Мы познакомились за несколько лет до…
Пронзительный месяц листопада как-то неожиданно наступил. Ни звонка, ни сообщения на почту. Просто пролез в мою жизнь. Как последний пассажир втискивается в набитый до отказа вагон метро. Так дерзко, отчаянно, но с легким налетом извинений на оскаленных клыках. И все стало иначе: контрастнее, резче и гораздо глубже. На губах уже чувствовался привкус неминуемого молчания. Он трескался, как клюква, красным звоном оглушая наши мечты. Добавляя ту самую кислоту реальности, без которой нам не хотелось смотреть в глаза.
И мы начали цепляться друг за друга, просто чтобы ветер нас не свалил, чтобы не заржаветь от сырости. Кутались в объятья, чтобы спрятать от чужих… Ноябрь был просто поводом, но таким сладким, чарующим. Он нас не перебивал, не путал, а просто забрасывал разноцветной листвой, когда мы в ней купались.
И наперегонки домой, как дети…
Чтобы не уснуть безумными ночами, я заливал в себя порции колумбийского отвара, пока ты так трепетно исправляла ошибки в каракулях моей любви. А это самое слово, которое я всегда прописывал быстрее других, царапало подушечки твоих нежных пальцев с каждым разом все сильнее. Обжигало холодом моего молчания, но ты это проглатывала спокойно, как и другие мои ошибки.
Ни ты, ни я его так и не произнесли. Мы зачем-то берегли его в обветренных губах. Лелеяли в кладовых детского простого счастья, где нет и тени того безумного урагана, что бушевал вокруг нас. Это странное слово для нас слишком дорогое, чтобы ветер мог его разносить кому-то еще, и слишком громкое, чтобы шептать его на ухо.
Наш ноябрь так и остался невысказанным, бережным и очень нежным. А все мои мысли ты и так прочла в моем распахнутом наотмашь дневнике. По тем иероглифам, что я оставлял у тебя на спине. Но ты об этом только улыбалась, чувствуя все гораздо глубже, чем я мог представить. Ты ведь видела все лучше рентгена и флюорографии. Насквозь и навсегда… От твоих чайных глаз мне некуда было спрятаться. Не убежать, как я выбегаю из кабинетов выдыхающих врачей. Не закрыться одеялом, ведь даже во сне они меня навещали.
Я не знаю, почему именно ты понимаешь лучше любого кардиолога, о чем разрывается мое сердце. Почему оно так не ровно бьется, обо что сбивается его едва различимый ритм… И только ты знала, как его успокоить. Ты без рецепта вливала в меня эндорфин, очень остро чувствуя, сквозь что я улыбаюсь.
Но это была тайна, и ты о ней даже не вздыхала. И я, не отводя взгляда:
-Все хорошо! Правда! – Без тени надвигающейся зимы в голосе.
Ты улыбалась в ответ и, допивая чай, продолжала разглядывать меня изнутри. А мне правда хорошо, уютно и спокойно в твоих объятиях.
И я буду по-прежнему лететь на встречу, не смотря на судороги в крыльях.
Меня не пугают те картины, что я вижу: черная оградка, тихо, легкий ветер, ты и они. Молчите. Нет слез, просто холодок отчаянья прошибает навылет. И ты, не поворачивая голову:
-А каким он был? – Нина тоже не обернется, но прекрасно поймет, что это только у нее можно спросить.
-Разным… – После паузы.
И жуткое, едва различимое, эхо раздвоит ее голос у тебя в ушах, как звонок того трамвая, в котором я сам отвечал ей на этот вопрос. А та другая, что поглощала мои первые, едва сложившиеся буквы, промолчит, пальцами сжимая свои щеки.
Ты ведь знаешь, почему я их покинул, но до конца хранил их в своих файлах, что ты без труда расшифровала. Но об этом им тоже ничего не скажешь.
-Вам куда?.. Мне в другую сторону… – не оборачиваясь.
Но это все где-то совсем далеко, когда чуть более длинный февраль начнет уступать марту место… Слишком далеко от нас.
А пока за стенами люди ищут новогодние подарки, приезжают к родственникам на Рождество, ищут мой номер в книжке, чтобы поздравить с днем рождения, мы все еще заворачиваемся в самые первые листы ноября…
Убегаем в наш бесконечный Lovember, которого нет ни на одном календаре. Он вне времени, он просто внутри нас. Такой загадочный и родной… Спасибо за все, что будет!
По мотивам «Сладкого Ноября» и жизни.