АЛЕКСЕЙ КУРГАНОВ
Ох, уж этот Лёнин! или «Свободу Луису Корвалолу!» (рассказ)
В обеденный перерыв, в курилке, к Марксэну (для своих — Марксик) подошел бригадир — мужик обширных размеров и заставляющей себя уважать физической силы, но, увы, очень слабой идейно — политической подготовленности. Марксэн, увлеченно изучавший в это время солидный порнографический журнал, заметил его не сразу и поэтому невольно вздрогнул, когда на плечо легла неслабая кувалда, при более детальном рассмотрении оказавшаяся бригадировой ладонью.
-Слышь, ливорюцанер,- раздался у самого марксенова уха рокот космодрома. – Дело есть. Отойдем.
Они отошли от остальных злостных курильщиков и уселись под выцветшим щитом- стендом «Ими гордится коллектив», заброшенным сюда, в курилку, свежим ветром перестройки. Бригадир, набычившись, хмуро уставился в правый верхний угол щита, где красовалась его фотография, потом тяжело вздохнул и раздраженно сплюнул.
-Ты эта… говорил, что на отсидке плакаты рисовал. Не разучился?
-Никак нет. То есть, так точно. «Свободу Луису Корвалолу!», «Руки прочь от нашей Анджелы!», ну и другую хренотень.
Бригадир задумчиво почесал своей правой кувалдой внушительное ведро, которое у нормальных людей называется носом.
-Корвалол — это от сердца, — заметил он ( и вполне справедливо!). — А Анджела? Это которая из рамнокузовного, что ли? Сисястая такая?
-Это негр, — с готовностью пояснил Марксэн и уточнил. – Женский.
— Из рамнокузовного? – неслыханно удивился бригадир.
— Из Америки, — возразил Марксэн – Страна Такая. Соединённые штаты. Оплот мирового империализма и тюрьма народов (про империализм он слышал наверняка, а про тюрьму придумал сейчас вот, для усиления эффекта). А Анджела – женщина. Только негрской нации. Ничего, бикса! – и он цинично щёлкнул языком. – Симпатичная! На Татьяну Ивановну, из бухгалтерии, похожа. Только Уже и не косая.
-А чего это руки- то от нее прочь? – никак не мог въехатьв тему бригадир. Он был правильным человеком. Он всегда и во всём любил разобраться досконально, до тонкостей.
— Заразная, что ли?
-А кто ее знает.., — поохал плечами Марксэн. — Приставали, наверно, хулиганы всякие. Домогались в открытую. Вот поэтому и прочь.
-Понятно.
Бригадир громыхнул ведром. То есть, смачно высморкался.
-Значит, секешь в этом деле?
-Так точно, — с готовностью согласился Марксэн. — Секу.
Бригадир был из бывших военных. Пребывая в чине старшего лейтенанта, позволил себе послать замполита дивизии, вследствие чего был экстренно репрессирован, сиречь с позором изгнан из славных красноармейских рядов, но командирские замашки сохранил и поэтому любил когда его подчиненные выражались коротко и конкретно, строго по делу.
-У нас митинг шестнадцатого,- сказал он. – В поддержку борьбы с жертвами аппартеида из южной Африки. Нужен соответствующий плакат. Вот текст, – и протянул Марксэну бумажку.
-Сможешь?
-Как два пальца! – хвастливо ответил тот. Бригадир поморщился. Он не любил хвастунов.
-Оправдаю высокое доверие -. уже на полтона тише пообещал Марксэн. – Гадом буду.
Бригадир чуть качнул своей башнеобразной головой.
-Ну- ну… Оправдывай. Краски, полотно, еще там чего надо возьмешь у Сивкиной, она в курсе. Рисовать будешь в красном уголке. Все.
-А это…- и Марксэн, стесняясь, потер палец о палец.- Как?
Бригадир посмотрел на него удивленно, так же удивленно хмыкнул, дескать, думай, чего спрашиваешь. Когда я своих, бригадских, обижал. И ушел. Он, бригадир, мужик каких поискать. Отец- командир. Когда надо — спасибо скажет. Когда надо — в лоб закатит. А как же? Дисциплина есть дисциплина. Ее уважать надо.
