Пропасть.
Шел 13 год войны, не на жизнь, а насмерть.
Правых с не правыми, не правых с правами.
Их теперь не отличишь, они сплелись воедино.
Кто есть кто? И бог не разберёт.
Истина размыта кровью,
Маньяк герой, герой убийца.
( Я плюю в лицо убийцы, он хохочет мне в ответ….)
1
Смердящий уксусом кислотный дождь в укор живым неспешно расправлялся с телами павших солдат, оставляя после человека лишь лохмотья обмундирования и вооружение. Шлифовал до блеска беспорядочно разбросанный в пылу кровавого боя столкновения никчемный металлолом бронетехники, горящий и искрящийся от кислоты ещё с большим рвением, чем прежде. Среди выжженных руин утонувших в лужах и грязи едкой кислоты города благоразумно покинутого людьми задолго до этого действа могло бы показаться, что никто бы не сумел бы выжить в этом кошмаре. Но человек жизнестоек и приспосабливаем к любому ужасу, творимому с этим миром своими же руками.
-Скажи мне жена, мы победим?- Спросил обреченным тоном, пробившимся сквозь лёгкое шипение радиосвязи, воин свою женщину. Вся эта какофония звуков — гул дождя, треск горящей техники, шипенье разлагающихся тел, да и кислородные маски с запахом дезинфекции, смешивающимся с запахом кислоты, скрывающие их лица от враждебного мира, всё это никак не позволяли им общаться иначе, всё это разделяло их, делало по-своему одинокими, далёкими друг от друга, оставляя каждого из них один на один с жуткой реальностью. Вдобавок, будто бы этого мало, на сотню километров вокруг похоже в живых их осталось, судя по всему только двоя. А ведь всему виной не дождь, а химический авиоудар, так «любезно» сброшенный им на головы не то врагами, не то своими, обычное дело для этой такой долгой и кровопролитной войны. Смешно, но лишь вовремя начавшийся кислотный дождь спас их жизни, быстро нейтрализовав воздействие смертоносного газа проникающего в организм человека через дыхательные пути, глаза и в меньшей степени через кожу. Благо они вовремя укрылись в полуразвалившемся здании, на верхних этажах не успев подвергнуться смертельной дозе ядохимикатов. Мужчина и женщина, муж и жена два умелых солдата не обремененные муками совести за происходящее с этой планетой. Да и какие тут могут быть муки совести, ведь не угадаешь, будишь жить завтра или нет, когда идёт борьба не за землю или власть, а за выживание, за право просто быть, дышать этим отравленным воздухом, всё чаще и чаще через дыхательную маску…
-Победим, мы обязательно победим милый. Мы убьём их всех, всех до одного да поможет нам в этом бог. Господи помилуй… — отвечала воительница, с трудом веря собственным словам, утешающе взяв своего воина за руку, стыдясь сказанного так и не решившись обнять мужа. Какие времена такие нравы. Право просто быть — это совсем не оправдание войне, а случившийся факт. Сгинувшее в небытие старшее извращенное вседозволенностью поколение (когда можно было того чего нельзя, когда понятие добра подменялось сытым злом) и помыслить не могло, о расколотом мире ровно надвое, о войне ради выживания, уничтожившую всякую мораль и терпимость, бред ставший реальностью. — А сейчас нам пора муж, пора уходить отсюда. Как можно скорее, пока ещё не поздно, пока удача ещё на нашей стороне.
Не дожидаясь того, когда пройдёт дождь или того хуже появятся враги, натянув поверх боевой брони новенькие комбинезоны хим. защиты (входящие в обмундирование всех родов войск без исключения) выжившие пехотинцы поспешили покинуть своё сомнительное убежище, чтоб отправиться в путь на поиски своих. Благо основные направления им были известны, а это существенно повышало их шансы на выживание на ничейной территории.
