— Ветка, не ковыряй в носу! Не красиво это! — Это мама кричит, сердится. А я вовсе и не ковыряю. Ну, разве что совсем немножечко, так ведь не видит никто, я ведь в малиннике сижу. Уже второй час сижу вся малиной перепачканная с ног до головы и сама уже похожа на одну огромную малину. Мама тоненькая, хрупкая и глазастая. Где я только от нее не пряталась? В сарае между дров сидела, в огороде среди сорняков валялась, даже в саду в кустарнике. А она все равно найдет и мыться утащит. Словно глаза у нее на затылке. А глаза у нее зеленые, глубокие и всё она ними замечает. Как платье новое порвала, совершенно случайно между прочим, как простыню из дому унесла ребятам на улицу для занятий парашютным спортом с забора, как всю, еще не созревшую, клубнику сорвала с грядки, ну очень хотелось. Ничего от нее не утаишь. Только она добрая. Вначале сердится, кричит, а потом всё равно жалеет.
Как давно это было. И юная мама, и малина, и новое изорванное платье в горошек. Тогда я еще Дома жила. Это теперь меня жизнь бросает по просторам Европы, словно ветку на ветру. А Дом моего детства, постоянно живет в моих воспоминаниях. Все такой же тихий и в то же время шумный, все такой же веселый и одновременно грустный. Все также шумят клены на моей любимой аллее, роняя золотые листья. А листья шуршат под ногами, будто сказки сказывают. Вот только закроешь на минуточку глаза, на больше то и времени никогда нет, и видишь себя лет десяти от роду, сплетающей эти листья в золотую корону.
— «А как же? Я ведь сегодня принцесса сказочного леса» — Думаю я.
-«Жаль вот только принц запропастился где-то в школе, наверное, его снова за хулиганство, после уроков оставили». — Улетают мои мысли в ту далекую золотую аллею.
А еще Дом для меня, это мама. Ждет, звонит, спрашивает:
— «Когда же ты уже по своим «Европам» наездишься?» — И нечего мне отвечать, потому что и она сама все знает, что жизнь так сложилась и никто в этом не виноват. Я всякий раз отвечаю:
— «Скоро в отпуск обязательно приеду». — Только и сама не знаю, когда же это «скоро «наступит? А глаза у мамы, все такие же глубокие, зеленые, только печальные, ожидающие.
Там, Дома ждет меня улица, по которой я бегала в школу, а потом, позже уже, на свидания.
С огромным букетом сирени гордо шагала я за руку с отцом к высокому зданию школы из красного кирпича, где намеревалась » сгрызть весь гранит науки». Казалось, что совсем недавно, не далее, чем вчера, словно за полчаса до этого события, горестно рыдала над столь ненавистной книгой под названием «Азбука», придумывая всевозможные способы ее уничтожения. Сначала я намеревалась ее сжечь, потом утопить, потому что воду добыть было проще, чем огонь. В конечном итоге я ее все-таки разорвала ее и спрятала под диван. Минуты блаженства были не долгими. Ближайшие родственники, кому я так безгранично доверяла, книгу нашли, склеили и вручили мне упакованной в школьный ранец.
Дом хранит память о моем первом свидании. Записку мне передали на большой перемене. Подруга смотрела на меня глазами раненой лани, когда отдавала мне это послание. Я дрожащими руками прочла одно предложение: — «Вет, приходи к озеру в 6.» Подписи не было. Но подпись была не нужна, потому что он смотрел, на меня ожидая ответа. Я кивнула, принимая предложение. Остальные уроки прошли как в тумане. В голове вертелся только один вопрос: — «Что одеть? Новое платье с вышивкой или джинсы-варенки с короткой майкой до пупа, на которой еле помещалась надпись » Ну, погоди!» Майку подруги забраковали, сказали, что надпись не комильфо, и он может эту надпись воспринять неадекватно. Платье тоже, потому что оно только для детских утренников подходит. Я разревелась и пошла в спортивном костюме, правда, новом. Место свидания тоже немного смущало, потому что наше озеро Дурова иначе как просто «дуркой» никто не называл. Я еще надеялась, что он пошутил и не придет, но он пришел.
— Привет! — сказал он, как будто мы три часа назад в одном классе не сидели.
-Ага. — Почему-то согласилась я, даже не подозревая, еще на что соглашаюсь.
— У меня к тебе дело.- Помолчав, сказал он таинственно.
— Ну, выкладывай. Что за дело такое срочное? — Я изобразила из себя, деловую.
Голос не дрожал, ну нисколечко. Но коленки подгибались, поэтому пришлось присесть прямо на траву. Он сел рядом и, наклонившись почти к самому уху, прошептал:
— Есть предложение.
Сердце у меня трепетало и рассыпалось, от страха и волнения, на мелкие хрустальные осколки. Он, не заметил мириады солнечных брызг отражающихся в осколках моего сердца, а оно готово было остановиться. Мое сердце трепетало от неизведанного страха и неизведанных чувств, но он, не замечая моего состояния, продолжал излагать:
— «Давай выпускной класс вместе сидеть».
У меня закружилась голова, а из легких по какой-то причине исчез весь воздух, просто никакой возможности вдохнуть. Я закашлялась, а он, заботливо постучав по спине , неожиданно спросил:
— «Тебе ведь тоже медаль нужна»? — Я непонимающе на него уставилась:
— «Какая медаль»? — Он начал сердится:
— «Вет, не тупи. Ты же тоже в институт собралась поступать»?
Я подтвердила, дрогнувшим голосом, заподозрив подвох:
— «Ага». — Он сразу же оживился:
-«Ну, так давай объединим усилия. Ты сочинения в легкую строчишь, а я в математике «секу». Будем вместе сидеть и помогать друг другу, чтобы медали получить. Ты как, согласна»?
До меня, наконец, дошла суть предложения.
-«Только зря новый спортивный костюм в траву испачкала». — Подумалось разочарованно:
— «Могла бы на «дурку» и старые обрезанные джинсы напялить». — Он все также вопрошающе заглядывал мне в глаза.
-«Ты, гляди, как его разбирает то? А ведь верно, в сочинениях он слабоват, хотя, конечно, и умник, и комсорг, и голубоглазый, но дурак.»- Размышляла я, затягивая театральную паузу. Пусть хоть немножечко помучается, как я пять минут назад, от надежд и неизвестности. Но вообще то — я не злая. Да и не очень он мне нравился. Кучерявый к тому же, хоть и самый популярный парень в школе. Вздохнув протяжно, я как бы нехотя согласилась, не собираясь отказываться от предложенной медали:
— «Ну, давай попробуем медалями обзавестись. Может, за год то и не успеем, поубивать друг друга».
Медали свои мы кстати получили. Он честно выполнял свои обязательства, до смерти измучив меня математикой. К концу выпускного класса парта не выдержала, раскололась надвое, перепиленная железной линейкой. Пилили по очереди в период обострения взаимоотношений, но ни разу, как бы ни было трудно найти взаимопонимание, мы не изменили своим обещаниям, не пытались сбежать друг от друга, куда глаза глядят.
И та перепиленная парта, теперь с высоты прожитых мною лет, тоже кажется мне Домом. Моим личным Домом моего детства.