Вообще, сам Марксэн – та еще личность. Взять, например, паспортные данные. Ну, что это за имя – Марксэн? Нет чтобы Ванюшка какой, или Васятка, или даже Парамон. Нет же, Марксэн! Расшифровывается как Маркс и Энгельс. Два артиста- куплетиста, ети их… Спасибо папе дорогому, пьяни подзаборной, придумал как обозвать сыночка. Натуральная страмота, но зато в духе тогдашних коммунистических идей.
Теперь фамилия- Лёнин. Не через «е» ( ельник, едалово, етить- их-разъетить, как у вождя мирового пролетариата) а через «»( ёжик, ёлка, ё- ка-лэ- мэ-нэ), но все равно масса неудобств. Кто-нибудь, особенно если слепенький или пьяный, может и не разобрать, кто он, Марксэн: ёжик или вождь. Опять же спецслужбы могут обидеться и другие специфические учреждения. Вот судья, например, культурная, широкая в телесных размерах женщина с могучей «халой» на голове, так прямо и сказала: « Постыдились бы, гражданин, хулиганничать- то с такой многообязывающей фамилией!». Но реальный календарный год все равно вломила. А ведь могла бы и условно. Как вождю- то…
А с другой стороны, не сам же он ее выбирал! Спасибо папе дорогому, тихому алкоголику, наградил сыночка! Хорошо еще что Ленин, а не, например, Гитлер. А то та судейская бабища, этот танк в юбке, запросто могла бы его, Марксэна, к расстрелу приговорить. Как военного преступника. А чего, с нее бы сталось! Вон у нее какая «хала»- то на башке!
С судимостью же, у него приключилась вот какая история. Как- то три года назад жэковские по просьбе жителей их пятиэтажки ко Дню города соорудили у подъезда шикарную скамейку, самое оно для уставших граждан и мамаш с колясками. Но как- то так случилось, что ее сразу захватили ихние подъездные старушки, все как на подбор отъявленные язвы. И вот каждый божий день, часов с пяти вечера, этот спецдесант в количестве семи- восьми бабок, без всякого объявления военных действий, могуче высаживался на эти, ими, между прочим, не купленные, места. И постонав- поныв о своих болячках и о том, что скоро, видать, помирать ( кому? Этим бабкам? Да они всех мёртвых переживут!), переходили к следующей, теперь уже основной части своего сборища, из за чего собственно здесь и собирались. То есть, перемыванию костей и полосканию до самого ливера всех проживающих в ихнем доме. Кто с кем спит, кто с кем не спит, кто родил вне брака, а кто и, будучи в браке никак не разродится. Кто пьет каждый божий день, кто ворует, кто самогонку производит, кто ничего не делает, а это тоже крайне подозрительно, потому что на что же тогда, барбос тунеядный, живёт и даже харю вон какую отъел! В общем, не бабки, а целое информационное агентство. Ассошейтед Пресс местного разлива с аналитическими комментариями «за всё».
Народ при виде этого беспощадного трибунала проявлял себя по- разному. Кто сатанел, кто терялся, кто самым натуральным образом этих полоумных карателей просто- таки боялся. И ничего удивительного! Только с угла завернешь – и тут же в тебя семь- восемь беспощадных взглядов впиваются. И пока ты идешь от угла до подъезда, то они, эти взгляды, тебя ни на миг из своего сектора обстрела не выпускают. Как армейские радары стерегут каждое твое движение. И упаси тебя Бог, шаг влево — -шаг вправо, или прыжки на месте! Сразу расстрел самым изощрённым г… ном! Век будешь отмываться – не отмоешься! Проверено!
И до того эти бабки всех затерроризировали, что просто не продыхнуть! Народ в свои подъезды начал уже чуть ли не по- пластунски пробираться, а другие наоборот – спринтерским бегом окружными путями. А куда денешься? И поползешь, и рванешь как на стометровке, лишь бы избежать понятно чего.
И тут как- то прелестным летним вечером наш герой, наш Марксэнушка домой возвращался с любимой работы (он тогда на водокачке номер восемь работал, дежурным наладчиком подачи напора струи). Он как раз в этот день зарплату получил, и день был пятничный, впереди два выходных, так что шагал Марксэн бодро и радостно, почти не шатаясь, хотя был довольно серьезно заряжен ( как, впрочем, всегда).
