Они стояли, крепко взявшись за руки и глядя исподлобья на незнакомых взрослых, бесцеремонно выдвигающих ящики комода, где аккуратными стопками лежали старенькие, но чистые маечки, шортики и платьица.
— Мамаша, да встаньте, вы, помогите детей собрать! Да и попрощаться надо, ведь не в соседний двор уходят!
Но мать молчала, она сидела на табурете, нечесаная, улыбающаяся чему-то своему, и стеклянными глазами водила по комнате. В углу плакала бабушка, трясущимися руками вытирая градом катившиеся по щекам слезы.
— Не забирайте,- ее голос прерывался , она молила почти шепотом,- оставьте деток! Я не старая, работаю, я подниму их, только не забирайте!
— Да что вы такое говорите, женщина?! Вы свою дочь воспитать не смогли, смотрите, обколотая вся, ничего не соображает. А вы еще и внуков собираетесь растить. Чтоб тоже наркоманами стали?
Бабушка метнулась к детям. Она обхватила руками маленькие плечи, прижала к себе и, загораживая их от тех, кто находился в комнате, захрипела:
— Не отдам, не имеете права! Не отдам!
— Отойдите! Вы свом криком только пугаете детей, вон, девочка сейчас заплачет! Раньше думать надо было. Ну, что, нам наряд милиции вызывать, что ли?
От худощавой женщины вкусно пахло духами. Она протянула руку Оле и, присев перед ней на корточки, спросила:
— Хочешь пойти погулять? Мы и братика твоего возьмем. Погуляем немного в парке, а потом пойдем в новый дом. Вы там будете жить. Там много игрушек, книжек. А мама с бабушкой потом к вам придут. Пойдем, детка?
Четырехлетняя Оля, напуганная слезами и криками бабушки и всей той неразберихой, которая была в доме последние полчаса, охотно взялась за протянутую руку и даже попыталась улыбнуться этой незнакомой женщине, обещающей ей прогулку и игрушки.
— Олечка…,- прошептала бабушка, глядя, как малышка послушно идет к двери,- Оля!
— Анна Семеновна, погодите отчаиваться,- участковый сочувственно смотрел на нее, переминаясь с ноги на ногу,- дочь вашу родительских прав еще никто не лишал. Пока суд да дело, вы узнайте, как документы на опекунство оформлять, а дети пусть поживут в интернате, будете в гости ходить, навещать. Пойдем, Сережа!
Шестилетний Сережа, серьезный не по годам, в последний раз прижался к мокрой от слез щеке.
— Ты не забудешь к нам прийти,- тихо спросил он, крепко держась за юбку Анны Семеновны,- пообещай, что не забудешь!
Он еле сдерживался, чтоб не заплакать, в больших серых глазах стояли тоска и страх.
— Я приду, приду обязательно. А ты за Олечкой пока последи, она же маленькая, глупая. Смотри, чтоб ее не обижали. Поживете немного, а потом я вас заберу, обязательно заберу.
— Обещаешь?!
Участковый закашлял и отвернулся. Анна Семеновна в последний раз прижала внука к себе. Маленькое сердечко колотилось, и ему в такт глухо билось сердце пожилой женщины.
— Ну все, все, пора,- участковый, крепко взяв мальчика за руку, вышел в коридор.
Сережа в последний раз оглянулся на комнату, где прошла большая часть его короткой жизни и где оставались самые близкий люди.
-Обещаешь?!- донеслось из-за двери и все стихло.
Анна Семеновна оглядела опустевшую комнату. На табурете продолжала улыбаться чему-то дочь.
— Что же ты наделала, Света?- прошептала Анна Семеновна, утирая ладонью катившиеся по щекам слезы.- Для чего ты живешь? Ты же все потеряла, даже детей! А если мне их не отдадут? Что с ними будет?
Но дочь молчала. Анна Семеновна обвела взглядом опустевшую комнату, где еще час назад слышались звонкие детские голоса. Она взяла старый облезлый чемодан и стала складывать в него свои вещи. Потом еще раз посмотрела на дочь.
