1 глава
Контрольная по алгебре. Монотонное шуршание тетрадями и нетерпеливое шарканье ногами под партами. Не то, чтобы кто-то особо из нас старался или волновался, нет, этого за моим классом никогда не наблюдалось, просто все еще находятся в легком шоке после вчерашнего. Как так вышло? С чего этот тихушник Виталька подставился под дуло? Кто вообще все это затеял? Бедная его маман, мужа не успела похоронить…
Азик уже третий раз тычет ручкой в плечо. Достал.
— Юлька, ну дай списать…
— Иванова, повернись. – Стас Михалых, козел старый, блюдет дисциплину. Смешной, конечно. Дисциплина у нас… Хотя, с чего я должна постоянно кого-то спасать? С меня хватит единицы по химии, когда всем списавшим поставили пятерки, а меня попросили выйти из класса. Мне не жалко, списывайте ребята, но зачем же меня подставлять?
— Юлька, ну…
— Отвали, Азик…
С литературы пацаны свалили. Остались одни девчонки. Людмила Сергеевна особо не интересуется где наши орлы, без них спокойнее. Монотонное чтение перемежается ее размышлениями вслух, размышления по большей части связаны с бытовыми проблемами, но мне почему-то кажется, что классики вовсе не задавались теми вопросами, которые сейчас обсуждаем мы.
Вообще, обсуждения, даже такие, у нас случаются крайне редко. Литература в расписании стоит последним уроком. Пацаны до нее просто не доживают, девчонки начинают строить планы на вечер, а Людмила Сергеевна, думает о том, где достать денег на картошку на зиму и что приготовить на ужин мужу. Тут не до высокого.
Я сижу и рисую сердечки на парте. Мыслей никаких. Пустота в голове. Изредка, как вспышки, мелькают воспоминания наших встреч с Сашкой. Наверное, это хорошо, что он уехал отсюда. Там на Севере хотя бы денег заработает, да и мозги останутся в голове, а не вытекут на асфальт. Мне, конечно, было приятно, что он дрался за меня, но я не хочу, чтобы его из-за меня убили. Хотя…
Вот интересно, согласился бы он умереть за свою любовь, ну, как в книжках.
— Иванова, прекрати портить парту. После урока возьмешь тряпку и отмоешь свои художества. А сейчас продолжи мысль. Чем же она так отличалась от своих ровесниц?
Жутко хочется спросить кто «она». Хотя, что даст имя? Что мы вообще сейчас читаем? Книгу по литературе я не открывала с класса… не помню уже. После пяти классов с одними пятерками, другие оценки обычно уже не ставят, ну, по крайней мере, в нашей школе. Разве что только для того, чтобы наказать. Ну, как с той моей единицей по химии.
— Иванова, ты что спишь? – Сонным голосом интересуется Людмила Сергеевна, ехидно улыбаясь моим пробитым сердцам на парте.
— Внешне наверно ничем. Разве что в глазах тоска… — Уверенно начинаю я. О других же эти бородатые дядьки не пишут. А если и не говорилось прямо о тоске во взгляде главной героини, то всегда можно обвинить всех и в том числе нашу несчастную Людмилу Сергеевну в невнимательности. «Разве может быть у девушки с Ее судьбой и Ее мировоззрением веселый взгляд?» Хотя к этому мне еще прибегать не приходилось. Людмила Сергеевна никогда не была против страдальческого выражения лица. Дальше наша замечательная учительница задает наводящий вопрос, от которого можно смело отталкиваться и уже плыть, не боясь подводных рифов, все равно мысли о предстоящем ужине для мужа перекрывают для нее мой неиссякаемый фонтан красноречия, и она только изредка болезненно мотает головой в мою сторону и все сильнее сводит свои нещипаные брови на переносице.
Дорога домой слишком короткая, чтобы обсудить с Лейлой все последние новости.
— Ирка сказала, что Виталька теперь всю жизнь будет хромать. – С тем самым страдальческим выражением лица, что и героини классиков, вполголоса говорит Лейла.
— Да, может еще все нормально будет. – Одергиваю ее я. Все-таки Виталька неплохой парень, хоть и странный немного и не хочется сразу его так представлять инвалидом.
