Ад.
Мы тогда очень сильно поссорились. Мы ссорились негромко, это даже нельзя было назвать ссорой. Вернее мы вообще не ссорились. Ничего не было, просто все было не так. Мы почти не разговаривали… Не целовались при встрече, ужинали молча, ложились рано, будто мы совсем чужие… И так продолжалось уже неделю.
Раньше мы много раз шутили про развод и даже снимали обручальные кольца. Сейчас кольца были на местах. Но мое почему-то ужасно терло и просилось выпустить, будто оно живое и все чувствует. Мы иногда кричали друг на друга, но все это заканчивалось смехом и объятьями. А сейчас все было совсем по-другому. Не было истерик, каких-то слов. Вообще ничего не было. Просто всё как-то изменилось…
Она сидела на кухне, а я в комнате. Стояла какая-то тусклая, пыльная тишина, и мы оба пытались её разрушить, изображая, что у нас есть какие-то дела. Она гремела посудой, делая вид, что что-то готовит. А может быть, она на самом деле что-то готовила, я уже не помню… Я включал и выключал телевизор, который всё равно не смотрел. Потом поставил музыку на ноутбуке, полежал на диване, походил по комнате, но все без толку – я решительно не знал, чем себя занять. Решил взять сотовый телефон в прихожей. Я шел туда, стараясь изо всех сил не заглядывать на кухню, но при этом создать как можно больше шума, чтобы она обернулась.
На кухне лилась вода и что-то шипело на сковородке. Она старательно меня не замечала. Я вернулся в комнату и начал перебирать номера в телефонной книжке: Анечка, Анечка 2, Анна Ковальчук, Анюта, Анюта домашний, Аня… Кто они? Кто все эти женщины? Я даже не могу вспомнить их лиц, не говоря уже об обстоятельствах, при которых с ними познакомился. Зачем я вообще взял телефон? Мне даже звонить-то некому! Все эти номера московские, а мы уже год, как переехали. Я ещё понажимал на клавиши, словно прося мобильник зазвонить, надеясь, что хоть кто-то обо мне вспомнит. Но мой телефон со стертыми кнопками, казалось, меня совсем не слышал. Мне вообще казалось, что в последнее время меня никто не слышит: ни собеседники по телефону, ни компьютер, когда я на него ворчу, а теперь не слышит даже она.
Я кинул мобильник на диван и вернулся к ноутбуку. В этот день интернет словно остановился, даже спамеры обо мне забыли – в ящике ни одного письма. Нет новостей, нет новых комментариев в блоге, нет друзей online. Вообще ничего нет!
Но сильнее всего меня грызли мысли: «И почему у нас с ней так? Ведь ничего же не случилось… Совсем ничего!» От них безумно хотелось убежать, спрятаться, чтобы только они хоть на секунду растворились.
Я пошел в прихожую. И начал собираться. Очень долго искал в шкафу легкий шарф, потом зачем-то примерял шапку, хотя было не холодно. Посмотрелся в зеркало и решил, что все-таки без неё лучше. Потом, уже в ботинках, прошел в комнату, чтобы взять перчатки. Долго гремел ключами от машины, чтобы хоть как-то привлечь её внимание. Вернулся в комнату за документами. Ещё потоптался в коридоре, и она, наконец, выглянула из кухни.
«Ты куда-то собрался?!» – спокойно сказала она, вытирая руки полотенцем.
Она смотрела так, будто ей все равно. Будто, если я уеду навсегда, для неё ничего не изменится. Все было так сложно, так глубоко, что она одними интонациями говорила все то, о чем мы молчали… А я просто смотрел на нее, перебирая ключи в кармане. Бегал взглядом по её контурам, словно говоря: «Ну, зачем ты так?» Пауза затягивалась, я молчал, она откинула полотенце на спинку старого стула и повторила свой вопрос.
— В Рай… – ответил я тихо.
— Куда?
— В Рай… – повторил я на выдохе.
— Какой Рай? О чем ты?
— Поедешь со мной?
— Хватит! Никуда ты не поедешь! Что за бред?! – громко сказала она, перегородив входную дверь.
Мы стояли в коридоре и смотрели друг на друга. Эта сцена – одна из таких, что навсегда врезаются в память. Я помню все: как пряди ее каштановых волос лезли ей в глаза, как бегали ее зрачки, какой у нее был запах… Помню даже ту футболку, которая на ней была одета, как она чуть смялась у воротничка и была неаккуратно заправлена в джинсы. Всё-всё, каждый миллиметр той картины, что до сих пор лежит в самом ярком углу моих воспоминаний.