2
Полтора часа спустя кислотный дождь закончился. Тучи лениво расползлись, неохотно подчинившись ветру бродяге. Мать земля тут же с жадностью впитала весь яд луж ловушек до капли, зашелушившись серыми струпьями вездесущего пепла, как бы всё ещё оставаясь на стороне людей несмотря не на что. Но легче от того не становилось, ни намного, хотя кислородные маски теперь и не к чему. А вот безжалостно слепящее глаза солнце молча и без сомнений приняло эстафету у туч – слегка зашкаливал радиационный фон. Ненамного чем обычно, но для человека и этого уже немало. Не оставался в стороне от судьбы людской и вздорный самодур ветер. Весело и шаловливо играясь с пеплом и песком, он то и дело злобно подвывал, как бы между делом предупреждая о том, кто тут истинный хозяин положения, грозя по сиюминутной прихоти в любой момент обратиться песчаной бурей, куда как на много опаснейшей стихии, чем какой то там химический дождик. Вот только перепачканные кислотой комбинезоны хим. защиты (без сомнения с умеющие защитить при необходимости и от этой беды) остались где-то там позади на съедение всеядным тараканам — единственный вид жизни наравне с людьми сумевший приспособиться к непростому климату на Земле, микробы ни в счет.
День пророчил уцелевшим пехотинцам неизбежную смерть, стоит им лишь немного податься отчаянию. Вот только никто не собирался так просто сдаваться в плен к подруге смерти: не тот случай. Отцы-командиры обучали их совсем другому…. как накромсать по возможности побольше врагов, при этом постараться выжить, при любом раскладе. А расклад сейчас был, мягко выражаясь не в их пользу. Радиосвязью пользоваться было опасно, запеленгуют. Да и сомнительно, что вообще кто-то отважиться спасать их. Так что выбираться пришлось самим. Найти по пути хоть какой то целехонький транспорт им так и не удалось. Поэтому молча передвигались неспешным бегом, чередую его время от времени шагом, лишь бы не прерывать движение вперёд. Остановился и умер в этих обстоятельствах синонимы. С виду безжизненная местность зачастую может быть крайне обманчивой. Вражеские патрули ещё никто не отменял, особенно тут на ничейной территории. Тем не менее, каждый из них всё же в душе надеялся на удачу наткнуться на дружеский патруль, который поскорей бы увёл их в более «безопасное» место. Двигались, всячески пытаясь игнорировать предательскую усталость, вдоль разбитой дороги, по дну иссохшего вечность назад канала — единственного им наверняка известного пути ведущего к своим. «Наша извилистая дорога в ад» как её часто называли между собой пехотинцы, толи мрачно шутя толи в серьёз. Хотя ад уж и так был повсюду вокруг, подохнешь не от пули так рано или поздно от лучевой болезни. А если повезет, подхватишь ещё чего нибудь эдакое (бактериологическое), и всё равно не проживешь дольше тридцати пяти. Было бы безумием рисковать прорываться напрямую, через пересеченную местность, а в самом деле, толком и не зная местности ничейной земли, не до этого было. Перемещались в боевом порядке, друг за дружкой разделив между собой обязанности, благоразумно экономя тем самым бесценные батареи бронекостюма. Костюм — чудо нано технологий и инженерной мысли, ставший для большинства населения изувеченной планеты буквально второй кожей. Вражеские патрули и мины, одно неверное движение и смерть. Бегущий впереди мужчина прощупывал путь миноискателем, встроенным в подошву ботинок (радиусом действия от одного до трёх метров, в зависимости от нужности и энерго затрачиваемости), прокладывал безопасный путь супруге. Которая при помощи прибора П.С-300 (что-то наподобие радара, компактно разместившего в одном из отделений ранца за спиной, выдавшего себя лишь тоненькой выдвижной полуметровой антенной) в это время отслеживала любую электроактивность по близости.
Спустя пол дня изнуряющего практически непрерывного бега, пехотинцы ни сразу обратили внимание, как вдалеке выросла, словно какой-то странный мираж, огромная коричневая, цвета древесной коры, колона, внезапно сокрушившая своеобразную мёртвую идиллию порушенного мира — кислородная установка. Коих было намеренно разбросанно ещё до войны по всей планете, будто бы мир уже тогда предчувствовал близость беды. Негласная договоренность смертельных врагов по понятным причинам запрещала уничтожать эти величественные устройства, поддерживающие уже не одно десятилетие свод таких хрупких небес — упадут и прихлопнут всех разом. К слову надо заметить, что под каждой из таких подпор глубоко в недрах мёртвой почвы беспрерывно работал ядерный реактор.