— Нормально тебе. Ему сухожилия перебили и кость задета. Так тетя Наташа моей маме утром сказала, она же в больнице медсестрой работает.
— Блин, надо к нему съездить.
— Сейчас пока не пустят к нему. Через пару дней поедем. Он же должен еще показания дать…
— Ты же сама знаешь, что ни фига он не скажет.
— Он не скажет, мама его скажет. Вчера помнишь, сколько на дискотеке ментов было?
— Не забывай, что у Рустама три брата и если кто-нибудь на него пальцем покажет, тот без пальца и останется.
— Жалко Витальку. Какого фига он вообще там нарисовался?
— Он же вообще на дискотеку не ходил никогда. Что он мог не поделить с Рустамом?
— Да в него нечаянно пульнули…
— Ничего себе нечаянно… Ну ладно, пока, вечером приходи.
— Нет, ты лучше.
Лейле налево, а мой переулок направо. Осенняя пора… У кого там в книгах листья шуршат под ногами? Где такие диковинные места на планете? Под моими ногами неизменно скрипит дорожная пыль и сбивают без того не новые носки туфель мелкие камешки. А все равно настроение классное. Сейчас приду домой, съем что-нибудь и завалюсь спать…
Вся моя невесомость растаяла, стоило мне только поравняться с воротами дома. На лакированной поверхности ворот черной дырой и шипучей гадюкой красовалось вырезанное ножом слово «сука»…
Если бы мое сердце было хоть на секунду слабее, оно непременно остановилось бы в тот же миг. И я бы так и упала рядом с этим многозначащим русским словом без чувств. Чтобы не упасть, я зажмурила глаза и выдохнула весь воздух из своих легких, но это не спасло меня от слез. Колючих, горячих, нескончаемых. Сердце заколотилось в груди, словно сумасшедшую белку посадили в клетку, а она рвалась и стучала, что есть сил, пытаясь вырваться наружу. В голове заколотились тысячи мелких молоточков. Первое, что выдало мне мое воображение, это лицо мамы, вернувшейся с работы и подошедшей к нашим воротам, ее сердце такого не выдержит и уж она-то точно грохнется возле ворот на землю. Господи! За что такое моей несчастной мамочке!
Словно сумасшедшая я бросилась к воротам соседей напротив, слева, справа, наискосок. Я жала на все звонки и стучала во все ворота, слезы мои катились обжигающей лавой из глаз. Городской житель не поймет моих терзаний. В деревне свои правила, и я их прекрасно знаю. Ворота – твой паспорт. Стоит поставить в нем вот такую отметку и все, мигом для тебя закроются все границы…
— Юлька. Ты чего так ревешь? – Соседи сонно выползали из своих дворов и безучастно смотрели на меня. И только Славка, он немножко ненормальный после того как переболел менингитом, над ним в поселке все издеваются, спросил у меня, по какому поводу я так убиваюсь.
— Славка, ты же видел, кто это сделал?.. Ты же всегда во дворе находишься. Через вашу калитку все видно. Не молчи теперь. – Я почти кричала. Вокруг наших ворот образовалось небольшое столпотворение.
— Говори, Славка. – Вступилась за меня тетя Соня, чей дом слева от нашего, наши огороды разделяет прозрачная сетка, и ее сын частенько ворует у нас малину и яблоки.
— Ниче я не видел. – Попытался отвязаться от нас Славка и попятился к своим воротам.
— Я тебя не выдам. Ну, какая скотина вырезала это на моих воротах? Старались же блин, тут пришлось потратить немало времени… — При этом я вытирала нескончаемые слезы с носа и подбородка и все пыталась понять, для кого же я вдруг сделалась сукой… Озарение не заставило себя долго ждать. – Азик? Ты сказал Азик, да?
— Я не говорил! – Заверещал мой ненормальный сосед и даже прикрыл губы рукой, будто они и впрямь могли что-то сказать без его ведома. Но я-то знала, что больше было некому…
— А, я видела его недавно на нашей улице, со школы вроде шел с сумкой… — Добавила тетя Надя, чей дом от нас справа. Больше мне ничего не было нужно. Уже не вытирая слез и не прикрывая распухший нос, я понеслась в другой конец поселка.