Бабки, как только его, субчика, увидели, сразу — шу, шу, шу, щу…С Кланькой не живеть…шу, шу, шу…баб на квартеру водит каждый день…шу, шу… вчерась у водопроводного колодца дерево обос…л… какое безобразие! До дома свой мочевой пузырь донесть, что ли, не мог… шу-шу-шу…и постоянно пьяный, куда только смотрят наши милицейские органы?
Все эти песни про однополую любовь Марксэн слышал за своей спиной уже не один раз и уже привык, а потому шагал по асфальтированной дорожке к своему подъезду не таясь, и даже гордо раздвинув плечи. Одно слово — отважный герой! Хоть сейчас с гранатой на тот водопроводный колодец!
-Здравствуйте, бабоньки! – поздоровался вежливо. – Как здоровьичка драгоценные? Как зубы? Не шатаются? А как прямые кишки? Не выпадают? А если да, то, как часто? Вместе с зубами или порознь?
Бабки же отвечали уклончиво, больше молчали, глядели на разошедшегося Марксэна опасливо: чего у этого пьяного дурака на уме?
-Ладно, вечер воспоминаний будем считать закрытым. Пора и за дело браться! Подержите, пожалуйста, мою кепку!
Он подошел к краю скамейки, схватился за него руками, поднатужился и рывком поставил ее на попа. Бабки, весело кувыркаясь и пронзительно визжа, покатились на землю.
-Вот таконьки, любезные бабоньки! – донельзя довольный, сказал Марксэн. – Хватит вам народ терроризировать! «Которые тут временные? Слазь! Кончилось ваше время!» (Ого! Поэт Блок! Или Крюк… Нет, Блок! Точно! Стихи о Прекрасной Даме!)
-Мы на тебя в милицию! — завизжали старушки. – Ты уже давно просисси!
И только они эту свою угрозу озвучили, мама моя, вот же она, милиция! Как раз мимо дома по дороге проезжала и заметила столопотворение!
Дальше было грустно: Марксэнушку — под белы под рученьки, да за цугундер. В отделении зафиксировали факт пьяного хулиганства. Следствие, суд, год. И пишите письма! «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес – солнечная Мордовия!».Ча- ча- ча! Ну, ладно, хватит о грустном. Вернемся в день сегодняшний. Да и пора уже приниматься за борьбу и за свободу братьев наших негров! А то, что у него, у Марксэна, физиономия навевает кой- кого на грустные мысли, так это ничего не значит. Ну и что, что нос горбатый и размером с лопату, глаза навыкат и губёнки пухленькие, а сам он черен волосом и невыразимо кучеряв! А возьмите его почти однофамильца, этого самого Вову! Сколько в его организме самых разных кровей намешано? И русская, и шведская, и иудейская, и калмыцкая, и немецкая! И чего? Да ровным счетом ничего! Как был он вождем этих самых рабочих и крестьян, так и сейчас живее всех живых! «Здгаствуйте, догогие товагищи!». А он, Марксэн, в вожди ни капельки не рвется (хотя мог бы, еще как мог!). Нет, ему и здесь, в цеху неплохо. Он без претензий.
На следующий день в ленинскую комнату, проверить, как у Марксэна продвигаются плакатные дела, пришли двое. Мужик — высокий, худой, со строгим бледным лицом, в очках и при бородке. Примыкающая к нему женщина — прямо- таки мужикова копия: тоже высокая, тоже обезжиренная, тоже строголицая, тоже в очках и с таким же прищуренным взглядом. Единственно — без бороды. И правая рука — без кольца. Значит, незамужняя. Значит, злая. Значит, придираться будет, тем более что они вдвоем. Марксэн, как только они здесь, в комнате нарисовались, сразу понял – проверяльщики. И, скорее всего, убеждённо идейные. Вон как они, ливарюционеры, глазками- то своими очкастыми в него сразу вцепились!
-Мы из администрации, — сухо, но, тем не менее, со многозначительной интонацией в голосе, сразу выдавшей в нём настоящего марксиста, представился мужик. – Интересуемся степенью готовности плакатно-наглядной агитации на злобу дня.