— Я уезжаю к себе, в деревню, а ты живи, как знаешь,- сказала Анна Семеновна и направилась к дверям.- А детей я все равно заберу!
Теперь каждое воскресенье для Анны Семеновны начиналось с поездки в город. Утром, схватив сумку с собранными накануне гостинцами, она садилась в переполненный автобус и торопилась к внукам. Подходя к деревянному забору, окружающему детский дом, она уже чувствовала на себе десятки глаз, следивших за ней из-за каждой щелочки, из каждого окна виднеющегося невдалеке дома. Двор был полон детей. На стук калитки все, как по команде, повернули головы в сторону Анны Семеновны. На миг во дворе повисла ожидающая тишина- кто пришел и к кому?
— Это к нам пришли, к нам, это наша бабушка,- Сережин крик болью отозвался в сердце, на глаза навернули слезы и, спотыкаясь от спешки, она почти побежала по чисто выметенной дорожке; навстречу мчался Сережа, а сзади него поспевала Оленька.
— БабАня пришла, пришла!
Им разрешали гулять за территорией детского дома, и Анне Семеновне в такие часы казалось, что не было тех страшных минут, когда внуков уводили из дома, что они вместе просто вышли на прогулку и скоро вернутся обратно. Она станет кормить детей, читать им книжки, а потом уложит спать и сама приляжет рядом, ощущая их тепло и слушая сонное дыхание.
— Баб, а почему мама не приходит?- вопрос Сережи застал ее врасплох.
Вот уже несколько недель Анна Семеновна ничего не знала о дочери. Заезжать в опустевшую квартиру, где кроме разбросанных шприцев и Светланы, находящейся в одурманенном состоянии никого не было, ей не хотелось. Телефона у дочери давно уже не было, а с ее соседями Анна Семеновна не общалась, стыдилась.
— Мама больна, Сереженька, ты же знаешь,- сказала она, мысленно обещая себе сегодня же заехать к дочери. Боль за внуков заглушила в ней все материнские чувства, но теперь она ощутила глухое беспокойство.
— А давай мы сами к ней пойдем,- предложила Оля,- я ей свое яблоко отнесу и куклу , а то ей скучно одной.
Но время свидания с детьми подходило к концу, и Анна Семеновна не хотела нарушать режим посещения, тем более, что документы на опекунство уже были сданы в соответствующие органы и теперь оставалось только ждать решения комиссии. Любое замечание директора детского дома могло обернуться не в ее пользу.
— Мы в следующий раз поедем к маме,- пообещала она, глядя в ожидающие детские глазенки,- а сейчас нам уже пора возвращаться, а то Людмила Ивановна волноваться будет.
— И накажет,- по-взрослому вздохнула Оленька,- она всегда наказывает, когда ее не слушают.
У Анны Семеновны защемило сердце. Крепко держа внуков за руки, она подходила к детскому дому. Голоса во дворе уже смолкли, лишь со стороны спортивной площадки доносился глухой стук мяча об асфальт. У ворот их ждала воспитательница.
— Ну, слава Богу, а то я заждалась! Обед уже, а вас нет. Прощайтесь быстрее!
Оленька прижалась к коленам.
— Не уходи!
Она смотрела на Анну Семеновну, а по щекам катились прозрачные слезинки:
— Я к маме хочу!
Сережа взял сестренку за руку.
— Пойдем, а баба скоро опять придет и отведет нас к маме. Ты ведь придешь, не забудешь?
