… Они лежали на полу, тупо уставившись в потолок: он, она и ещё раз он. Она потянулась за пепельницей. в которой дотлевала десятая уже по счету сигарета. Выдохнув терпкий и едкий дым, попыталась подняться. С двух сторон сильные руки подхватили её, и одним махом она оказалась на прежнем месте.
Минуты тянулись нескончаемой вереницей. Она считала в уме секунды, живущие в настенных часах, в ворковавших сейчас несколько громче обычного. «Тысяча сто пятьдесят шесть, тысяча сто пятьдесят семь…» Всеобщее безмолвие захлестнуло комнату. Лишь доброжелательный солнечный луч щекотал предметы комнаты, пытаясь добраться и до живущих в треугольнике, как-будто примиряя их немым шёпотом. Достав из кармана джинс миниатюрное зеркальце, она пыталась поймать и соединить солнечного лучика и такого же «зайчика». Это забавляло и отвлекало её. Она-то и решилась нарушить обет молчания:
— Он любит её, она любит его, он любит его. Он, она, оно… Бред какой-то! — она нервно хихикнула.
— Ничего смешного, — буркнул Паша и отвернулся. — ты не на уроке русского языка.
— Мне-то уж точно не над чем смеяться, — ехидно произнёс Антон.
— А я посмеюсь, посмеюсь, потому что уже битых три часа мы лежим на холодном паркете и плюём в потолок. И вообще, это вредно не только для женского здоровья, но и для мужского. Она сжала у обоих нечто ниже пупка, от чего они чуть не взмыли вверх.
— Мужчина вообще-то здесь только один, — бестактно сострил Антон.
— Да, не чита тебе, — подмигнула девушка.
— С каких это пор ты стала защищать конкурентов? — парировал он.
— Любовь не знает границ! — пафосно, даже революционно провозгласила девчонка, пытаясь защитить второго и уже себя. Но добилась она не только этого. Наступила пора прекратить этот фарс (любовь сейчас, казалось, преобрела именно такую форму).
Она также знала, что теоритически мужчину невозможно поднять на выяснение отношений. Теоритически… Но терять ей было уже нечего: война полов настолько ей осточертела, что она готова была отступить…
— Мать Тереза в реинкарнации, — не унимался остряк Антоша.
— Но мне повезло всё-таки больше, чем тебе, — улыбнулась девушка оскароносной улыбкой.
— Ребята, может, прекратим эту дуэль, — не выдержал Паша, доселе находившийся в спячке.
— О-о-о, любовничек проснулся. — отозвался на его голос первый.
— Да, я люблю тебя, — второй протянул было к предмету своей любви и старсти руки, как нищий протягивает свои на паперти, но предмет страсти брезгливо от него отстранился.
— А я тебя люблю, — вздохнула она.
— А я тебя, — таким же тоном проговорил Антон.
— Мы все любим, тогда почему в нас нет согласия? — искренне изумилась она.
— Когда в товарищах согласья нет,
На лад их дело не пойдёт,
И выйдет из него не дело, только мука.
Однажды Лебедь, Рак да Щука
Везти с поклажей воз взялись
И вместе трое все в него впряглись;
Из кожи лезут вон, а возу всё нет ходу!
Поклажа бы для них казалась и легка:
Да Лебедь рвётся в облака,
Рак пятится назад, а Щука тянет в воду.
Кто виноват из них, кто прав — судить не нам;
Да только воз и ныне там, — оглянулся по сторонам Антон.
— Ну так ты считаешь, что ничего не происходит? — брови поползли в удивлении наверх. «Всё-таки практика — хорошая вещь», — она уже праздновала свою маленькую победу. — Кто-нибудь кофе хочет?
Мужчины не отреагировали. Девушка направилась на кухню, сварила крепкий кофе на плите.
…Её лицо преобразилось в доброй улыбке от нежного поцелуя. Это были они. Она не видела их лиц, не видела их рук и тел, она лишь видела ЛЮБОВЬ, вселенскую, всепоглощающую любовь! Она наконец увидела её лицо!
Как тяжкий груз сошёл с её хрупких плеч. Она не переставала улыбаться той добродеятельной улыбкой, которая появляется у человека, осознающего что-то для себя очень значимое. Ни ревности, ни зависти, ни злобы — лишь облегчение, облегчение как невесомость.
Скользнув вниз по лестнице и оказавшись на улице, полной ревущих машин, день встретил её многомиллионными лучами солнца.
Треугольник распался… неравнобедренный треугольник.