-Да, пожалуйста! – и Марксэн горделиво развернул полотно навстречу льющемуся из окна солнечному свету.
-Да любуйтеся хоть бесплатно и насовсем!
Мужик, подняв свои бесцветные глаза и шевеля бескровными губами, вдруг начал стремительно бледнеть и неприлично потеть (пользуйтесь супердезодорантом « Мистер Мускул »! Пропотеете как в бане или на партсобрании! Шутка. Дурацкая. Зато в духе идей.). Женщина тоже прочитала тоже вспотела (какие же они, идейные, право, п о т у ч и е!) и от смущения покраснела. Да и было отчего! На алом кумаче здоровенными, бросающимися в глаза буквами было аккуратно выведено – «Свободу Манде!»
Немая сцена продолжалась около минуты. Первым дар речи обрел мужик.
-И как это прикажете понимать? – чекистско-комиссарским тоном поинтересовался он ( «Вы в контрразведке у Колчака не служили? – Да я стахановец с шешнадцати лет! – А грамоты где? – У сундучке припрятаны!.»).
— Да! Это какой еще… Вы меня слышите, товарис-ч?
-Как какой? – удивился Максэн наивности вопроса.- Африканской, какой же еще!
-Может быть Манделе? — все никак не мог въехать в тему
мужик.
-Ну! – согласился Марксэн. – Все правильно! Ей, Манделе! «Ле» не умещается в размер длины представленного для работы полотна! Пришлось сокращать. А что делать? Да вы не сомневайтесь, граждане из администрации! Кто умный – поймет, а дураку все равно, какая она, эта Манда-Мандела – наша, африканская, или, скажем, с острова Пасхи!
Но проверяющие, похоже, уже окончательно вышли из ступора, марксэновым заверениям не поверили и вообще нависли над нашим Рембрантом могучими грозовыми тучами, хорошо, что пока без молний.
-Не она, а он! – по-гадючьи прошипела женщина (а гадюки шипят?). – Товарищ Мандела! Мужчина! Национальный герой! Почти тридцать лет томился в заключении человеконенавистного апартеида!
-Да что вы говорите! – по- бабьи всплеснул руками Марксэн. – Это что же — два по пятнашке? Серьезный братан! Наверняка в законе! Позвольте полюбопытствовать, по каким статьям чалился?
-Да — а-а… Это мы очень вовремя зашли! – проигнорировав марксэнов вопрос, мужик тщательно промокнул вспотевший лоб носовым платком. – Да, вовремя! А то бы этот… – и ненавидяще кивнул на Марксэна. — …Пикассо такого бы напикассочил! Это же… – и кивнул теперь уже на плакат, – ни в какие ворота! И нецензурно, и вышестоящие товарищи могли бы понять как самую беспардонную политическую провокацию!
-Да бросьте вы, граждане! – легкомысленно махнул рукой Марксэн. Слова- то какие! «Нецензурно», «провокация»! Думаете, эту галиматью кто-нибудь читать будет? А и прочитают – невелика беда! Если бы я написал свободу какой-нибудь Ивановой, Петровой , Сидоровой или какой другой манделе с русской фамилией, то тогда да, тогда было бы шороху! Но здесь, граждане, Африка! Черный континент! Там в некоторых местах не ступала ни одна нога, ни одного человека! Тем более наших заводских! Поэтому кто их, манделов этих, знает, какие там у них имена- фамилии- отчества — другие паспортные данные! Никто!
Вот я как-то из запоя выходил, — бесцеремонно уводя тему в сторону, ударился он в воспоминания, — так сериал один пристрастился смотреть. Про богатых, которые плачут и плачут, и плачут и плачут. Козлы. Так вот там, в сериале этом, один герой был. Прощелыга каких поискать. Все с наганом ходил, все думал, кого бы застрелить без всякойц пощады. Так его знаете, как звали? Хуило Барбос! Честное беспартийное! — и для пущей убедительности Марксэн размашисто перекрестился на плакат.