Ее губы едва заметно шевелились, а я все еще перебирал ключи в кармане. И она начала говорить, спокойно и тихо. И моя жизнь по кадрам медленно проецировалась на сетчатки глаз. Она вращалась с пронзительным шелковым шуршанием, как кинопленка в бобине. И так быстро, будто это трейлер какого-то дорого фильма со взрывами и выстрелами.
Она вспомнила всё: моих бывших, какую-то Ксюшу, которую я уже забыл, еще кого-то, подарки, деньги, порванное платье, тот сломанный компьютер, плюшевого слона, забытого в гостинице. Сотни разных мелочей она завертела в какой-то бешеный водоворот, в котором металась наша жизнь. Каждый кусочек нашего прошлого волны разбивали с неистовой силой. Всё разлеталось буквально за секунды! И она в центре всего этого, продолжая говорить, захлебываясь словами. А я молча слушал про Брянск, который мы вместе выбрали, про старую машину, которую пора уже поменять, даже про киснущее молоко, которое никто не пьет… Казалось, всему этому не будет конца! Она не ругалась, не кричала, а просто перечисляла. Всё. Всю нашу с ней жизнь, всё, что в ней было. Все те события, из которых она состояла. У нас ведь ничего больше и нет, кроме этих воспоминаний, кроме нас самих… Ни-че-го!
— О каком Рае ты говоришь? О каком? Мы в Аду! В Аду… Я ничего не хочу… Ты посмотри…
— Поехали вместе… – перебил я, и протянул открытую ладонь.
Она ничего не ответила, постояла с минуту, еще раз провела по мне взглядом. Молча начала надевать сапоги, резко дергая молнии, которые как на зло не поддавались. Накинула пальто прямо на футболку, и мы спустились к машине.
Дорога в Рай.
Начался холодный провинциальный дождь. Это такой особенно скучный дождь, глядя на который ничего не хочется… Только спать или пить чай, долго мешая ложкой сахар. Обычно в такую погоду мы все отменяли и валялись дома на диване, занимались любовью, смотрели фильмы… Но то, что происходило с нами, уже нельзя было отменить. Нам нужно было обязательно куда-то ехать, и лучше всего в Рай.
Всю дорогу она молчала и не поворачивала ко мне голову, периодически проводила рукой по волосам. Больше никаких жестов, и уж тем более слов. А я периферическим зрением любовался ей… Какая же она все-таки красивая, особенно когда сердится! Она редко бывала со мной хмурой. Мы очень много смеялись, она постоянно улыбалась, обнажая свои зубы. А сейчас губы были сомкнуты, щеки расслаблены, глаза серьезные-серьезные, как в нашу первую встречу, когда она хотела мне показаться взрослой в свои семнадцать.
Я боялся засмотреться на нее. И чтобы не потерять контроль над машиной, инстинктивно вцепился в руль очень сильно. Я уже чувствовал, что сегодня что-то произойдет, мне часто снилась эта дорога, но что будет в конце, я не знал. Какие-то чудовищные мысли терзали меня: «А что, если мы разобьемся? А может ну это все, может сказать, что я ее люблю? Нет, ведь, ну она же знает…»
Мы ехали уже долго, она увидела указатель на Смоленск и, наконец, обернулась ко мне:
— Так мы что, не в Москву едем?
— Нет… – сказал я и, чуть помолчав, добавил, — скоро приедем…
Она снова отвернулась в окно и только выдохнула в ответ. Машину вдруг начало вести, нас несколько раз резко сильно тряхнуло, приборная панель начала противно гудеть, замигали какие-то лампочки, машина начала терять управление. Я надавил на тормоз, от чего нас еще несколько раз сильно дернуло… Увел машину на обочину, и мы окончательно встали. Первым делом я отстегнул ремень и потянул руки к ней, но она уже кричала:
— Блин, что ты творишь? А?
— Я не знаю… С тобой?..
— Да все нормально! Поехали уже… – перебила она.
Я перезапустил двигатель, он начал реветь, но машина не трогалась с места, только издавала какие-то неприятные звуки.
— Ты это специально? Почему мы не едем?
— Я не знаю… Я ж не механик!.. Может свечи… Может…
— Может-может, — начала она передразнивать меня и опять отвернулась.
Я попробовал еще несколько раз завестись, но ничего не получалось, машина тоже в этот день отказывалась меня слушаться. Дворники противно скрипели, как бы подсмеиваясь надо мной. Я включил аварийку.