Спустя ещё какое то время, П.С-300 пропищал отрывистым одиночным сигналом, окончательно рассеяв любые сомнения по поводу миража. Хорошая причина ненадолго «остановиться» на столь необходимую телу передышку, чтобы пополнить запас кислорода, истраченного во время кислотного дождя. Но вдруг неожиданно солдат, подал знак рукой остановиться и быть на чеку. Грузно дыша и немного пошатываясь от усталости, он застыл у самой обочины «извилистой дороги в ад», словно высеченный из камня. Прицелился куда-то в даль, через снайперскую оптику ручного боевого комплекса. (Р.Б.К — включающий в себя пулемет, гранатомет, напалм и в случае крайней необходимости превращающийся в противотанковую мину. По-прежнему всё те же пресловутые нано технологии, чудеса злого человеческого гения и нечего сверхъестественного). И почему-то молчал, держа молодую супругу в непривычно долгом неведении. А ведь каждая секунда на счету. Сердце молодой женщины недобро екнуло, по спине пробежал до жути знакомый холодок. Указательный палец непроизвольно лёг на курок. Тело, тут же, забыв о всякой там усталости, словно перестроилось в боевой режим. Пульс заметно замедлился. Дыхание стало ровным и спокойным. Слух, зрение, все шесть чувств обострились до придела, шестым было спасительное предчувствие, когда в самый страшный момент боя словно начинаешь предвидеть решающие действия противника, и это спасает тебе жизнь. И теперь оно отчетливо шептало хозяйке, о том, что лучше спрятаться, не вступать в конфронтацию, обойти неизвестное ей ещё препятствие стороной. Тем самым, вступив в конфликт с расчетливым разумом: «Да-а-а. Без кислорода наши шансы бесконечно стремятся к нулю. Вражеские патрули в расчет не стоит брать, шансов встретить своих или чужих пополам (равны). Да и похоже уже, в-в-встретили.» А вот проблема голода и жажды благодаря избытку разноцветных пилюль и пищевых пластырей (чудеса генной инженерии) и вовсе перед ними не стояла.
Воин, находясь в некотором смятении, непонимающе всматривался через прицел в спину обречённо бредущего к колонне, до которой буквально осталось рукой подать, босого маленького незнакомца в перепачканной пеплом и песком светлой распашонке: «Да что же это…? Что-о… — разум с трудом верил глазам. — Радиация и усталость уже сводят меня с ума… Мираж???». Светловолосый как цыпленок и кудрявый, как ангелочек ребёнок обессилено облокотился хрупким плечиком о колонну (безостановочно с лёгким механическим гулом перерабатывающую углекислый газ в кислород). Прижавшись щекой к шершавому столбу, с непритворным усилием глубоко глотнул искусственного чистого воздуха. А потом застыл, совершенно не подавая, как показалась молодому воину, никаких признаков жизни.
— Радар…Что ни будь есть на радаре? — Никто не сможет выжить здесь без спец. средств, ребёнок тем более. Вывод напрашивался сам собой: «Ловушка. Наверняка где-то по близости затаился враг, но почему тогда молчит П.С.? Вряд ли они пешком…. Да и зачем устраивать засаду… на кого? Может быть, я просто не услышал сигнала? Или там снайпер? – Мозг напряженно выдавал версии. – Значит, нас поджидает снайпер. Нет не снайпер. Не сходиться, мы бы были уже давно мертвы. Значит ловушка в ребё…»
-Радар молчит.- С некоторым непониманием, но по военному чётко прервала неоконченную мысль мужа, ответом женщина, всё же прежде мельком кинув взгляд на экран, отражающий все данные по П.С-300. Экран, встроенный в манжете на левой руке, с тыльной стороны предплечья был чист. Окончательно перестав понимать: что происходит и почему он до сих пор держит её в неведении, она уже было решила сама всё проверить….
— Э-э-э вижу ребёнка. Возможно ловушка. — Своевременно не то констатирую факт не то, задавая вопрос, произнес в пол голоса парень. Не дожидаясь реакции подруги, поспешил обернуться к ней лицом впервые за несколько часов. Иссохшие и потные от накопившейся за полдня усталости, их лица были мертвецки бледны. Похоже пополняющие влагу в организме круглые голубые таблетки, и пожелтевшие на шеи от пота и грязного воздуха пищевые пластыри не очень то справлялись со своей задачей. Но их суровые глаза по-прежнему были полны неподдельной теплоты друг к другу, трезвостью рассудка и силой несломленного духа. И на полном серьёзе добавил, не отводя с любимой глаз. – Я схожу сума, кажется. Ведь это же не мираж, проверь? Там у колонны.