-Я прям, ахнул, когда с ним та квот телевизионно познакомился! Ну и чего в результате? Да ничего! Абсолютно! Как показывали, так и показывают. И это, заметьте, в телевизере! То есть, на всю страну! Это как понимать?
-Во- первых, это совсем не то, что вы, гражданин, сейчас назвали, а Хулио Барбосес. Хулио, а не так как вы неприлично выразились! – строго поправила инструкторша. Похоже, она сама, несмотря на высокое идейно- культурное воспитание, была любительницей посмотреть эти легкомысленные и глубоко аполитичные многосерийные кинофильмики.
-И сериал этот не африканский, а бразильский. О борьбе тамошних рабовладельческих пролетариев против ненавистных и тоже рабовладельческих же эксплуататоров.
— А я о чем говорю! – обрадовался Марксэн (о, этот Марксик, это тот ещё неунывающий игрун! Чтобы его смутить – да ни пожалуйста, да никогда ни в жисть!). — Очень душевный фильм! У этого Барбоса там еще кореш есть. Тоже жутко отрицательный тип! В сомбрере все время ходит и подленько так ухмыляется. А вместо нагана у него плетка. И зовут, между прочим, соответственно – Пидор. Честное беспартийное! Вот те крест! Ему эти… ну… которые угнетенные и замученные так прямо по глазам и говорят: Пидор ты вонючий! Как же ты нас, угнетенных, уже достал своими фашистскими выходками! Ну ничего, придет скоро Великая и Октябрьская, ужо недолго осталось! Отольются тогда кошке мышки! Уж мы тогда тебе всем нашим угнетенным колхозом эту твою нам ненавистную плетку тебе в ж… засовывать будем! Чтоб ты, значит, на всю свою оставшуюся поганую жизнь запомнил нас, пролетариев!
-Какая у вас, гражданин э-э-э… ну, неважно… жуткая мешанина в голове, — поморщилась инструкторша. – Во- первых, при чем тут Великий Октябрь? Что вы нас постоянно политически провоцируете? А во- вторых, этого персонажа зовут Питер. Питер, а не то что вы с таким неприкрытым удовольствием произносите! Ну как вам понятнее объяснить… Питер! По нашему- Петя! Петушок!
— Извините, мадам гражданка из администрации…- пробормотал Марксэн, ошарашенный теми интимными подробностями, которые, как только что выяснилось, были известны этой внешне совсем невзрачной женщине. — Я, конечно, не знаю какой там у него, у фашиста, петушок. Извиняюсь, не довелось полюбоваться, в телевизере не показывали, так что вам виднее… Но вот что я хочу сказать, и никто меня с этих слов не собъет до самой моей смерти! – и голос у Марксэна налился сталью и зазвенел железом. – Гад, он, что в Африке, что в Бразилии, что где-нигде, а все равно гад! Отвечаю!
— Бред какой-то… — фыркнул мужик. — Ладно, давайте закругляться! А то так черти до чего можно договориться! Вы, гражданин, про Манделу все поняли? Осознали политическую важность момента? Прониклись духом? Срок для исправления плаката – до семнадцати ноль- ноль. И чтобы без всяких сокращений, понятно?
— Бу сделано! Извиняюсь, месье инструктор…- и Марксэн для виду смутился. – А как насчет подкожного вливания? Живопись живописью, а карман карманом…
— Вам же премиальные выпишут, как якобы передовику производства за якобы перевыполнение суточного плана! – задохнулся от возмущения инструктор. — Ну, вы, гражданин, оказывается и фрукт!
— Что значит «выпишут»?- нимало не смутился Марксэн. – Конечно, выпишут, само собой! А только для этого… творческого подъема подкожные вливания весьма полезны. Стимулируют, так сказать, кисть творца. И можно даже без закуски! Мы без закуски привычные!
Инструктор теперь уже с неприкрытой ненавистью посмотрел на него, ничего не сказал и, пропустив вперед инструкторшу, решительно вышел из комнаты.
— Козел, — сказал, как припечатал, Марксэн. После чего огорченно вздохнул, сунулся под гипсовый бюст своего почти однофамильца, вытащил бутылку, налил полстакана, выпил, довольно крякнул, похрустел луковицей и, чему- то глумливо ухмыляясь, повернулся к плакату…