Каждый раз Анна Семеновна уходила с тяжелым сердцем. Знала, что расстаются они на неделю, что только что-то страшное может помешать ей прийти сюда в следующее воскресенье, надеялась, что еще немного, и она навсегда заберет отсюда внуков, надо только подождать, но каждое расставание давалось с трудом. Ожидающие глаза детей, их недетская серьезность не давали покоя. И это « не забудешь?»! Разве можно забыть! Разве не ради них, маленьких, беззащитных, она готова забыть о себе и даже отказаться от дочери, если это понадобится? Анна Семеновна вздохнула. Как могло получиться, что ее дочь, ее Светочка стала употреблять наркотики.? Красивая, умная, она легко шла по жизни, и казалось, что так будет всегда. Школа, университет, замужество! А как она радовалась рождению детей! Но предательство мужа надломило ее. Оказалось, что Света совершенно не была готова к ударам судьбы. Слезы первых дней сменились озлобленностью и отчуждением, и чувство жалости и сострадания, которое испытывала Анна Семеновна к дочери, постепенно уступили место раздражению. Светлана никого не хотела видеть, даже дети были отосланы в деревню к матери. Часто, приезжая навестить дочь, Анна Семеновна оказывалась перед закрытой дверью, хотя в квартире слышались голоса, а иногда и музыка. Казалось, Светлана забыла обо всех, кто был когда-то ей близок и дорог. Она жила в своем, закрытом для матери и детей мире, постепенно скатываясь на самое дно жизни. А Анна Семеновна полная забот о внуках, старалась не думать о дочери, испытывая в глубине души облегчение от того, что истерики и жалобы на неудавшуюся жизнь остались позади. Из разговоров знакомых Анна Семеновна знала, что дочь ушла с работы и что у нее появился весьма солидный кавалер. Это не насторожило ее. Анна Семеновна даже вздохнула с облегчением, узнав эту новость. Ей казалось, что теперь можно не беспокоиться за дочь, Светлана сама сможет устроить свою жизнь и не надо ей в этом мешать. Теперь только внуки стали смыслом ее жизни. Телефонные звонки дочери становились все реже, а потом и вовсе прекратились. Слишком поздно Анна Семеновна узнала о том, какую жизнь вела ее дочь и кем она стала. Пришлось переехать в город. Теперь каждый день она садилась в автобус, который увозил ее за десять километров, в сельскую школу. А после занятий — был огород и полные пакеты овощей, которые она везла в город, где ее ждали внуки и дочь. Долгие месяцы Анна Семеновна пыталась бороться за Светлану, водила по врачам, укладывала в больницу.
— Она должна сама захотеть вылечиться,- говорили ей врачи,- а иначе мы ничего не гарантируем.
Но лечиться Светлана не хотела, после больницы она держалась неделю, а потом опять срывалась.
— Оставь меня в покое,- кричала она на все уговоры матери,- не лезь в мою жизнь! Я уже выросла и живу так, как мне нравится!
Когда закончились деньги, откладываемые в течение нескольких лет на «черный день», Анна Семеновна сдалась. Ее зарплаты хватало лишь на еду и немудреную детскую одежду. Себе и Светлане она давно уже ничего не покупала. Когда Анна Семеновна впервые обнаружила пропажу денег, она растерялась. А потом пришла ненависть к дочери, ворующей не у нее, у детей, те копейки, которые с гордостью именовались « учительской зарплатой». И теперь, когда у нее отняли самое дорогое, Анна Семеновна уже не испытывала по отношению к дочери никаких чувств, дочь для нее перестала существовать, все ее мысли были заняты только внуками и надеждой на их возвращение. Но сегодня вопросы детей разбудили в ее душе неясное беспокойство. И она спешила к дочери, проклиная себя за то, что позволила себе забыть о той единственной , которую выносила, вынянчила, поставила на ноги, а потом , в самое тяжелое для нее время, забыла о ней, предоставив дочери самой решать свою судьбу. Вот и тогда, в тот страшный день, когда увели детей, она уехала в деревню, оставив Светлану одну в пустой квартире. А ведь в том, что случилось с дочерью, наверняка, есть и ее вина. Недоглядела, не смогла стать для дочери по-настоящему близким человеком, решила, что она взрослая, вот и пусть решает все сама. А дочь и решила. Решила так, как ей было легче, потому что не смогла вынести всей тяжести навалившегося на нее горя , а она, мать, в это время была далеко, испытывая облегчения от того, что избавилась от слез и стенаний, которые вызывали только злость и раздражение. Она уехала и постаралась забыть о той, которая теперь стала обузой ее спокойной жизни с внуками. А внуки помнили! Даже в минуты своего наркотического помутнения мать была для них самым родным и любимым человеком. И они скучали по матери, ждали ее и продолжали любить!