— Да, вижу. Мой П.С. молчит.… Может быть, робот…? Просто отключён. — Сделала неуверенное предположение женщина.
— Он двигался.
— Уверен?
— Нет.- Отстранившись от всего, погруженный целиком в мысли, глухо ответил он. И словно в туже секунду пробудившись ото сна, заговорил…. — Чё-ёрт…, сделаем вот что…, я схожу всё проверю…. – протянул он, будто бы с трудом выдавливая из себя каждую фразу. — А ты будь на чеку. Прикроешь если что. И, прошу тебя, понапрасну не рискуй, пожалуйста. Если я упаду сразу же уходи. Поняла?- он не стал произносить этого страшного для них обоих слова «погибну». Оно не хотел умирать. Но лучше он сам, чем они оба…. — Я не шучу, если это ловушка… И я увижу что ты решила геройствовать, видит бог я взорву себя. П-р-о-с-т-о у-хо-ди, поняла. И да, я до сих пор очень люблю тебя, моя старушка. Иначе бы не попросил бы поступить по другому.
3
Она лишь на секунду пристально посмотрела в спину уходящего в неизвестность мужа. Возможно сейчас, она видит супруга в последний раз, и это рвало ей душу. Но вот дилемма, подашься эмоциям и сделаешь только хуже. Поэтому она решила быть сильной до самого конца. А это означает, что от неё сейчас требуется всего лишь одно, не подаваться эмоциям стиснуть зубы и повнимательней смотреть по сторонам, прикрывать мужа. Возможно, это действительно ловушка и где-то тут среди руин затаился смертельный враг, о том, что ребёнок начинён взрывчаткой, она заставила себя не думать. Отпускать, прежде начиняя живых людей, пленных, взрывчаткой обычная практика ожесточённо враждующих не на жизнь, а насмерть сторон.
Они уже давно перестали верить в лживую святость этой бесчестной (бесчеловечной) войны, в приказы палачей генералов, в невинные лица вооруженного кровожадного стада солдат. И даже в собственную непогрешимость — долг перед государством (родина мать уже давно погребена под слоем пепла, её не вернуть), разрешил всё что нельзя, будто бы это прощает им их грехи.… Нет. Они сражаются только друг за друга, и если понадобиться погибнут за это тоже….
4
Сжав вволю в кулак, он шел вперёд. А всё его нутро отчаянно сопротивлялось этому, в горле застрял комом страх, в висках непрерывно колотила барабанная дробь, то и дело болезненно сводило живот, ставшие мало послушными мышцы ног и рук казались ему чужими, а в груди ужасно холодно и пусто. Желание подло расстрелять ребёнка на расстоянии с каждым шагом всё становилась сильней. Кислородная установка вряд ли выйдет из строя – вторил в унисон инстинкту самосохранения его страх, и он же, благоразумно переметнувшийся на сторону рассудка, останавливал от необдуманных действий — но выстрелы разнесутся проклятой тишиной на многие километры вокруг….
Сжав всю свою вволю в кулак, он шел вперёд. Боясь потерять решимость, он не сводил озверелого взгляда с ребёнка, просто не мог, не смел позволить себе этого. Не сводил затравленного взгляда с чьего то дитя, ставшего ему в этот страшный час, злейшим смертельным врагом на свете, дитя ставшим непреодолимым препятствием между ним и его женщиной. И осознавать это всё было так страшно, так мерзко для человека — для него. Среди мёртвых друзей и командиров таких нелюдей ему в пример хватало (некогда не угадаешь, кто рядом с тобой пока не дойдёт до дела…). Тех, кто давно пересёк черту…, для кого пытать и издеваться над пленным врагом или убить ни в чём невинного ребёнка в порядке вещей. Он никогда не убивал по собственной воле…. Но у него нет другого решения, нет никакого выбора. В душе плясали бесы, сводили с ума: «Нет у меня выбора…, умереть или оскотинница…, просто нет выбора»
Сжав всю свою вволю в кулак, несмотря ни на что, он шел вперёд, только сейчас по-настоящему осознав, что нет никакой засады, нет никакой угрозы, что прямо перед ним находиться маленький ЧЕЛОВЕК. Человек, который хочет жить ни меньше его самого, а возможно и намного больше, чем он, его жена, чем вся эта толпа оголделых вояк со всеми их бомбами, самолетами, танками сражающихся по большому счёту чёрт знает за что. Невинное человеческое дитя, в груди которого взведён смертоносный механизм бомбы. Бомбы цена, которой жизнь ребёнка. Ребенка, которого он должен убить. Убить из сострадания, но всё же ребёнка: «Убить врага в ребёнке. Обезвредить бомбу. Избавить ребёнка от мучений…. Или может быть…. Убить дитя человеческое? Не рисковать понапрасну своей никчемной жизнью, таща за собой смертоносную обузу. Лишить маленького беззащитного человечка шанса на спасение. Кто же я та-кой… со-сол-дат, во-оин??? Или палач…? — По изуродованному гримасой ненависти лицу потекла капелька скупой слезы, капля крови его души, и тут же растворилась среди крупных градин пота, ведь выбор он уже свой сделал.- Кто мне этот….»».