Только увидеть этого проходимца! И это он за все, что я для него делала? Скотина неблагодарная. Когда на второй год остался и пришел в наш класс, его все боялись, и никто сидеть с ним не хотел, а я согласилась, чего же его бояться, человек, поди, не животное, думала. Нет, животное он и есть. А сколько он у меня списывал? Никогда стервой не была, пятерок не зажимала… А когда его на учет в милицию поставить хотели и спрашивали характеристику от класса, кто за него заступился, кто его взял на поруки… Какая короткая память, оказывается, у человека.
Мысли не вмешались в мою белокурую голову, а ноги несли, не спрашивая дороги. Большие железные ворота его дома были приоткрыты, во дворе расхаживал без цепи годовалый кавказец. В любой другой день я бы ни за что не осмелилась пройти мимо этой собаки, но сегодня мне казалось, что лучше быть растерзанной собакой, чем поруганной человеком…
— О, Юлечка… — Невесело встретила меня мама Азика, уставшая пожилая женщина с добрыми глазами и качаном капусты в руках.
— Где он? – Навзрыд выкрикнула я и, не дожидаясь ответа, прямо в обуви двинула в дом. Азик не ожидал такой встречи и был немало удивлен. Из обычного одноклассника он в одно мгновение превратился для меня в объект ненависти, и справиться с собой я уже не могла. – Значит, сука? Сука, да? – Я орала связками, брызгала слюной и отчаянно молотила его кулаками по щекам. – Ты отвечаешь за свои слова? Я – сука? – У меня была настоящая истерика. Азик только уворачивался от ударов и тупо хлопал глазами, глядя на свою маму, что он мог сделать в ее присутствии? Что он вообще мог сделать?
— Ай-ай, Юля! – Заорала на меня, пришедшая в себя после оцепенения его мама. – Ты чего бьешь его по лицу? – Жалко стало сыночка.
— Скотина ваш сын, тетя Гуля. Такая скотина… — Тут я совсем выдохлась и закрыла руками лицо, мне вдруг стало так жарко.
— Ты не бросайся словами… — Лучше бы она этого не говорила.
— Это я бросаюсь? Вы знаете, что ваш сын вырезал на моих воротах?.. Что теперь будет с моей мамой, когда она увидит ЭТО?
— Что она там вырезал?
— Это вы лучше у него спросите! – Чтобы вновь не бросится на объект своей ненависти, я до боли сжала кулаки.
— Ты больная, да? Ниче я там не вырезал! – Подал голос мой одноклассничек.
— Тетя Гуля, я не дала ему сегодня списать контрольную, и за это он на моих воротах вырезал «сука»… Вот если бы вашу дочь назвали сукой, а?
— Мам, да она гонит. Она же ненормальная… — Это выглядело жалко, он был выше своей матери на две головы, а бубнил оправдания, как последний щенок.
— Заткнись. И не ври. Полулицы видело, как ты это делал. Все подтвердят.
— Ах, ты шайтан. Отец тебя убьет. Ты чего творишь-то. – Тетя Гуля схватила полотенце и уже без лишней материнской жалости огрела его по щеке. – Иди, теперь, убирай за собой. – С этими словами, она вытолкала его за ворота. Я двинула за ним.
Через десять минут у моего двора кипела работа. На совесть вырезанное слово не поддавалось удалению. Азик стер уже третью нождачку и растер до крови пальцы. Я сидела рядом и изредка подвывала. Слухи очень быстро расползлись по деревне. Первой на помощь прибежала Лейла с бутылкой лимонада для меня и порцией крепких словечек для Азика. Потом пришли Джон и Абдулла с новыми нождачками и тесаком. Ближе к вечеру зловещее слово было уничтожено, глаза мои выплаканы,ладони Азика стерты. Половина моего класса сидело на бревне у ворот и ожидало, принесут ли результаты старания Лейлы, которая битый час прикладывала к моим глазам и носу кусочки льда, чтобы мама ничего не заметила. Да, в деревне отношение к маме особое…