— Отлично… – пробормотала она, не поворачивая голову.
— Угу, – сказал я и тихонько хихикнул…
— Что ты ржешь, блин? Что тут смешного? – начала голосить она.
А я не мог ничего сказать, мне было просто хорошо. Я смеялся от какого-то легкого нервного счастья, щекочущего меня изнутри… И то, что она сердится, меня забавляло.
Она опять отвернулась к окну и сложила руки на груди, а я все не унимался.
— Нет, ты что ржешь? А? – еще больше смешила она меня. – Мы застряли тут, а ты ржешь!..
— Просто… Ой… Просто весело… – сквозь смех выдавил я.
Она еще раз повернулась ко мне, и я увидел легкую улыбку, которую она силой зажимала в своих щеках. Минута, и мы уже вместе смеемся… Буквально до истерики, до боли в животе. И все проблемы начинают мгновенно лопаться, как пузыри на воде. Мы смеемся, нам просто хорошо. Хорошо вместе. Не важно, где и когда… А мы…
— Мы же с тобой за пять минут до Рая!.. – прошептал я.
Это, и правда, было удивительно: пройти такой путь, чтобы остановиться за два поворота до Рая. Из нашего медленно закипающего домашнего ада вот сюда, в это самое место, перебрать тонну мыслей в голове, чтобы просто увидеть свое отражение в ее волшебных глазах! Чтобы понять, что мы с ней будем вместе всегда. И даже если бы Рая не существовало, мы бы его придумали, только чтобы было куда стремиться. Вместе. За руку.
Мы уже обнимались, и она ласково поглядывала на меня исподлобья… В минуты нежности у нее был свой, особенно детский и наивный взгляд. Такой, что хочется подарить ей целый мир! Я гладил ее уставшие волосы… Мы начали жадно целоваться, прижимаясь друг к другу сильнее.
— Что ты на меня так смотришь? – улыбаясь, спрашивала она.
— Как? – заигрывая, шептал я и выключил аварийные сигналы.
— Ты знаешь… – и в уголках глаз появилась искорка.
И мои губы снова начали нежно касаться ее шеи, щёк… Она тоже начала ласкать меня… Когда мы на секунду оторвались, я потянулся к пуговице на ее джинсах. Ее брови невольно поднялись. А на вопрос, который был в ее глазах, уже отвечали ее ямочки на щеках… Пуговица поддалась с легким шепотом. Она еще что-то пыталась прошептать:
— Здесь?! Ну… Ты… Нууу… – но потом сама начала освобождаться от одежды.
Мы смеялись и ужасно неуклюже раздевались, ёрзая на передних креслах, путаясь в одежде. Было ужасно неудобно и холодно. Мимо нас проезжали какие-то машины, но нам было плевать. Мы занимались любовью и были счастливы… Для нас уже наступил рай, наш личный рай… Мы любили друг друга, будто это наш последний миг на планете, будто завтра не наступит! Постепенно весь мир за пределами наших тел просто перестал существовать, мы переплелись в невероятный комок нежности, воплощение гармонии…
Рай.
За окном дождь почти утих, она прижималась ко мне, кутаясь в пальто. Мы смотрели на мутное стекло и на то, как дворники собирают остатки воды, рисуя полоски.
Мы были готовы задремать, но из этого томного состояния нас вывел глухой стук. За окном стояла черная фигура незнакомца, я опустил стекло:
— У вас все в порядке?
— Лучше всех! — Ответила она, смутив человека, который хотел помочь.
Он смотрел на нас и решительно не понимал, как можно сидеть в заглохшей машине на обочине дороги, когда за окном мерзкий дождь, и смеяться. Я тогда ему очень хотел все это объяснить… Мне безумно хотелось говорить, но я что-то пошутил, и так ему ничего и не сказал. Я спрятал все то, что во мне творилось, куда-то поглубже, чтобы самому получше понять! Понять нас. Понять всё! И я до сих пор живу этим, тем океаном ощущений, который накрыл меня дождливым весенним днем. Та дорога в Рай сделала меня старше на целую жизнь. Именно после этого дня я написал свои первые рассказы, а она написала свои первые картины…
Рай – это небольшая деревня под Смоленском на сто душ, куда нам так и не удалось попасть. Нам, наверное, было просто еще рано туда… Мы решили поселиться в Раю, когда состаримся, купить там домик, чтобы спокойно ждать приезда внуков… Я им напишу самые добрые, искренние сказки, а они в них поверят и проживут их по-настоящему…