5
— Бред какой-то, какая … ловушка? Какая засада? Бред какой-то… Кому мы нужны настолько, чтоб на нас выставлять засады. Да кому же??? Мы всего лишь две никчемные пешки…. Ко-му мы тут ну-жны. Бред какой-то. – Себе под нос шептала воительница не в силах больше выносить, унять весь этот гул в голове и эту дикую совершенно непривычную давящую со всех сторон «абсолютную тишину» выжженного враждебного мира (чёртов хозяин мира – ветер, подлец отчего-то заткнулся теперь, не воет больше…). Гул в голове, поток нескончаемых всё время одних и тех же сомнений наверняка грозил, если не взорвать мозг так уж точно свести её с ума. Это отчаяние. Отчаяние брало своё. Она была больше не в силах этому сопротивляться как прежде. Сдерживаться, не о чём не думать, просто выполнять поставленную задачу. Буквально с каждым новым ударом в груди, с каждой секундой биения сердца становилось всё трудней и трудней вот так, когда остаешься один на один со всеми своими страхами, лицом к лицу, один на один. Когда на кону стоит жизнь. Её жизнь и жизнь мужа, всё ещё любимого мужа: «Мерзавец, лучше бы оставался эгоистом до самого конца, чем вот так бросать меня одну тут. Скажи зачем? Зачем мне теперь… ».
И вдруг, словно гром среди ясного неба, она всё поняла. Нет не то, что муж ценой своей жизни готов жертвовать собой ради неё. Она бы поступила точно также ради него. Дай он ей хоть единый шанс доказать, что годы проклятой войны не сломали её, их, их чувства друг к другу. Другое — жизненно необходимая кислородная установка, бедный наверняка жестоко с головы до пят обожженный (нет, ни солнышком, а едкой как кислота пылью), босой малыш в распашонке и сильно нервирующее молчание радара. Все кусочки головоломки сами собой сложились воедино, она осознала всю нелепость их непомерно раздувшихся страхов за собственные жизни, друг за друга, страхов, не позволивших до сих пор мыслить по настоящему трезво. И вот теперь та нелепая эгоистическая мысль о том, что любимый оставляет её, рожденная из тёмных глубин души и та, которую она так отчаянно избегала до сих пор, словно с боем прорвавшиеся сквозь защитный кордон самосохранения удивительно сплелись воедино с отчаянием, как барахтающиеся в любовном порыве трио любовников, в котором всё-таки третий лишний, расставляя самым невероятным образом всё по своим местам — кислородная установка, ребенок, молчание радара. Всё. Во всяком случае, теперь она была в этом, бесспорно, уверена.
– Господи, а ведь это совсем никакая не бомба ….
6
«Ребёнок. Наверняка ребёнок. – От этой мрачной мысли его нервно передёрнуло. Хотя им, ему и раньше приходилось убивать, расстреливать пленных, гражданских. Но только вот сейчас за его спиной не стоял господин-командующий (как не крути всё же возлагающий на себя часть ответственности). Готовый в случае неподчинения прямому приказу, по законам военного времени с лёгкостью пустить и его самого в расход. Приказ есть приказ (Какие времена такие нравы, не дай бог случиться такой войне…, каждый сделает свой нелёгкий выбор…).
