Я просыпаюсь раньше обычного. Рядом лежит он: жёсткие, как войлок, и чёрные, как смоль, волосы. Сейчас он проснётся, и я увижу его стальные глаза. «Эх, Вова, Вова, зачем я с тобой, а ты со мной?» — мелькает у меня в голове один и тот же вопрос, на который я, кажется, никогда не найду ответа.
…Он прилетает ко мне посреди ночи, даже если я не зову его. Он рядом со мной, даже если я не чувствую в нём острой необходимости. Но я смотрю на него… и во мне просыпается жалость. Не знаю почему. Может потому, что во мне живёт она, а не любовь? Он смотрит на меня исподлобья, и тень печали стоит в его глазах. Почему? Может потому, что только я это вижу? Всё смешалось…
Но как мне выделить примесь от чистого вещества? Любовь плавно перетекает в жалость, жалость же плавно перетекает в любовь, как одно дополняет другое. Но где же та грань, что разделяет одно от другого? Есть ли она? Эти чувства смешиваются, и эта смесь вливается в моё сердце пластичным, но быстро затвердевающим гипсом.
… Я осторожно выскальзываю из постели. Оборачиваюсь: он спит младенчески упоительно-безмятежным сном. На цыпочках, как крадётся кошка, распознав скорую добычу, прокрадываюсь в ванную. Получив от воды долгожданной уверенности, целеустремлённо вхожу в комнату, пропитанную первыми лучами солнечного эфира. Но комната встречает меня пустотой. На столе белеет записка и манит меня своей завершённостью.
Предвкушая развязку, читаю: «Прости, но я не могу обманывать ни себя, ни тебя. Я всё время был рядом с тобой из жалости». Странно, но он чувствовал ко мне то же самое… и он опередил меня…