ты ведь должен был покончить собой, ты что, меня обманул?
— Отнюдь, — ответил путешественник, — просто люстра не выдержала моего веса, и я вместе с ней рухнул на пол. Теперь мои дела обстоят еще хуже, чем прежде. Я должен владельцу гостиницы за люстру деньги, а расплатится мне нечем. У тебя, кстати, не найдется пару несуществующих монеток?
— Нет, – ответил паж. — Убей себя. Убей, и это твой единственный выход.
— Хорошо, — ответил путешественник и вытащил из своего пыльного походного чемоданчика револьвер.
— Я хочу на это посмотреть, я никуда не уйду пока не увижу это собственными…
Не успел договорить паж, а путешественник уже приставил к виску револьвер и нажал на спусковой курок.
— Твою ж мать! — воскликнул паж, разглядывая труп путешественника на мостовой и лужу крови, разрастающуюся под ним. — Сюрпрайз! Вот это я понимаю человек, не человек – человечище! Все бы такими были.
Веселясь, подпрыгивая и напевая задорную песенку, отправился он в замок и рассказал о случившемся правителю:
— Этот человек мертв.
— Точно?
— Мертвее не бывает. Сам видел: тело справа, мозги – слева. Трэшуга!
— Очень хорошо. Замечательно. Да здравствует несуществующий покой и порядок в нашем королевстве!
Однако на следующий день, независимо от собственной смерти, путешественник, как ни в чем не бывало, расхаживал по главной городской площади и раздавал советы, советы постороннего, всем желающим.
— Если ни сать против ветра, — говорил он одному старичку весьма хилой наружности, — то можно и не обмочится.
— Серьезно?
— Да-да.
— А если высоко не прыгать, то можно и наебнутся.
— Не может такого быть!
— Да, так оно и есть.
— У вас есть этому надежные доказательства?
— 100 рублей.
Снова был совершен донос, и в замке снова случилось паника. Кардинал снова послал своего пажа убить путешественника, и тот, правда, в этот раз, в обличии гигантского, но вполне здравомыслящего хомяка, направился на площадь.
— Слушай, дружек, — сказал он, завидев путешественника. — Как ты прикажешь это понимать?.. Я собственными глазами видел, как ты лишился мозгов. Твое нахождение здесь противоестественно.
— Ничего противоестественного в этом нет, — возразил ему путешественник, — дело в том, что как раз мозгов у меня отродясь не было. Безбашенный я от рождения. В этом и суть.
— Ах, вот в чем суть, — процедил сквозь зубы паж и выхватил из-за спины топор.
Однако в этот момент путешественник ловко распахнул полы пиджака, и топор пажа так и застыл в воздухе. Грудь путешественника была обвязана взрывчаткой. Пластидам. Было слышно, как мерно тикает часовой механизм; было видно, как счетчик ведет роковой отсчет. Тик – так, тик – так…
— Дамы и господа! – восхищено воскликнул паж, развернувшись к площади. — Дамы и господа, не проходите мимо, человек-взрывчатка дает свое первое и последнее в жизни представление. Только у нас и нигде больше…
Слова пажа утонули в грохоте взрыва. Взрывной волной его откинула на метров десять. И прошло не меньше минуты, прежде чем он смог подняться на ноги, отряхнутся и, пошатываясь, вернутся обратно. Но путешественника на прежнем месте не было. Вместо него на раскоряченной брусчатке зияла обугленная воронка. Однако радоваться паж уже не спешил. Вернувшись во дворец, он сказал:
— Он умер.
— Точно? – переспросил кардинал.
— Нет. Теперь, я ни в чем не уверен.
III
Мир круглый, он вертится, трава зеленая, небо голубое, а в Королевство Кривых Зеркал начинает твориться что-то неладное: известный ученый разливает галлон живительной жидкости на местном кладбище; жители королевства начинают подозревать, что невидимая еда потому и не видима, что ее попросту не существует; кровавые зрелища, разыгрываемые свитой кардинала, всем осточертели; по королевству бродят мрачные слухи и зомби; все в ожидании бури.