Он с некоторой надеждой взглянул на экран, встроенный в манжете. Тот предательски молчал. Возможность того, что один из приборов слежения мог выйти из строя он не исключал, а вот неисправность сразу же двух устройств, бред, такое просто невозможно.
«А вдруг? Хитрый механизм? Новая вражеская модель, способная обманывать радар».
Всё, баста, последняя возможность оказаться от задуманного безвозвратно потерянна. Ещё шаг…. Его тело, без преувеличения отлаженный военный механизм, мгновенно перестроилось в боевой режим. Пульс заметно замедлился. Дыхание стало ровным и спокойным. Слух, зрение, все пять чувств обострились до придела. Нет времени для молитв, да и не к чему молиться грешнику. «Перерезать горло, вспороть живот, вырвать бомбу, отшвырнуть подальше…. Враг решит, что кто-то попался,… не кинется сразу же проверять…. Хотя не каких гарантий», мысли его теперь холодны и расчетливы. Поздно решать что-то по-другому. Ушло прочь всякое сожаление о ещё не содеянном, словно сожранное тихим сапом тридцати секундной энергетической брони. Такая сверх зашита, наверняка убережет тело от смертоносной шрапнели и хоть как-то от взрывной волны. К слову нужно заметить, эта крайняя предосторожность на самом деле не даст ему ровно никаких гарантий на благополучный исход в случае взрыва, ушибы внутренних органов и вывихи наверняка окажутся смертельными. Вдобавок если он и уцелеет, но повредиться предохранитель механизма энергетического щита, через тридцать секунд он просто сгорит заживо, всё из-за того же энергетического поля. Но пренебрегать дополнительной бронёй, в этом случае куда как большая глупость.
Робот, очень простой по конструкции механизм. Подобные одноразовые технологии не могут быть по определению дорогостоящими. Глух и нем, дёшево и сердито, но от этого не менее эффективно, чем начиненный взрывчаткой живой человек. Единственный возможный способ обезвредить такую самоходную «мину» не наделав шуму, это незаметно подкравшись сзади вдавить пластиковые глаза-линзы кукле внутрь. И надеяться на лучшее. Поэтому, не в силах нечего придумать более разумного. Совсем как-то позабыв о всякой предосторожности, наверное, всё же сказалось нервное напряжение, накопившаяся за день физическая усталость и повышенный фон радиации. Он тупо ткнул дулом пулемета (основная составляющая Р.Б.К.) в затылок малыша. Хотя по-хорошему проверять свою теорию о новой модели робота ему не стоило столь топорно. Нужно было бы для начала хоть бы удостовериться, что его не выдаст тень, зрение у подобных механизмов дай бог каждому иметь. Да и вообще можно было обойтись свистом, в крайнем случае, швырнуть камень. Вот только все эти более разумные возможности теперь были безвозвратно упущены. Просто он так устал размышлять, тело требовало действий, разум жаждал крови, душа (забившись в самый тёмный, потаенный уголок сердца) развязки.
Ребёнок среагировал мгновенно. Заметно задрожав и хрипя, но по-прежнему так и не обернувшись, он взмолил:
— Не убивайте меня. Дядя не убивайте меня, не надо пожалуйста-а. Я, я с-своя….
-НА ЗЕМЛЮ!!! БЫСТРО ЛЕЧЬ ГАДЁНЫШ НА ЗЕМЛЮ!!! Я СКАЗАЛ НА ЗЕМЛЮ!!! ЛЕЧЬ НА ЗЕМЛЮ …БЫСТРО!!!
-Дядя! Дяденька. Дядя не надо!!! Не стреляйте, умоляю…
-ЛЕЧЬ, лечь на землю!!! БЫСТРО!!! Я ТЕБЕ СКАЗАЛ на ….
-НЕ-Е-Е-НАДО!!!
Он беспощадно сбил с ног врага, бомбу, угрозу его, их жизням. С силой безжалостно пнул, чтоб тот, та наконец-то замолчала. Наступил ему, ей на грудь, чтоб тот, та не смогла подняться. Он машина войны, хладнокровный расчетливый изверг, ни каких «сомнений», ни какой «жалости», ни какой пощады «врагу». Даже если тот всего лишь маленький не в чём неповинный ребенок…
«Война пьёт человеческую кровь и закусывает мясом».
Из груди вырвался истошный вопль, его вопль.