Анна Семеновна долго звонила в дверь, колотила по ней кулаками, звала дочь. На шум приоткрылась соседняя дверь и пожилая соседка, с разноцветными бигудями на крашеных волосах, высунулась в образовавшийся проем:
— Не шумите, женщина, вы же видите, нет никого.
— Вы не знаете, где Света?- спросила Анна Семеновна, замирая от страшного предчувствия.- Я ее мать.
-А-а, да-да, я вас припоминаю,- соседка распахнула пошире дверь,- где же вы пропадали столько времени?
— Где Света?- повторила Анна Семеновна, трясущимися руками теребя пуговицу на старенькой, выцветшей блузке.
— А Света вот уже вторую неделю в больнице. Да вы зайдите, что ж в дверях-то стоять!
— Я спешу,- солгала Анна Семеновна,- скажите, что с ней?
— В больницу ее увезли. Через день, как детей ваших забрали, Светка в себя пришла. Все по двору ходила, детей искала, о вас спрашивала. А как сказали ей, что Сережу с Олечкой в детский дом забрали- затряслась вся, заперлась у себя. Раза два только выходила куда-то, а потом и вовсе пропала, из дому не выходила, в квартире тишина. А недели две назад к ней мужик ее пришел. У него ведь и ключи от квартиры вашей есть. А она лежит, как неживая. Он-то и вызвал « Скорую». Ее увезли, а потом участковый все ходил, расспрашивал всех, сказал, что Светлана ваша то ли травилась, то ли дозу большую приняла. А вы что ж, не знали?- соседка с любопытством уставилась на Анну Семеновну.- Он и адрес ваш спрашивал, да только никто не знал, куда вы уехали.
— Спасибо,- побелевшими губами прошептала Анна Сергеевна,- а в какой она больнице, вы не знаете?
— Нет,- пожала плечами соседка,- участковый знает. Вы позвоните ему, я вам сейчас номерок его дам, от меня и позвоните!..
В сером больничном халате и потрепанных тапочках, Светлана казалось постаревшей лет на десять. Анна Семеновна не сразу поняла, что сухонькая сгорбившаяся женщина, стоящая у окна, ее дочь. Женщина оторвалась от подоконника и шагнула к ней:
— Мама, ты пришла?!
Анна Семеновна застыла у стены, опираясь на нее плечом.
— Светочка!
— Дети? Ты бываешь у них? Расскажи!
Анна Семеновна сжимала рукой сухую ладонь дочери, вглядывалась ей в глаза. В них, когда-то пустых и безразличных, горел лихорадочный огонек, блестели слезы.
— Как выпишут тебя — уедем в деревню. Квартиру сдавать можно или продать, это мы потом решим. А пока окрепнешь, к деткам поедем. Они ждут маму.
— Ты думаешь, я смогу выкарабкаться? — хрипло спросила дочь
— Сможешь! Теперь ты сама этого хочешь. А главное, не забывай, у тебя дети! И они очень хотят домой.
Они сидели, обнявшись на стареньком облезлом больничном диванчике; мимо них сновали по коридору врачи и медсестры; медленно и степенно проходили больные, спешили к своим близким посетители. Солнечный лучик скользнул по стене и заискрился в светлых волосах Светланы. Анна Семеновна прикрыла его рукой . Впервые за долгое время она чувствовала, как в душе появляется надежда. Анна Семеновна крепче прижала к себе дочь и, боясь спугнуть это хрупкое ощущение счастья, облегченно вздохнула.