Путешественник стоял у окна и, откинув занавеску рукой, взирал вниз на то, как сотни зомби штурмовали окна первых этажей зданий, крушили лавки и нападали на горожан. Он курил, вдыхая и выдыхая сизые клубы дыма. Рядом с ним, на подоконнике, лежал заряженный револьвер. Но мысли его были далеко отсюда, где-то на его родине: у простой крестьянской избы, у излучины реки, у березовой рощи, — там, где он давно не бывал и, наверное, не чаял побывать. И перед ним вставали образы. Знакомые. Родные. Вот до его слуха донеслось потрескивание хвороста в печи. Привиделась полыхающая красным рябина и бесконечная снежная даль. Руки матери. Ремень отца. Девицы в сарафанах, кружащие хоровод. Песни. Кулачные бои. Поле, и монотонное раскачивание косой. И, наконец, холодное выражение обычно добродушного отца и слова, сказанные им тогда, перед расставанием: «связался с цыганами, сынок, считай, душу профукал. Колдун ты теперь. Диавол! Пшел вон…» И он пошел, а что ему еще оставалась делать. Год, два, десять, а может и все двадцать лет скитался он по белу свету, идя туда, не зная куда, ища то — не зная что. Торговал. Промышлял магией, медициной. Во Флоренции выдавал себя за заклинателя змей. В Персии за алхимика. Где только не был, чего только не повидал, и вот теперь стоял здесь, в номере гостиницы «Неважно какое», и ничего невидящими глазами смотрел вниз, на улицу, туда, где бесновались ожившие мертвецы.
Он не сразу расслышал стук в дверь. Но тот повторился. Еще раз. И еще раз. И путешественник вздрогнув, очнулся и, издав тяжкий вздох, двинулся к ней. За ее порогом стоял все тот же паж, правда, в этот раз переодетый в американского гангстера шестидесятых годов: длинный плащ, элегантный белый шарф, широкополая шляпа а, в довершении образа, автомат Томпсона. Во рту он вертел зубочистку.
— Это ты во всем виноват, — хрипло сказал он, сдвинув зубочистку к уголку рта. — Если бы не ты, у нас в королевстве был бы псевдопокой и псевдопорядок. А ты принес с собой плохую карму и дисгармонию. Умри же!
И, с этими словами, открыл беспорядочный огонь. Из вороненого дула в изобилии посыпались лягушки-людоеды, они допрыгивали до самого потолка и громко клацали зубами. Ловко отпрыгнув в сторону и тем самым избежав верной смерти, путешественник открыл ответный огонь. Три пчелы, зараженные птичьим гриппом, вылетели из револьвера и, жужжа, неспешно направились к пажу.
— А – а – а!!! – воскликнул тот и, сорвав с головы шляпу, вытащил из нее кролика-оборотня, а после подкинул вверх.
Проглотив смертоносных пчел, кролик бросился на путешественника, и тому уже ничего не оставалась делать, как только бросится в окно. Дребезг. Осколки. Падение. Кролик и паж ринулись следом.
Вместо финала
Играет музыка. Вдоль дороги в стильных, отдающих пуританством костюмах, выстроились красотки. Всем им примерно по тридцати лет. Они пританцовывают, слегка повиливая тазами. На дорогу, в пиджаке ярко-красного цвета в синей шляпе с толстенной золотой цепью на шее, а также перстнями, поблескивающими на фалангах пальцев, выходит негр-коротышка. На вид ему около пятидесяти: лицо некрасивое, щеки впалые, в белках глаз краснота, свидетельствующая о наркотическом опьянении. Однако держится он молодцом, и поет. На подпевке работают все те же леди в стильных костюмах — и у них ангельские голоса. Дисгармония между хриплым голосом певца и божественными голосами певиц создают удивительный эффект. Очарованная им свита танцует. Танцует и сам кардинал. И паж. И кролик-оборотень. И даже лягушки-людоеды, забыв обо всем, начинают пританцовывать. Танцует все! Все, кроме зомби, у тех, в ходе смерти и последующих необратимых изменений, полностью разрушена нервная система: они не слышат ни чарующих голосов, ни самой мелодии. Им пофигу. Они нападают на свиту кардинала (хрусть-хрусть). Они нападают на самого кардинала (хрусть-хрусть). И на беднягу пажа тоже (хрусть-хрусть). А после устремляются в сторону путешественника; обходят со всех сторон. Их глаза блестят; видны острые клыки. Они до карикатурности ужасны! Однако путешественник, достает таблетку, напоминающую обыкновенный аспирин и, как только зомби набрасываются на него, проглатывает и тут же растворяется в воздухе. Зомби визжат, покусывая друг друга. В этот момент на заднем плане перспективы, видно как оседает королевский замок. Треск. Пыль. Все эти спецэффекты! С обеих сторон тротуара показываются два человека, тяжело дыша, они быстро тянут за собой гигантский занавес и вскоре встречаются на середине дороги: занавес смыкается — импровизированная сцена полностью исчезает.